— Когда-то это должно было начаться, как сказал Бордент.
— Только бы он не стал похож на этих гномов!
— Он будет суперменом. И мы с тобой — родоначальники новой расы.
— Я чувствую себя как-то странно, — пожаловалась Мира.
— Успокойся, — утешал ее Калдерон. — Выпей еще немного.
— И этот их жаргон…
— Это их язык, — заметил Калдерон.
— Александр будет говорить по-английски. Я знаю свои права.
— Не похоже, чтобы Бордент собирался их нарушать. Он уверял, что Александру нужна семья.
— Только поэтому я еще не спятила, — призналась Мира.
— Если, конечно, он… они… не заберут нашего малыша…
Спустя неделю стало совершенно ясно, что Бордент не собирается посягать на родительские права — по крайней мере, не больше, чем это необходимо, и только два часа в 338 день. За это время четверо человечков выполняли свою задачу, вбивая в голову Александра все знания, которые его хоть и супер, но все-таки детский разум, мог вместить. Они не пользовались кубиками, детскими стишками и считалками. Оружие, которое они применяли в этой битве, было тайным, но эффективным. Не подлежало сомнению, что чему-то они Александра научили. И как витамин В, если полить им корни, вызывает рост растения, так витамин этих наук пропитал Александра, и его мозг потенциального супермена начал развиваться молниеносно.
На четвертый день он уже внятно говорил. На седьмой с легкостью мог вести разговор, хотя мышцы лица, еще не достаточно развитые, быстро уставали. Щеки его по-прежнему были младенческими; он еще не стал человеком в полной мере, если не считать отдельных случаев. Однако такое случалось все чаще.
На ковре царил жуткий беспорядок. Человечки уже не забирали свои приборы, оставляя их Александру. Малыш ползал — он не слишком утруждал себя хождением, потому что ползал гораздо лучше — между этими предметами, выбирал некоторые из них и соединял между собой. Мира пошла в магазин — человечки должны были появиться не раньше, чем через полчаса. Калдерон, утомленный работой в университете, налил себе виски с содовой и наблюдал за потомком.
— Александр! — окликнул он его.
Александр не ответил. Он соединил какую-то Вещь с каким-то Устройством, засунул ее во Что-то Другое и сел с довольным видом. Потом спросил:
— Я знаю, што, — сказал Александр, — и этого дошта-тошно.
— Ага, понимаю. — Калдерон смотрел на чудо-ребенка с некоторым опасением. — Ты не хочешь говорить?
— Нет.
— Ну хорошо, пусть так.
— Принеши пить, — распорядился Александр.
У Калдерона мелькнула безумная мысль, что малыш требует виски с содовой, потом он вздохнул, поднялся и вернулся с бутылкой.
— Молока, — сказал Александр, отказавшись пить принесенное отцом.
— Ты говорил, что хочешь пить, а разве вода не питье?
— «Боже мой, — подумал он, — я устраиваю диспут с младенцем. Отношусь к нему как… как ко взрослому. А ведь это не взрослый, а просто толстячок-малыш, сидящий на попке на ковре и играющий конструктором».
Игрушка сказала что-то тонким голосом, и Александр буркнул:
— Повтори!
И игрушка послушалась.
— Что это? — спросил Калдерон.
— Нет.
Калдерон сходил на кухню и принес молоко, а себе налил еще виски. Чувствовал он себя так, словно внезапно пришли родственники, которых он не видел лет десять. Как, черт возьми, вести себя с суперребенком?
Отдав молоко Александру, он вернулся на кухню. Тем временем вернулась Мира, и ее крик заставил мужа торопливо вбежать в комнату.
Александр блевал с миной ученого, наблюдающего некое удивительное явление.
— Александр! — воскликнула Мира. — Тебе плохо?
— Нет, — ответил Александр. — Я опробую процесс иж-вержения пищи. Нужно наушитца контролировать пищеварительные органы.
Калдерон, криво улыбаясь, прислонился к двери.
— Ну, да, и начинать нужно уже сейчас.
— Я уштал, — сообщил Александр. — Уберите это.
Три дня спустя ребенок решил, что его легким нужна тренировка, и начал кричать. Он кричал в любое время и с вариациями: пел, ревел, голосил, выл. И не перестал, пока не решил, что хватит. Соседи подали жалобу.
— Малыш, может, ты наступил на иголку? — спросила Мира. — Дай мне посмотреть.
— Иди отшуда, — ответил Александр. — Ты шлишком горяшая. Открой окно, я хошу свешего вождуха.
— Конечно, дорогой, конечно.
Она вернулась в постель, и Калдерон обнял ее. Он знал, что утром у нее будут синяки под глазами. Александр продолжал орать в своей кроватке.
Так проходили дни. Четверо человечков приходили ежедневно, чтобы учить Александра, и были вполне довольны его успехами. Они не жаловались, когда Александр давал волю своим желаниям и бил их по носам или рвал бумажные одежды. Бордент хлопнул себя по металлическому шлему и триумфально улыбнулся Калдерону.
— Он делает успехи. Развивается.
— Я вне себя от удивления. А как с дисциплиной?
Александр оторвался от занятий с Кватом и заявил:
— Шеловешеская дишшиплина меня не кашаетца, Джожеф Калдерон.
— Не называй меня так. В конце концов, я твой отец.
— Это примитивная биологишешкая необходимость. Ты недоштатошно развит, чтобы наушить меня нужной мне дишшиплине. Твоя жадача — обешпешить мне родительскую жаботу.
— Просто-напросто инкубатор, — заметил Калдерон.
— Но обожествляемый, — успокоил его Бордент. — Можно сказать, бог-отец. Отец новой расы.
— Я чувствую себя, скорее, Прометеем, — холодно ответил отец новой расы. — Он тоже был нужен, а кончил тем, что орел выклевал ему печень.
— Вы многому научитесь от Александра.
— Он утверждает, что я не способен это понять.
— А разве это не так?
— Наверняка так. Я просто типичный отец, — сказал Калдерон и в мрачном молчании уставился на Александра, который под надзором Квата монтировал какое-то устройство из мерцающего стекла и металлической спирали.
— Кват! Осторожно с яйцом! — сказал вдруг Бордент.
Финн схватил голубоватый яйцеобразный предмет прежде, чем до него дотянулась пухлая ручонка Александра.
— Оно не опасно, — заверил Кват. — Его еще не подключили.
— Он мог его подключить.
— Хочу это яйшо, — потребовал Александр. — Дай мне его.
— Не сейчас, Александр, — объяснил Бордент. — Сначала ты должен научиться правильно подключать его, иначе тебе может быть плохо.
— Я шумею это шделать.
— Ты еще не настолько логичен, чтобы оценить свои возможности. Немного позднее. Вероятно, я рассуждаю сейчас несколько философски, а, Добиш?
Добиш присел на корточки и присоединился к Александру. Мира вышла из кухни, окинула быстрым взглядом всю сцену и торопливо отступила обратно. Калдерон поспешил следом.
— Я не привыкну к этому даже за тысячу лет, — медленно произнесла она, обрезая подгоревший край пирога. — Он мой ребенок, только когда спит.
— Мы не проживем тысячу лет, — заверил ее Калдерон.
— А вот он проживет. Жаль, что мы не можем найти прислугу.
— Сегодня я снова пыталась, — устало сказала Мира.
— Без толку. Все теперь работают на военных заводах.
— Но ты же не можешь делать все сама.
— Ты помогаешь мне, когда можешь. Правда, у тебя и без того много работы. Но не вечно же так будет.
— Интересно, каким был бы наш следующий ребенок…
— Мне тоже интересно. Но, думаю, мутация не такое простое дело. Они случаются раз в жизни. А впрочем, не знаю.
— Так или иначе, сейчас это неважно. Нам вполне хватает одного ребенка.
Мира взглянула на дверь.
— Там все в порядке? Посмотри, пожалуйста, я беспокоюсь за него.
— Все в порядке.
— Я знаю, но это голубое яйцо… Бордент говорил, что оно опасно, я сама слышала.
Калдерон заглянул в приоткрытую дверь. Четверо карликов сидели напротив Александра, глаза у малыша были закрыты. Внезапно он открыл глаза и гневно взглянул на отца.
— Не входи, — приказал он. — Ты нарушаешь контакт.
— Прошу прощения, — сказал Калдерон, выскальзывая из комнаты. — Все в порядке, Мира, его диктаторская малость жива и здорова.
— Он же супермен, — неуверенно заметила мать.
— Нет, суперребенок, а это не одно и то же.
— Его последняя мания, — говорила Мира, склоняясь над духовкой, — это загадки. Или что-то вроде них. Я так смущаюсь, когда не могу угадать. Но он говорит, что это хорошо для его «я». Компенсирует ему физическую слабость.
— Загадки, подумать только! Я тоже знаю несколько.
— Для него твои загадки будут слишком просты, — с мрачной уверенностью заметила Мира.
Так и получилось. А и Б, сидевшие на трубе, были встречены с презрением, которого вполне заслуживали. Александр подверг анализу отцовские загадки, пропустил их сквозь свой логический разум, вскрыл их слабые места, семантические и логические ошибки, после чего загадки отбросил. Или же разгадал, отвечая с такой необычайной уверенностью, что Калдерон был слишком смущен, чтобы называть верный ответ. Он ограничился вопросом, в чем разница между вороной и столом, а поскольку даже Сумасшедший Шляпник не сумел разгадать своей загадки, с легким ужасом выслушал лекцию по сравнительной орнитологии. Потом он позволил Александру мучить себя детскими остротами, касающимися связи гамма-лучей и фотонов, пытаясь сохранить при этом философское спокойствие. Мало что раздражает сильнее загадок ребенка. Его насмешливый триумф — пыль, в которой ты валяешься.
— Оставь отца в покое, — сказала Мира, входя в комнату с распущенными волосами. — Он пытается читать газету.
— Вша эта информашия ничего не знашит.
— А я смотрю комикс, — возразил Калдерон. — Хочу узнать, отомстят ли Катценяммеры Капитану за то, что он подвесил их над водопадом.
— Формула юмора ш категорией бешшмышленношти, — начал было Александр, но возмущенный Калдерон ушел в спальню, где к нему присоединилась Мира.
— Он снова мучил меня загадками! — сообщила она. — Посмотрим, что там сделали Катценяммеры.
— Выглядишь ты неважно. Может, простыла?
— Нет, просто не накрасилась. Александр сказал, что болеет от запаха пудры.