Каиров в гостях у Татьяны
– Может, в небесах и есть рай, но в нем все равно не уютнее, чем у вас в квартире.
Татьяна с изумлением смотрит на гостя, солидного, седого полковника, и заученно улыбается. Но Каирову давно известна эта милая женская хитрость. Впрочем, улыбка у Татьяны получается нежная, непосредственная. И, глядя в ее чистые серые глаза, Каиров в общем-то понимает мужчин, влюблявшихся в эту женщину.
– Если вы хотите снять комнату, – мягко, словно извиняясь, произносит Татьяна, – то… Я не могу сдать. Сейчас… у меня уже есть постоялец.
– Майор интендантской службы Роксан.
– Вы знаете? – удивлена Татьяна. И тут же спрашивает кокетливо: – Это он вас прислал?
– Я сам по себе, – признается Каиров.
– Сожалею. Но ничего другого сказать вам не могу.
– Не огорчайтесь. Я остановился в гостинице Дома офицеров. Кстати, в том самом номере, где жил майор Валерий Сизов. Он, кажется, был вашим квартирантом?
– Это не имеет значения, – сухо ответила Татьяна. Ее, видимо, начал раздражать осведомленный и разговорчивый полковник. – Прежде всего Сизов был моим другом.
– Простите, – сказал Каиров. – Но, коль я здесь, разрешите задать вам несколько вопросов. Они касаются именно вашего друга.
– Кто вы такой? – тихо и чуточку испуганно спросила Татьяна.
– Полковник из контрразведки.
Чирков скептически отнесся к идее Каирова посетить Татьяну в ее квартире.
– Лучше вызвать. Допросить. А в доме устроить обыск.
– У тебя ни грамма фантазии, сынок. Ты скучный реалист. Может быть, я покажусь несколько старомодным, но мне кажется, для вдохновения нужно посмотреть дом, где живет Дорофеева. Я хочу пройти той дорогой, по которой много раз ходил Сизов. Посмотреть двор, подняться по лестнице, постоять у двери. В доме есть подвал. И наверняка есть чердак. Я хочу посмотреть квартиру. Она может быть чистой или грязной. Я хочу посмотреть обстановку. Вещи – тоже отличные свидетели… Я предпочитаю застать хозяйку квартиры врасплох… Все это для меня очень важно. Я должен определить свое отношение к Дорофеевой – была ли она только любовницей Сизова или еще и соучастницей.
– Вам виднее, товарищ полковник, – сказал Чирков. – Хочу лишь предупредить. Я, слава богу, знаю свою бывшую жену. Неофициальная беседа с ней может иметь нулевой результат. Во-первых, Татьяна врушка. Во-вторых, если вы сразу не поставите точки над «и», не скажете, кто вы и зачем пришли, она решит, что вы просто набиваетесь к ней в постель. И в ответ на ваши хитроумные вопросы будет нести безответственный треп.
– Спасибо, капитан, за предупреждение.
– Не мне вас учить, но профессионально грамотнее было бы вызвать Дорофееву на допрос.
– Милый Егор Матвеевич, запомни. Контрразведка – это не просто профессия. Контрразведка – искусство. А в искусстве каждый идет своим путем…
…Низкая арка, хмуро глядевшая на улицу, вела во двор. В глубине двора по левую сторону стоял двухэтажный коттедж, в котором жила Татьяна Дорофеева. Ее квартира находилась на втором этаже. Двор был маленький. Бомбоубежище, желтым холмом возвышавшееся невдалеке от старой груши, делило его на две части. Дверь в бомбоубежище была распахнута. Темнота черным глазом смотрела на забрызганный солнцем двор и дышала сыростью. Две девчонки играли в классики. Смеялись они легко, беззаботно. Пальтишки на них распахивались, короткие и латаные.
Из репродуктора, висевшего на сером, зажатом рельсами столбе, слышался голос московского диктора. Он читал утреннее сообщение Советского Информбюро. Новости были хорошие. 4-й Украинский фронт рвался к Севастополю…
На лестничную площадку, деревянную, с перилами, давно утратившими свой первоначальный коричневый цвет, выходило три двери. Короткая и, словно трап, крутая лестница вела на чердак. Люк над ней был закрыт. Ступив вверх на несколько ступенек, Каиров убедился: крышка заколочена поржавевшими гвоздями. И нет никаких следов, что люк недавно открывали.
Еще внизу Каиров обратил внимание: окна первого этажа висят низко над землей, в доме едва ли есть подвал.
…Услышав, что он из контрразведки, Дорофеева не испугалась, не смутилась. Наоборот, с интересом, точнее – с любопытством, посмотрела на Каирова. Без улыбки, но вполне гостеприимно сказала:
– Чувствуйте себя как дома, полковник. Давайте я помогу вам снять шинель.
– Я сам. Ради бога, не принимайте меня за дедушку.
– Зачем же? – улыбнулась Татьяна. – На мой взгляд, человеку столько лет, на сколько он выглядит.
– Я смотрю, вы прогрессивно мыслите.
– Не терплю условностей.
Каиров пристально посмотрел ей в глаза. Она выдержала взгляд.
Он сказал:
– Я думаю, разговор у нас с вами получится.
– Вы хитрый, – ответила она.
– Неожиданный вывод.
– Цыгане все хитрые.
– Я не цыган.
– Армянин?
– Я из Азербайджана.
Она села на диван. Перебросила ногу за ногу. Платье из серо-голубой материи сжалось в складки и теперь лишь самую малость прикрывало колени. Откинувшись, она вдруг заломила руки и стала поправлять прическу.
Голова Каирова уже давно из черной превратилась в цвета махорочного пепла, и он, конечно же, понимал: поза, в которой сейчас находится Татьяна, давно разучена и отработана. Но вместе с тем именно жизненный опыт не позволял сделать иного вывода – эта дама сложена безукоризненно.
– Вы обо мне плохо думаете? – внезапно спросила Татьяна.
– Я думаю о вас хорошо.
– Нет. Вы обо мне плохо думаете. Я красивая, и все мужчины думают про меня одно и то же, – горечь была в ее голосе и во взгляде тоже.
– К сожалению, я пришел сюда не как мужчина. – Он понял, что упускает инициативу в разговоре.
– Я вам не верю.
– У меня единственный способ убедить вас в обратном: задать несколько вопросов.
Она недоверчиво покачала головой и сказала устало:
– Все начинают с этого.
– У ваших поклонников бедная фантазия, – пошутил Каиров. И вынул портсигар. – Разрешите?
– Пожалуйста. – Она поставила перед ним пепельницу. Вновь опустилась на диван. Пожаловалась: – Я несчастливая.
– Сейчас не время говорить о счастье, – нравоучительно заметил он. Прикурил от зажигалки.
– Что вы, мужчины, понимаете во времени. Вот вы мне в дедушки годитесь, а на вас смотреть приятно. И куда угодно с вами пойти можно.
– Благодарю.
Татьяна грустно усмехнулась:
– Доживи я до ваших лет – на меня никто и не посмотрит. Для женщин другой счет времени, полковник.
– Может, вы и правы… Но я все-таки перейду к делу. Когда вы познакомились с майором Сизовым?
– Какое это имеет значение? – вдруг напряглась она. И взгляд ее похолодел. И на лице обозначилась бледность, может быть, от испуга.
– Не задавайте встречных вопросов, – кажется, рассердился Каиров.
– В декабре. Число не помню. Но можно уточнить. Он пришел в библиотеку. Я выписала ему читательскую карточку. Там стоит дата.
– Видимо, вы знали его близко. Не было ли в поведении Сизова чего-либо подозрительного?
– Все мужчины одинаковы. В глаза: ля-ля, хорошая, милая. А из дому вышел – ни одной юбки не пропустит.
– У него была женщина?
– Значит, была, если письма писала.
– Вы их видели?
– Одно. Ну и этого достаточно.
– Поспешный вывод. Прежде необходимо прочитать письмо.
– Он учил меня другому. Ударил по лицу, сказал, чтобы я не смела читать чужие письма.
– Письмо сохранилось?
– Нет.
– Может, вспомните содержание?
– Ничего интересного там для вас не было.
– Охотно верю… Но любопытства ради хотел бы услышать.
– В начале письма она слюнявилась: дорогой, любимый… Встретиться бы желала, да обстоятельства не позволяют. Видно, замужняя, шлюха… Просила на брата повоздействовать, который после контузии совсем опустился. И теперь вениками торгует возле бани.
– Дубовыми?
– А вы откуда знаете?
– Проходил мимо бани… Там всегда вениками дубовыми торгуют.
– Не знала. В бани не хожу. У меня ванна… Правда, горячей воды сейчас нет. Но я моюсь холодной. Привыкла. А кожа от этого становится эластичнее и здоровее. Смотрите. – Она заголила руку выше локтя. Кожа у нее была смуглая, хорошо сохранившая следы прошлогоднего щедрого загара.
– Что было еще в письме?
– Ничего. – Ей был неприятен этот разговор. Настолько неприятен, что бледность, будто талый снег, исчезла с ее лица. И теперь, от злости ли, или простого раздражения, оно было покрыто большими розоватыми пятнами.
– Кем подписано письмо? – спросил Каиров.
– Подпись неразборчива.
– Обратный адрес?
– Без адреса. – Она отвечала, нервно покусывая губы.
– Не обратили внимания, из какого города отправлено письмо?
– Местное… Поэтому я и выгнала его. Последнюю неделю он жил в гостинице.
– Вещей своих Сизов не оставил у вас?
– Все забрал. Позабыл только фляжку.
– Покажите ее.
Татьяна без всякой охоты встала с дивана. «Странная она женщина… – подумал о ней Каиров. – А может, и нет. Может, все закономерно. Родилась красивой. В своем роде произведение искусства. Легкомысленная. Это тоже от рождения… Как бы выглядела жизнь на земле, если бы все женщины были вот такими красивыми. И такими легкомысленными. Наверное, сложились бы другие обычаи, нравы. Понятие морали было бы тоже совсем иным.
Почему она так разговаривает со мной? То злится, то кокетничает. Скорее всего Татьяна иначе и не может разговаривать с мужчиной. Она привыкла нравиться. Привыкла, как пьяница к алкоголю».
Татьяна принесла фляжку. Обыкновенную, из алюминия. В зеленом матерчатом чехле. Встряхнула. Булькнула жидкость.
– Что здесь? – спросил Каиров.
– Вино. Рюмочку?
– В первой половине дня не употребляю.
– Хорошая привычка.
– Сизов пил?
– Много. Но никогда не пьянел. Только глаза краснели.
– Я заберу с собой фляжку. Слейте вино в графин.
– Графин не пустой. А это вино выпейте во второй половине дня за наше знакомство.