И с озарённым лаврами и гневом
Безумным ликом медного Петра».
После страшных дней блокады восприятие Санкт-Петербурга несколько трансформировалось. Когда-то олицетворявшие образ мрака дворы-колодцы, глухие стены домов, темные парадные теперь, также как и выстоявшие после войны дворцы и соборы, стали символом жизни, отображением города, выжившего и сохранившего свою душу, свою суть.
Подобное восприятие города мы встречаем не только в послеблокадное время, но и уже в 1930-е годы. Наиболее подходящим под это описание можно назвать стихотворение Осипа Мандельштама:
«Я вернулся в мой город, знакомый до слез,
До прожилок, до детских припухлых желез.
Ты вернулся сюда, – так глотай же скорей
Рыбий жир ленинградских речных фонарей.
Узнавай же скорее декабрьский денек,
Где к зловещему дегтю подмешан желток».
После войны осознанный, вобравший и воплотивший в себе мысли и образы многих творцов Петербург становится снова предметом воспевания и восхищения:
«Все то, чего коснется человек,
Приобретает нечто человечье.
Вот этот дом, нам прослуживший век,
Почти умеет пользоваться речью.
Мосты и переулки говорят,
Беседуют между собой балконы,
И, у платформы выстроившись в ряд,
Так много сердцу говорят вагоны.
Давно стихами говорит Нева.
Страницей Гоголя ложится Невский.
Весь Летний сад – Онегина глава.
О Блоке вспоминают Острова,
А по Разъезжей бродит Достоевский».
«Все с этим городом навек —
И песня, и душа,
И черствый хлеб,
И черный снег,
Любовь, тоска,
Печаль и смех,
Обида, горечь и успех —
Вся жизнь, что на глазах у всех
Горит, летит спеша.
…
Он – жизнь сама!
Он – сам народ!
Он весь – порыв вперед.
И так всегда —
Из года в год,
Из рода в новый род!»
«И может быть, это сверканье
Листвы, и дворцов, и реки
Возможно лишь в силу страданья
И счастья ему вопреки!»
Красной нитью проходит тема образа Санкт-Петербурга в творчестве Иосифа Бродского, однажды навсегда его покинувшего, но оставившего в нем частицу себя, а в себе – несравненный дух города. Создавая в стихотворении образ Петербурга и в какой-то степени отсылая нас к поэзии Пушкина, поэт описывает в том числе и зарождение собственной поэзии:
«Я родился и вырос в балтийских болотах, подле
Серых цинковых волн, всегда набегавших по две,
И отсюда – все рифмы, отсюда блеклый голос,
Вьющийся между ними, как мокрый волос…»
Примечательно, что и в этих строках сквозит двойственность: двойная рифма, две волны, неоднозначность города. Мы понимаем, что в сознании автора начало его творчества неразрывно связано с местом, где он родился и вырос, то есть с Петербургом.
С 1970-х годов начинает формироваться восприятие Санкт-Петербурга как «культурной столицы», хотя впервые этот термин озвучивает президент Борис Ельцин только в 1990-х годах. Одновременно прекрасным и загадочным, а порой и романтичным Петербург – Ленинград будет показан в фильмах 1970-х годов («Симфония белых ночей», «Поздняя встреча»), мистическим – в 1980-х («Господин оформитель»), суровым и криминальным – в 1990-х («Бандитский Петербург», «Брат») и снова романтичным – в начале 2000-х («Прогулка», «Питер FM»).
Петербург крайне фотогеничен: он часто становится местом для съемок разных кинокартин вне зависимости от времени, а иногда и места действия, прописанных в сценарии, ведь некоторые места города вполне сходят за европейские улочки. Тема «петербургского текста», перешедшего в кино, многогранна и сложна. (Понятие «петербургский текст», означающее литературные произведения объединенные как самим Петербургом, так и петербургской символикой, было введено лингвистом и филологом Владимиром Топоровым.) Она также неотъемлемая часть художественного облика города.
«Наш город прекрасен без нас. Отношение к горожанам у Питера – как у благородного кота к хозяину: «Корми, убирай и не мешай. Разрешаю побыть рядом и повосторгаться моей красотой. Будешь плохо себя вести – поедешь в Москву». Но, несмотря на социопатию, город умудряется заманивать на свои улицы интереснейших людей. Они либо выбирают его для своего рождения, либо (если менее удачливы) приезжают сюда после появления на свет», – пишет автор уже начала XXI века Александр Цыпкин в своих «Беспринцыпных историях» в 2017 году.
Как бы ни менялся Петербург на протяжении веков, неустанно за яркими образами «парадиза», «блистательного Санкт-Петербурга» тенью следует его инфернальная, мистическая сторона. Город предстает перед нами всякий раз и величественным, и трагичным одновременно. Мифологизация порой страшной действительности и есть попытка принять этот город, который многих в разной степени сводит с ума. Попробуем же разобраться, что является составляющими образа этого города: история мест, где он был основан, климат, архитектура, его жители. Попробуем собрать воедино все части этого замысловатого рисунка, сделавшего Петербург неповторимым и притягательным.
Глава I. «Приют убогого чухонца»
1. История приневских земель и камней
Несмотря на то что вплоть до средины XIX века большую часть построек Петербурга занимали сооружения из дерева, все же его считают городом, построенным из камня. Можно даже сказать, что история создания Петербурга – это история борьбы воды и камня. В том числе имя его основателя Петра I в переводе с древнегреческого означает «скала», «камень». В противопоставление старой деревянной Руси каменный Санкт-Петербург побеждает стихию воды, усмиряет природу, становясь твердо и прочно там, где ни один город не выстоял бы. Окружающая среда здесь была не слишком гостеприимна: местность по большей части покрыта густыми лесами, болотами и топями, где обитали многочисленные насекомые и дикие звери. И все же эти болотистые берега не были пустынными на момент прихода Петра. Практически повсеместно на территории нынешней Ленинградской и соседних с ней областей были обнаружены разные археологические памятники: остатки поселений, оборонительных сооружений, могильники, культовые камни. Все это – следы нескольких древних культур, соседствовавших и взаимодействовавших друг с другом в течение многих веков. Стоянки неолитического периода (V–III тысячелетие до н. э.) найдены в Выборгском, Приозерском, Всеволожском, Волховском, Бокситогорском, Тихвинском районах. В пределах современной городской черты Петербурга, в Лахте, в 1922 году обнаружили стоянку первобытного человека примерно первой половины – середины II тысячелетия до н. э. Там были найдены каменные орудия труда, обломки керамических изделий и куски железных шлаков, образующихся при выплавке металла.
Уже примерно с середины I тысячелетия н. э. Балтийско-Ладожская речная система была частью хорошо известного по русской летописи пути «из варяг в греки», а по территории нынешнего Петербурга с юга к Неве вел Новгородский тракт, постепенно превратившийся в одну из магистралей города – Лиговский проспект.
Путь «из варяг в греки»
Места, занимаемые сейчас Санкт-Петербургом, входили в Водскую пятину Новгородских земель, а в XVII веке были частью шведских земель под названием Ингерманландия.
«В 1700 г. в устье Невы, на месте будущего Петербурга, было более тридцати мелких пристанищ, мыз, хуторов и деревенек. Почти все они располагались по берегам Невы и ее протоков. Исключением были деревня Калина (от нее возникли названия Калинкина деревня, Калинкин мост) и хутор Усадит на берегу реки, теперь называемой Фонтанкой, а также деревни Кауралассия, Большой Гольтинс, Сютала на Черной речке в районе нынешней Волковой деревни и хутор Малый Гольтинс около теперешнего Красненького кладбища».
Населяли эти земли в основном ижорские, водские и другие финно-угорские языческие племена. Существовали на берегах Невы также и славянские поселения, как, например, село Спасское на месте нынешнего Смольного собора, а на противоположном берегу – шведский город Ниен (крепость Ниеншанц, взятая Петром Первым в ходе Северной войны).
Объектами поклонения у языческих племен были в том числе окружавшие их объекты ландшафта и разные природные явления. Для северных финно-угорских племен, обитавших на территории нынешней Ленинградской области, особую значимость имели именно камни. Большие скопления камней появились в этих местах вследствие схода ледника, то есть пейзаж преимущественно ровной болотистой местности мог быть нарушен редкими каменными валунами. Ледник принес их когда-то сюда из Скандинавии и нынешней Карелии. Естественно, что их воспринимали как нечто необычное, божественное, сакральное и наделяли тайным смыслом. Кроме того, камни могли напоминать форму головы человека, фигуру коня или другого существа, поэтому становились как объектами поклонения, так и местами для жертвоприношений.