Этот неподражаемый Дживз — страница 15 из 37

- Кто этот маленький наглый негодяй, Вустер?

- Понятия не имею. Первый раз вижу.

- Я всыпал ему по первое число. Кстати, Вустер, мальчик сказал жутко странную вещь. Представляете, он крикнул, что Дживз пообещал дать ему доллар, если он обзовёт меня: э-э-э: тем, кем обозвал.

Мне это показалось неправдоподобным.

- Зачем Дживзу заниматься подобными глупостями?

- Вот и я так подумал.

- С какой стати?

- Вот именно.

- Я имею в виду, не всё ли Дживзу равно, какое у вас лицо?

- Да, - сказал Сирил, как мне показалось, довольно холодно. - Непонятно. Ну, я пошёл. До свидания.

- Пока-пока!

* * *

Примерно через неделю после этого чудного эпизода Джордж Гаффин позвонил мне и пригласил на последнюю репетицию своей комедии "Попроси папу", которая должна была пойти в следующий понедельник в Шенектаде. Последняя репетиция, объяснил мне Джордж, ничем не отличалась от генеральной, но являлась куда более увлекательной, так как все, кому не лень, могли прерывать пьесу в любом месте и делать соответствующие замечания, таким образом давая выход своим чувствам.

Репетиция начиналась в восемь часов утра с просмотра костюмов, поэтому я приехал в десять пятнадцать и не опоздал. Джордж стоял на сцене, разговаривая с каким-то типом в рубашке с короткими рукавами и ещё одним деятелем, кругленьким лысым толстячком в огромных очках. Этого последнего я несколько раз видел с Джорджем в клубе, его звали Блуменфилд, и он был директором театра. Я помахал Джорджу рукой и уселся в заднем ряду, чтобы не оказаться в гуще событий, когда дело дойдёт до драки. Через несколько минут Джордж освободился и присоединился ко мне, а спустя некоторое время занавес опустился. Парень за пианино лихо ударил по клавишам, и занавес вновь поднялся.

Я не помню точно, в чём заключался сюжет "Попроси папу", но смело могу утверждать, что он оказался вполне доступен моему пониманию, несмотря на отсутствие Сирила. Сначала я был в недоумении. Я имею в виду, Сирил не только десятки раз читал мне свою роль, но и беспрерывно говорил о том, что следует и чего не следует делать, и, должно быть, у меня в черепушке засела мысль, что он - душа пьесы, а остальные исполнители просто вынуждены выходить на сцену, когда он с неё уходит. Я ждал появления Сирила не менее получаса и вдруг понял, что он присутствовал на сцене с первой минуты. По правде говоря, я просто не узнал его в расфранчённом уроде, который прислонился к кадке с пальмой и старался с умным видом слушать, как героиня поёт о Вечной Любви, уж не помню что. После второго куплета он принялся отплясывать вокруг неё вместе с дюжиной точно так же одетых уродов. Тягостное зрелище для того, кто видел своим внутренним взором тётю Агату, точившую нож, и старикана Бассингтон-Бассингтона с охотничьим хлыстом в руке.

Танец закончился, и Сирил с своими дружками упорхнули за кулисы. В эту минуту рядом со мной послышался голос.

- Папка!

Старикан Блуменфилд хлопнул в ладоши, и герой, сотрясавший воздух очередной руладой, мгновенно заткнулся. Я прищурился, всматриваясь в темноту. Так и есть, это был не кто иной, как маленький веснушчатый друг Дживза! Он стоял в проходе, засунув руки в карманы, с таким видом, будто театр принадлежал ему одному. В зале воцарилось молчание; присутствующие почтительно ожидали дальнейшего развития событий.

- Папка, - повторил ребёнок, - этот номер не пойдёт.

Блуменфилд-старший расплылся в улыбке.

- Тебе он не понравился, мой мальчик?

- Меня от него мутит.

- Ты абсолютно прав.

- Здесь нужно что-нибудь похлеще. Чтоб было позабористей.

- Совершенно верно, мой мальчик. Так и запишем. Ладно, можете продолжать.

Я повернулся к Джорджу, который что-то невнятно бормотал себе под нос.

- Послушай, Джордж, старина, кто этот мальчик?

Старина Джордж глухо застонал, словно у него разболелся зуб.

- Сын Блуменфилда. Я понятия не имел, что он сюда проник. Теперь начнётся!

- Он всегда так себя ведёт?

- Всегда.

- Но почему старикан его слушает?

- Этого никто не знает. Может, тут дело в отцовской любви, а может, Блуменфилд считает, что сын приносит ему удачу. Лично мне кажется, старик убеждён, что ума у мальчика не больше, чем у среднего зрителя, и поэтому пьеса, которая понравится ребёнку, не сможет не произвести впечатления на публику. Соответственно, то, что ему не понравится, никто не пойдёт смотреть. Этот мальчик - чума, проказа и отрава. Его следовало удушить при рождении!

Репетиция продолжалась. Герой допел свою арию. Затем произошла перепалка между режиссёром и Голосом по имени Билл, который гремел откуда-то сверху. Потом на сцене вновь началась толкотня, и, наконец, настало время выхода Сирила.

Я так и не разобрался до конца, в чём заключался сюжет, но помню, что Сирил был каким-то английским лордом, приехавшим в Америку по определённым причинам. До сих пор он произнёс всего две фразы: "Эй, послушайте!" и "Да, клянусь своими поджилками!", но так как я много раз слышал его роль, я знал, что скоро он начнёт заливаться соловьём. Откинувшись на спинку кресла, я приготовился слушать.

Он стал заливаться соловьём минут через пять. К этому времени страсти разгорелись. Голос и режиссёр разругались в пух и прах по поводу какого-то прожектора. А как только они немного угомонились, цветочный горшок упал с подоконника, чуть было не отправив героя в больницу. Короче, когда Сирил, стоявший как столб у пальмы, выбежал на середину сцены, чтобы оживить представление, атмосфера накалилась до предела. Героиня что-то говорила забыл, что именно, - а певцы хора во главе с Сирилом беспокойно топтались на месте - так всегда бывает перед исполнением номера.

Первая фраза Сирила была: "Эй, послушайте, знаете ли, вы не смеете так со мной говорить, знаете ли!", и, по-моему, он заставил свою гортань работать с энергией и je ne sais quoi. Но, разрази меня гром, прежде чем героиня успела ему возразить, наш маленький веснушчатый друг вновь решил высказать протест.

- Папка!

- Да, мой мальчик?

- Этот тип никуда не годится.

- Какой тип, мой мальчик?

- С лицом как у дохлой рыбины.

- Но у них у всех лица как у дохлых рыбин, мой мальчик.

Казалось, ребёнок понял справедливость сделанного ему замечания. Он высказался более опредёленно.

- Этот урод.

- Какой урод? В середине? - спросил старикан, указывая на Сирила пальцем.

- Угу. Дрянной актёришко.

- Я тоже так считаю.

- Зануда!

- Ты абсолютно прав, мой мальчик. Я давно за ним наблюдаю.

Когда разговор отца с сыном закончился, Сирил, до сих пор стоявший с отвисшей нижней челюстью, встрепенулся. Даже с заднего ряда, где я сидел, было видно, что уязвлённая гордость Бассингтон-Бассингтонов приготовилась к битве. Сначала у Сирила покраснели уши, затем нос, потом щёки, и через четверть минуты он стал похож на спелый помидор.

- Какого хрена вы имеете в виду?

- Какого хрена вы имеете в виду? - проревел Блуменфилд. - Не смейте кричать со сцены!

- У меня руки чешутся отделать этого маленького негодяя!

- Что?!

- Руки чешутся!

Старикан раздулся как мыльный пузырь и стал похож на воздушный шарик.

- Я вам, мистер!!! Как вас там!!!

- Я Бассингтон-Бассингтон, а добрые славные Бассингтон-Бассингтоны: я хочу сказать, Бассингтон-Бассингтоны не привыкли:

Блуменфилд в нескольких словах выразил своё мнение о Бассингтон-Бассингтонах и о том, к чему они не привыкли. Его сочную, яркую речь сбежалась послушать вся труппа. Счастливые лица выглядывали из-за кулис и кадок с пальмами.

- Ты не должен халтурить, когда работаешь на моего папку, - заявил веснушчатый ребёнок, укоризненно качая головой.

- Нос у тебя не дорос командовать! - запинаясь, выкрикнул Сирил.

- Что такое? - рявкнул старикан. - Вы знаете, что этот мальчик - мой сын?

- Да, - ответил Сирил, - и я сочувствую вам обоим.

- Вы уволены! - гаркнул Блуменфилд, раздуваясь до непомерной величины. Вон из моего театра!

* * *

На следующее утро, около половины десятого, когда я выпил чашку живительной влаги, Дживз вплыл в мою спальню и сообщил, что Сирил ожидает меня в гостиной.

- Как он выглядит, Дживз?

- Сэр?

- Как выглядит мистер Бассингтон-Бассингтон?

- Вряд ли я могу осмелиться, сэр, критиковать специфические особенности, присущие лицам ваших друзей.

- Я не об этом. Я имею в виду, он не выглядит недовольным, раздражённым, ну, в общем, сам понимаешь?

- По нему незаметно, сэр. В его поведении нет ничего необычного.

- Странно.

- Сэр?

- Нет, ничего. Пусть войдёт.

Должен признаться, я ожидал, что на Сириле отразятся события вчерашней битвы. Я думал увидеть страдальца с разбитой душой, так сказать, и трепещущим взором. Но Сирил не потерял своей жизнерадостности.

- Привет, Вустер, старичок!

- Салют!

- Я зашёл попрощаться.

- Попрощаться?

- Да. Через час отбываю в Вашингтон. - Он уселся на кровать. - Я пораскинул мозгами и решил, что поступлю нечестно с добрым, славным папаном, если стану актёром и всё такое. Как вы думаете?

- Я с вами полностью согласен.

- Я хочу сказать, он послал меня сюда расширить мой добрый, славный кругозор, и прочее, и прочее, знаете ли, и будет жутко страдать, если я плюну на его напутствие и пойду на сцену. Не знаю, понимаете ли вы меня, но я имею в виду, тут дело в совести.

- А разве в театре без вас смогут обойтись?

- О, я всё уладил. Я объяснил обстоятельства дела Блуменфилду-старшему, и он отнёсся ко мне с пониманием. Само собой, ему жаль меня терять - он сказал, что не представляет, как найти мне замену, и всё такое, - но в конце концов, хоть я и поставил его в безвыходное положение, мне кажется, я поступил правильно, отказавшись от роли. А вы как считаете?

- О, безусловно.