После еды решаю проверить чердак. Поднимаюсь наверх. К люку ведет короткая железная лестница, покрашенная белой масляной краской. Он оказывается не закрытым. Осторожно открываю крышку и попадаю в чердачное помещение. Задеваю головой какие-то веревки, видимо, повешенные когда-то для сушки белья. Иду на свет. Около окошка за пулеметом в профессиональной позе, раскинув ноги, лежит Михалыч. Рядом сидит Эн и набивает в магазин патроны. Михалыч в офицерской гимнастерке без погон, галифе и сапогах. Форма полушерстяная. Он напоминает пулеметчика с плаката из серии учебных пособий для курса молодого бойца.
– Еле нашел подходящее место, – поворачивает он ко мне голову. – На крышах снайперы. Погляди! – приглашает он.
Я нагибаюсь. Действительно, маленькие фигурки залегли на крышах противоположных домов.
– Отсюда прекрасный обзор и отличный сектор обстрела! Если со мной что-нибудь случится, возьмешь командование на себя, – обращается он строго к Эн.
Та делает вид, что не слышит, и продолжает сосредоточенно набивать патроны.
– Ты что, оглохла? – интересуется Михалыч.
– А ты сдурел? Да? – огрызается Эн. – Неужели я буду по своим? Патроны набиваю? Набиваю! Вот и скажи: спасибо!
– С каких это пор они стали твоими? – спрашиваю я.
Она укоризненно качает головой, мол, хватит с меня этого охламона Михалыча, но ты– то, что придуриваешься?
– Энька – стерва! – сообщает мне Михалыч. – Но хороша ведь! Ничего не скажешь.
На Эн ладно сидит солдатская хлопчатобумажная форма. Воротник гимнастерки расстегнут. Немного видна грудь.
– Ты что, на голое тело надела обмундирование? – пытаюсь сбить с нее самодовольную спесь.
– Нет, вы все здесь с приветом. – реагирует она и выразительно крутит пальцем у виска.
– Это будет где-то два на три… – мечтательно говорит Михалыч. – В серо-лиловых тонах! Кажется, оставался еще большой холст. Я ей предлагал надеть кожаную тужурку. Отказалась, дуреха! Тельняшка и кожанка! Ей-богу, было бы лучше. Впрочем, так тоже ничего… Та-та-та, та-та-та! – Начинает он крутить стволом.
– Чувствую, дальше репетиции дело не пойдет! – с сожалением вздыхает Эн.
– Крови жаждешь? – интересуюсь я.
– Не крови, а настоящего дела! – резко отвечает она.
– Энька – стерва! – снова оживляется Михалыч. – Хочет моей погибели. А у меня – дети, – доверительно говорит он мне.
– Так ведь взрослые! И без тебя не пропадут! – резонно замечает Эн.
– Ну как тебе нравится? – довольно смеется Михалыч. Отрывается от пулемета и начинает лапать Эн.
Это зрелище видеть уже совершенно невыносимо, и я ухожу. По дороге к себе размышляю об утрате жизни и способе взаимодействия с потерянным. Подлинное бытие – не сам человек и не окружающий его мир. Надо попытаться бесстрастно созерцать и постепенно избавиться от субъекта как объекта отношений. Страсть расширяется и переходит в любовь…
Решаю пробовать. Прошу Эллу. Она находит у Михалыча небольшой загрунтованный холст. Приносит кисти, краски… Начну с обнаженной натуры. Это проще. Нужна модель. Снова прошу Эллу. Она охотно соглашается. Ищу необходимое освещение. Все не то. Наконец удается найти то, что нужно. Делаю наброски углем. Увлекательное это дело, оказывается, – живопись! Жаль, что поздно сообразил. С шитьем курток никакого сравнения! То было только ради денег.
Элла проявляет удивительное терпение. Чувствуется школа. Я благодарно целую ее… Еще пара сеансов и надеюсь закончить…
Целых два дня ушло на окончание работы. Опустошен и счастлив. Хочется узнать мнение профессионала. И, будто услышав мои мысли, неожиданно заходит Михалыч вместе с Эн. Он долго рассматривает картину.
– Недурно… – цедит сквозь зубы. – Ей-богу, недурно… А тебе как? – обращается к спутнице.
Та хмыкает, чуть прикусив губу. Капелька крови течет по подбородку.
– Получилось… – шепчет она.
– Модель мне кого-то напоминает… – задумывается Михалыч.
Хотя узнать натурщицу нельзя.
– Нет, не пойму кого… – с досадой и к моему облегчению заканчивает он.
Михалыч по-прежнему в военной форме и напоминает вождя. Протягивает мне портсигар.
– Бери! Золотой! На память! – говорит он. – В обмен на картину! – доканчивает и портит впечатление своей корыстью.
– Нет! – не соглашаюсь я. – Лучше вечером я его у тебя отыграю.
– А вы не хотите разыграть меня? – капризно спрашивает Эн.
– Не хочу! – отрубает Михалыч. И, обняв свою подружку за талию, направляется к выходу.
Закрываю за ними дверь. В комнате четыре железных кровати. Почему меня поселили сюда? Аккуратно собираю разбросанные старые газеты. Связываю их в пачки. Надо будет сдать и приобрести какие-нибудь "макулатурные" книжки.
Входят два молодых южных человека. Они – студенты, которые раньше жили в этой комнате. Хотят забрать газеты.
– Они наши, – резонно говорят ребята.
– А я их упаковал, – возражаю я.
Уж больно не хочется отдавать. Привык к мысли, что макулатура моя. Дверь открывается прямо на улицу. Они преследуют меня. А может быть другие. Не знаю. Быстро пробегаю по узкому навесному мостику через широкое ущелье. Внизу гремит горная река. Высота ужасная. Преследователи достигают середины моста. Но вдруг один из них в страхе ложится на мост. Начинает ползти назад. Я спешу по заросшему густым зеленым кустарником склону крутой горы. Удается скрыться от преследователей…
6. Смерть Ильича
Мы уже второй раз играли втроем. Не приходит Валентин Ильич. Я несколько раз стучал в его однокомнатную квартиру на третьем этаже. Тишина. Мы теперь играем каждую ночь. Вначале, когда в доме еще только организовывали ночные дежурства самообороны, мы собирались по понедельникам раз в неделю. Теперь, кроме нас, никто не дежурит. Мне кажется, что в нашем подъезде осталось процентов двадцать пять жильцов, а можжет, и того меньше.
Возможно, Ильич тоже решил слинять. Но мог бы предупредить! Ведь не чужие. Странно… Я уже готовлюсь ко сну, как меня будит настойчивый стук в дверь. Вот таких вещей, признаться, я не люблю больше всего. Подкрадываюсь неслышно к двери. Смотрю в глазок. Серега! Открываю. По его роже сразу понимаю: что-то приключилось.
– Ильич лежит под балконом! Полный труп! – выпаливает Серега.
Идем туда.
– А у меня башка стала прямо раскалываться, – зачем-то начинает он оправдываться. – Решил пройтись немного… около дома. Он уже дня два лежит, не меньше!
– Правильно. Он две игры и пропустил, – отвечаю, чтобы что-то сказать, не хочется молчать.
Ильич лежит, раскинув руки, лицом вниз. В костюме. Кажется, португальский. Такие продавались лет пятнадцать назад.
– Может, с балкона выкинули? – предполагает Серега. – Его стояк.
Мы, не сговариваясь, задираем вверх головы.
– Он на третьем этаже, – говорю я. – Не разбился бы насмерть.
– Никто и не говорит, что от этого.
– Ладно! Давай отнесем его в квартиру, – предлагаю я.
– Может, вызвать милицию? – говорит Серега. – Это я так, по инерции… Потащили!
Нести неудобно. Ильич достаточно тяжел.
– Лучше в одеяле, – говорит Серега. – Тут как-то соседская бабушка дуба врезала. Попросили помочь. В коридоре кувыркнулась. Ну, мы ее на одеяло положили. Очень удобно…
Он роется в карманах Ильича и вытаскивает ключи.
– Я сейчас! – бежит в дом.
Приносит одеяло. Тащим Ильича в подъезд.
– Кто, интересно, его? – спрашивает подавленно Серега. – Может, привел кого к себе? – и сам же себе отвечает: – Вряд ли! Он не по этой части… – замявшись, добавляет: – Был…
Вносим Ильича в квартиру.
– У него родственники-то есть? – интересуюсь я.
– Вроде он про сестру как-то говорил. Что она редкая стерва, – неуверенно отзывается Серега. – Сейчас хоронить кого-нибудь – не приведи господь!
– Надо будет помочь.
– Надо…
– Странно, что говорил про сестру. – У меня возникает непонятное подозрение. – Что это он вдруг с тобой разоткровенничался?
– Случайно вышло. Точно не помню. Вроде того, что друзья часто лучше родственников, – объясняет Серега. Берет записную книжку, лежащую рядом с телефоном. Листает ее.
Подхожу к балкону. Дверь не заперта. "Возможно, и сбросили… " Хотя следов присутствия посторонних людей вроде бы и нет. На письменном столе небольшая фотография в рамочке. Элла с Женькой. На всякий случай кладу ее в карман.
– Есть телефон! – обрадованно кричит Серега.
– Давай, звони! Вроде вчера связь была, – пытаюсь переложить на него эту малоприятную обязанность.
Моя нога неожиданно едет вперед. Наступает отстранение. Я одновременно делаю неловкий вынужденный шпагат и при этом смотрю на себя со стороны. Сильно напрягаются мышечные связки, успеваю зацепиться за край стола.
– Ты чего?! – кричит в изумлении Серега.
– Ничего! – бросаю в ответ.
''Может быть, он из службы безопасности?'' – мелькает не такое уж и странное предположение. Встаю, поднимаю ногу и вижу причину моего акробатического эксперимента. Маленькая перламутровая жемчужина. Мне не надо вспоминать. Она из нитки, которую носит Элла. Моя Элла… Нет, скорей, наша. Опускаю жемчужину в карман. К фотографии. У моей жены такое же жемчужное колье. Как они без меня?.. Лет десять назад мы плыли на пароходике по Чудскому озеру. Лето. Жара. Живописные берега. Высаживаемся на острове. Располагаемся на берегу. Неподалеку резвится лошадь. Вдруг она падает и начинает валяться в пыли.
– Атас! – кричу изо всех сил. – Лошадь взбесилась!
Наши спутники моментально оказываются за огромным валуном. Видны только испуганные глаза Михалыча. Я катаюсь от хохота.
– Да шутка! Шутка! Выходите! – кричит моя жена. – Что вы его не знаете?
Выходят обиженные приятели. Ничего себе шуточки! Размолвка… Конечно, это был не Михалыч. Но очень на него похожий художник. Очень!
Достаю пачку детского питания. На сей раз рисовую кашу. Снова настойчивый стук в дверь. Опять Серега! Он мне уже надоел. Может быть, он все же из службы безопасности?