– Все, мать! Едем к морю, как все люди, и баста! Да и Ивану Иванычу отдых устроим. Тоже ведь совесть надо иметь!
Ну тут, правда, он перегнул. Потому что Ивану Иванычу они вовсе не помеха. Ему все, абсолютно все до лампочки. И потом у Ивана Иваныча твердое убеждение, что раз у него кто-то в ушах проживает, то и у остальных – то же самое. И еще у него сон глубокий, как отрубится, так напрочь. Никакие Манюськины с их возней не добудятся. Вот такой сильный человек Иван Иваныч!
– Надо будет удочки разные купить, спиннинги взять, можно и сеточку прихватить. Не повредит… И телек небольшой, портативный. Как приятно, сидишь на берегу этого самого моря и смотришь телевизор, – размечтался Манюськин.
– А с деньгами как? – поинтересовалась Манюськина.
– Да, действительно, – спустился с небес на землю Манюськин. – Как?
– А никак! – ответила Манюськина и с остервенением стала стирать, да так, что даже Иван Иваныч дернулся на своем совещании и проснулся от непонятного зуда в ухе.
– Ты не психуй! – успокоил Манюськин жену. – Есть выход! Надо Саньку за лотерейкой послать.
Сказано – сделано. Послали Саньку, а тот и рад такому развлечению. Сбегал, купил и не один билет, как было велено, а целых четыре, за что и получил от Манюськина "леща". Проверили таблицу – четыре пылесоса!
– Один так, а остальные деньгами, – мудро рассудила Манюськина.
Прикинули Манюськины: с морем все равно не выходит, как ни крути.
– Ну что ж! Оно вовсе и не нужно, – подытожил Манюськин, – А вот достопримечательности посмотреть с комфортом как раз, хватит с головой!
Переспали ночь под стук колес, а утром уже на месте. Вещей всего ничего, четыре авоськи с едой и чемодан.
– Айда, церкви смотреть! – предложил Санька.
– Я тебе покажу "айда", – ответил Манюськин, и пошли устраиваться на место.
Тут небольшой спор вышел. Манюськина предлагала на квартиру идти к бабке, с которой она в поезде столковалась, а Манюськин уперся – гостиница и точка!
Победил Манюськин, да и самой Манюськиной любопытно, как там в гостинице. Встал Манюськин в очередь к администратору и думает: "А ведь неплохая гостиница. Ей– богу, неплохая… И администраторша – знойная такая бабенка!" А рядом иностранные гости курлыкают по-своему и снуют туда-сюда с фотоаппаратами. "Тоже достопримечательности приехали посмотреть, – вяло думает Манюськина. – Пущай смотрят, нам не жалко".
– Вам, гражданин, что? – вернула администраторша Манюськина к действительности.
– Мне номерок на троих! – лихо так произнес с небрежностью Манюськин.
– Сейчас ничего нет, – равнодушно отозвалась бабенка и уткнулась в свои бумажки.
– Вот те номер! Как это нет? – начал понемногу заводиться Манюськин. – А для этих, значит, есть? – и показал рукой на окружающую публику.
"Ну и экземпляр!" – удивилась видавшая виды администраторша и уже с интересом ответила:
– Эти по броне!
– И я по броне, – сразу же среагировал Манюськин.
– Ах, ну если вы по броне, тогда другое дело, – с непонятной ухмылочкой заявила бабенка-администраторша. – Могу предложить вам номер-люкс.
– Люкс, так люкс, – ответил Манюськин, а сам засомневался, уж больно криво усмехнулась бабенка.
– С вас будет за пять дней… – защелкала счетиками, – шестьдесят рубликов.
– Шестьдесят рубликов?! – не смог скрыть изумления Манюськин.
– Да, двенадцать рубликов в сутки! – с удовольствием пояснила администраторша, уставившись на Манюськина, и уже, сбросив улыбочку, резко добавила: – Ну, так будете брать или нет? А то люди ждут!
Нашло на Манюськина эдакое лихачество совместно с помутнением рассудка, и брякнул в сердцах отчаянно:
– Оформляйте люкс!
Поднялись Манюськины на второй этаж и подали талоны дежурной.
– Ай да Танюха! Ай да молодец! – завосхищалась дежурная. – Двести одиннадцатый умудрилась сдать!
– Вы чего это? – опять насторожился Манюськин, и у него заскребли на душе кошки.
– Да это я так, – объяснила старушка-дежурная. – Профессиональные размышления. Вы идите, милые, идите, располагайтесь!
Ошеломил люкс Манюськиных. Тут и спальня с торшерами, и диваны и прочие принадлежности.
– Ну и ну! Вот это красота! – заахала Манюськина.
– А ты – к бабке! – передразнил ее гордый Манюськин.
– И даже трюмо, – захихикала, порозовев от удовольствия, Манюськина. – И во сколько ж это все встанет? – поинтересовалась она и, узнав, заголосила, запричитала, чем не на шутку испугала старушку-дежурную и взволновала бежавших к автобусу туристов.
Ну да делать нечего! Погоревала Манюськина и успокоилась. Только Санька сидит на диване мрачней тучи.
– Ты чего это, сынок? – поинтересовалась Манюськина, разбирая вещи.
– Точно! Выгонят нас отсюда, как пить дать, – объяснил ей не по годам рассудительный Санька. – Я в кино точно такое видел. По ошибке нас сюда определили!
– Ты чего говоришь, сынок? – стала успокаивать его Манюськина. – Папанька все уплатил, как положено. А ты – "выгонят"!
– Вот я ему "леща" дам, тогда поймет, как дурить! – пообещал Манюськин, который по-прежнему находился немного на взводе по поводу своего героического поступка.
Зажили Манюськины шикарно. Вот только утром Манюськин немного осрамился. Выскочил в коридор, помчался умывальник искать. Забыл, что все в номере, и напоролся на иностранных гостей, у которых и попытался все выяснить. Но те его почему-то не поняли, а ласково улыбались и лопотали по-своему:
– Туалетто, туалетто!
– Ты бы хоть рубашку набросил! Небось не дома, – попилила его Манюськина.
– Странное дело, мать! Я им по-ихнему, а они ни бум-бум, – удивленно поделился с ней Манюськин.
– Слышала я все! Слышала! И немудрено. Ведь это ж турки! А ты с ними по-итальянски. Как же они тебя понять-то смогут?
Сама Манюськина говорила легко на всех языках, чем вызывала у Манюськина изрядную зависть.
– А чего? – поясняла ему Манюськина. – Курлыкай по-ихнему и все дела!
Особенно Манюськиной нравилось обсуждать достопримечательности с японцами. И так они сошлись друг с дружкой, что даже обменялись на память фотографиями. Манюськина на фоне восходящего солнца выходит из уха Ивана Иваныча и японцы гурьбой около своей Фудзиямы.
Вот только по вечерам Манюськина сильно раздражало автомобильное гудение. Окна их номера выходили на автостоянку, и Манюськин не раз вспоминал Танюху и даже решил ей какую-нибудь каверзу учинить. Однажды особенно надрывалась одна машинка. Манюськин не выдержал и говорит:
– Не мешало бы проучить этого бестолкового владельца! А то весь изгазовался!
Саньке два раза повторять не надо, только намекни. Прицелился и метнул из окна яйцо в легковушку! А это Глобовы. Узнали, что Манюськины поехали отдыхать, и тоже решили двинуть. А Глобов – водитель неопытный, вот и изгазовался весь! И вдруг на тебе! Хрясть! И потекло по лобовому стеклу что-то желтое.
"Ну и порядочки здесь! – думают Глобовы. – Жаль, не заметили, с какого этажа хулиганят!" Вышли из тачки и смотрят внимательно по этажам. А тут как раз шведы высунулись, решили проветриться и улыбаются приветливо. "Неужели иностранная публика?!" – изумились Глобовы, но выяснять отношения не стали, побоялись дипломатических осложнений.
Потом уже Глобовы тоже сняли номер-люкс и вместе с Манюськиными стали осматривать достопримечательности. Правда, вскорости всем домой захотелось. Манюськина по дочке соскучилась и даже свекровь стала вспоминать без прежнего душевного неудобства.
КРАТКАЯ ПРЕДЫСТОРИЯ
Манюськин всегда-то был без тормозов. А в молодости особенно. В общем, взял он мотоцикл. Хозяин его в магазин ненадолго отлучился. Решил Манюськин свою будущую супругу прокатить с ветерком. Конечно, они тогда и не предполагали ничего о будущей совместной жизни. Каждый был сам по себе. И все бы обошлось по-хорошему. Покатал бы Манюськин свою будущую Манюськину, а возможно, и не будущую, если бы тогда все по-другому обернулось, да и поставил мотоциклетку обратно к магазину. Но не повезло, а может, повезло. Кто его знает…
Короче, врезался Манюськин в дерево со всего разгона. Но не зря говорили, что Манюськин в рубашке родился. Ему и будущей Манюськиной хоть бы что! А мотоциклетка вдребезги!
Времена тогда были крутые. Суд. Загремел Манюськин по полной. Ну а перед отбытием пожалела его Манюськина. И уже когда он срок мотал, родился у нее Санька. Точная копия Манюськина, так что ни у кого никаких сомнений не оставалось. А то бы замучили разговорами, сплетнями да пересудами.
Освободили Манюськина за примерное поведение досрочно, за два дня до звонка. Но прописать обратно, не прописали. Теперь-то об этом можно вслух говорить, ничего особенного, не секрет. Много было в то время беззакония и самоуправства. А на местах особенно. Стали они мыкаться по углам. К чести Манюськина будь сказано, сыночка признал сразу. Правда, походил прежде по соседям, интересовался, не был ли у нее кто за время его отсутствия. Соседи бы и рады сбрехнуть, да язык не повернулся оговорить человека. Да и за Манюськину боялись, знали, что он без тормозов. В общем, скитались они, скитались. Пока кто-то в очереди не надоумил, что можно приспособиться и временно, конечно, устроиться в чьих-нибудь ушах. Ну тут уж особого ума не надо, чтобы понять, в каких лучше. Разумеется, в просторных и чтоб принадлежали они какому-нибудь большому начальнику.
Определились Манюськины поначалу на постой к Степан Иванычу. И приступил Манюськин к индивидуальной трудовой деятельности. Естественно, тогда он и понятия не имел о таком названии. В этом смысле он намного опередил перестройку. Занялся он миниатюрным кузнечным делом. На жизнь хватало. Плюс лечение в Четвертом управлении. Но это так, к слову. Это, конечно, Степан Иваныч там лечился. Но Манюськины всегда отмечали этот факт в разговорах со своими друзьями Глобовыми. И те им очень завидовали. Сами Манюськины, тьфу-тьфу, чтоб не сглазить, ничем, прости господи, не болели.