В подъезде неприкаянно слоняется Женька.
– Ого! – восхищенно произносит он, показывая пальцем на медаль. – У вас всегда такие классные вещички. Заслужили?
– Заслужили? Хорошее слово! Нет, брат, дали поносить.
"За разговорами может окончательно пройти жизнь…" – мелькает здравая мысль.
– Нравится?
– Еще бы!
– У папаньки небось тоже такие есть? – проверяю напоследок, уже так, из праздного любопытства.
– А ну его!
– Ну-ну! Про родителей так нельзя, – укоряю назидательно мальчонку.
– А я с тетей Аней переспал, – неожиданно безразлично сообщает Женька.
– Ну ты даешь! – искренне удивляюсь я.
– Она вообще-то баба ничего, но руки у нее… – Он морщится и укоризненно качает головой. – Грудь и жопа хорошие, ничего не скажу. А вот руки… Я даже заплакал сначала.
– Ну это все поначалу плачут, – утешаю его я.
– Тогда ничего, а то я подумал, что один я такой… дефект.
– Я тебе говорю: все! – повторяю, думая, что дело совсем плохо, и по всем статьям надо срочно уносить ноги. Жаль, конечно, оставлять старинные часы. Рвется связь времен, рвется… Что поделаешь! И так задержался, дальше некуда. Машинально поигрываю ножом. Лезвие то выскочит, то снова спрячется.
Женька завороженно следит за манипуляциями. Наконец произносит со вздохом:
– Я бы с удовольствием обменял нашу трехкомнатную на ваш нож, – и замолчал выжидающе.
– Это неравноценный обмен, – поясняю ему. – Квартира еще тебе пригодится. Будешь тетю Аню к себе водить… или еще кого.
Женька шутку не принимает:
– На кой черт она мне сдалась? – подумав, мудро добавляет: – У нее и своя есть. Можно к ней, если что.
– Ладно, обдумаем твое предложение, – чтоб не огорчать пацана отказом, говорю я. – Вот что, Жень! Пора двигать. А то можем не успеть. Айда со мной!
– Я не могу, – горестно отзывается он – Мне отец квартиру приказал стеречь. Иначе, сказал, убьет.
– Так и сказал? Ну это он пошутил, – стараюсь переубедить мальчонку. – Если уж так надо, сам бы и остался сторожить.
– Он не может. Мать в положении, и им пришлось срочно сваливать. Мать не хотела, плакала, но он заставил.
"А Михалыч-то – кремень мужик. Вот ведь сукин сын! Может, ум вконец помутился?" – думаю я и спрашиваю у Женьки:
– Он, наверно, вконец соскочил, паразит хвостатый?
– Да нет, я рад, что они уехали. Без них спокойней, а то душу целый день мотали. Жратва есть, денег оставил, так что не пропаду.
– Ну и дурак! – не выдерживаю я. – Все уже ушли. Ты что, один в доме останешься? Я с тобой только время теряю. Уже за стаканчиками не успеваю сходить. Вон и Анютки уже нет, – дергаю дверь ее квартиры. Она почему-то не заперта. – Ладно. Пока! Держи на память, – подаю Женьке нож и вижу радостное изумление в зеленых глазах. Треплю его на прощание по волосам и выскакиваю за дверь.
Крадусь к краю дома. За углом кто-то пыхтит и стонет. Осторожно выглядываю. У стены Анна Петровна с каким-то дезертиром усердно занимается любовью. Проклиная себя за сентиментальность, бросаюсь назад. Женька по-прежнему в подъезде, любуется ножом. Увидев меня, бледнеет.
– Что, передумали? – с жалкой улыбкой протягивает назад нож.
– Да нет! Позвонил сейчас твоим, они разрешили тебе уехать вместе со мной.
– Правда? – недоверчиво и обрадованно спрашивает Женька.
– Правда, правда!
– А куда, дядя Лев?
– Куда-куда, в лес конечно.
– Я хочу достать много денег! – неожиданно делится сокровенным Женька.
– Зачем? – интересуюсь, приоткрываю входную дверь и всматриваюсь в узкую щелку.
– Куплю себе шикарный костюм и… – мнется он. – И бабочку! Обязательно бабочку!
– Вот за это хвалю, – одобряю я. – В тебе просыпается настоящий джентльмен.
Мы быстро выходим. К дому подъезжают крытые грузовики. Союзники, ооновцы, сестренка? Нам наплевать! Мы прошмыгиваем в арку и бросаемся бежать, что есть духу! Пожалуй, нас бы никто не смог догнать. Ей-богу, никто!
Эпилог
– … Широкий штриховой мазок, удивительная цветовая нюансировка рыбьей спины – все говорит о несомненном мастерстве художника. Безусловно, вспоминается библейская притча об Ионе, проплававшем в чреве кита три дня и три ночи. Переходим в следующий зал… – Экскурсовод, весьма приятная женщина лет тридцати, уводит небольшую группку посетителей.
К картине подходит Михалыч. Вид у него холеный. За ним семенит корреспондентка с микрофоном.
– Я не даю интервью, – бросает он. – И при чем тут, спрашивается, Иона?.. Как все же неудачно раскрашена спина этого млекопитающего! Несомненное мастерство? Какая глупость! Обычный дилетант. Правда, не без способностей. Вот это уже ближе к истине. Эти экскурсоводы – форменные болваны. Или… болванки? Все умудряются переврать! – брюзжит Михалыч, а сам посматривает на корреспондентку: включен ли у той микрофон?
Да, включен, включен! Чего комедию-то ломать?
– Пару слов для русской службы Би-Би-Си!
– Ну если только пару, – милостиво соглашается Михалыч.
– Правда ли, что вы приобрели эту картину?
– Возможно.
– Говорят, вы переиграли и русскую контрразведку, и исламистов?
– Один мой старый знакомый ответил бы вам так: все являются в этот мир с какими-то заданиями, а потом начинают играть и про все забывают. Иногда кажется, что любое задание – лишь предлог для игры.
– Что помогло вам выйти сухим из воды?
– Разумеется, хвост.
– Я не ослышалась, хвост? Какой хвост?
– Естественно, мой!.. Была, правда, одна неприятность. Я его прищемил, по неосторожности.
– Было больно? – участливо интересуется корреспондентка, скрывая радостное изумление. Уж такого подарка она никак не ожидала.
– В том-то и дело, что совсем не больно, – хитровато улыбается Михалыч и достает из кармана колоду карт, задумчиво их тасует. – Вы представляете? Совсем!
Ну это уж слишком. Я выключаю телевизор. Приятно, конечно, когда тебя цитируют. Но всему есть предел.
В детской заплакал малыш. Слышу, как Элла подбегает к кроватке и начинает что-то ворковать. Малыш успокаивается. Интересно все же, чей это ребенок? Мой, Михалыча, а может, Ильича? Элла уверяет, что мой… Да и по срокам вроде бы так… Хотя кто его знает?.. Она же уверяла меня, что это я подарил ей "Игроков", и почти меня в этом убедила. Хотя я прекрасно помню, что она просто вульгарнейшим образом стащила картину перед самым отъездом. С другой стороны, это она все устроила с "Кристи". И благодаря вырученным деньгам мы можем наслаждаться жизнью в этом тихом, забытом богом уголке. А когда проедим "Игроков", приступим к коллекции Валентина Ильича. Незадолго до своей гибели, он отдал ее на хранение Элле. Его мучили дурные предчувствия. Так, во всяком случае, она это преподносит.
– Женька! Айда купаться! – кричу вглубь дома.
– Сейчас, дядя Лева! – сразу же доносится в ответ.
Может быть, стоит научить Женьку преферансу? Сражаться с компьютером мне уже изрядно надоело. Иногда мне хочется объяснить ему, что я не дядя Лева. Но стоит ли вносить путаницу в голову ребенка?
Мы идем на берег моря. Слышен мягкий шум прибоя. Почему-то мне кажется, что роль примерного семьянина, которую я сейчас старательно исполняю, это ненадолго… А вот то, что нет ничего лучше вечерних морских купаний, в этом я уверен на все сто.
– Ура! – кричу я от избытка чувств.
– Ура! – вторит мне Женька.
Мы мчимся навстречу морской стихии. А на горизонте, на фоне заходящего солнца уже медленно появляется плавник огромной рыбы…
Рассказы
КУРЬЕР ДЖО
Иерархия… Вроде бы все понятно, но уточнить не помешает. Открываю энциклопедический словарь. Кстати, очень полезная вещь. Так, а вот и то что нужно. От греческого иерос – священный и архе – власть. Расположение частей или элементов целого в порядке от высшего к низшему. Умно, ничего не скажешь! Как говорится, не отнять и не прибавить!
В последнее время фишка упорно не идет. Похоже, началась черная полоса. А главное, эти проклятые анализы… Знающие люди советуют в таких ситуациях не суетиться, а затаиться и переждать. Так и делаю. Ложусь на диван. Отворачиваюсь к стене. Натягиваю одеяло и принимаю позу эмбриона. От коврика на стене пахнет пылью. Надо не забыть его как следует пропылесосить…
– А это что? – интересуется кассирша.
– Масло.
– Надо говорить!
– Чего говорить?! Это не в вашем куплено! – заявляю категорично, но без нажима.
– Мария Петровна! Не хочет платить! – неожиданно сильно начинает орать кассирша.
– Как не хочет?! – немедленно подплывает и угрожающе басит Мария Петровна.
– Говорит, не в нашем куплено!
Мария Петровна встряхивает бутылочку с подсолнечным маслом, мелкие пузырьки бегут со дна.
– Надо платить! – безапелляционно изрекает она.
– Вам же русским языком сказано! Не в вашем! Вы что, не понимаете?! – кричу в бешенстве и жалею, что женщин в общественных местах бить не положено.
– Ах так! Ну, погоди! – угрожает Мария Петровна. – Пошли!
Подходим к прилавку.
– Этот брал у тебя масло? – спрашивает она маслораздатчицу.
– Не припомню… – мнется та.
Торговые твари! Все заодно!
– Идите к администрации. Разбирайтесь! – после недолгих колебаний решает Мария Петровна.
– Ну, вы еще заплатите! За такое самоуправство! Премией заплатите! – угрожаю напоследок.
– Напуга-а-ал! Сам заплатишь, еще как заплатишь! Привыкли на дурака! – кричит она вдогонку.
Иду в подсобные помещения, куда обычно нельзя. Контейнеры, мешки. Выхожу во внутренний двор, снуют грузчики, въезжают-выезжают грузовики с продовольствием. Ворота открыты. Солнце светит, небо голубое. Благодать! Выхожу на свободу. В результате – бесплатно вынес все, что набрал и за что хотел заплатить. Но сомнения, нет уверенности… Достаточно ли света было в торговом зале? Да и финальный проход, пожалуй, был неубедителен… Лучше было бы справа выходить. Точно, лучше. Да и зритель вряд ли прочувствовал до конца весь трагизм ситуации… Неясно. Да еще вдобавок: "Не верю!.."– несется эхо по двору. "Ну и на здоровье! – кричу в ответ. – Да, пошли вы все!.."