– Вообще-то нет, – сказал Престон. – Я просто имел в виду… наверное, легче верить в магию, в детское проклятие, в зловредный волшебный народец, чем в обычную людскую жестокость.
Что ж, он ей не поверил. Может, это к лучшему.
Она ощутила пустоту внутри.
– Я знала, что ты не поймешь.
– Эффи, – мягко сказал Престон. – Прости. Необязательно было рассказывать.
– Мама все же вернулась за мной, – поспешно закончила Эффи. – И ужасно корила себя, что меня бросила. Она даже назвала меня приличным именем, а не какой-нибудь Бельфебе или Артегаллой.
– Все это неправильно, Эффи, – тихо, но твердо возразил Престон, глядя ей прямо в глаза. – Матери не должны ненавидеть своих детей.
– С чего ты взял, что она меня ненавидела? – Теперь Эффи разозлилась и не из-за его недоверия. Просто он не имел права судить ее мать, которую даже в глаза никогда не видел. – Я ведь сказала, что была ужасным ребенком. Любая мать могла поступить также.
– Это не так, – возразил Престон.
– Почему ты всегда так уверен в своей правоте? – Эффи попыталась вложить в слова немного яда, но в голосе слышалось лишь отчаяние. – Ты ведь не знаешь мою мать и почти не знаешь меня.
– Тебя я уже неплохо изучил и даже близко не вижу ничего ужасного. Возможно, ты была трудным ребенком, но это вовсе не оправдывает желания матери убить тебя. Она хоть подумала, каково тебе будет с этим жить? Продолжать общаться с ней, зная, что однажды она уже оставила тебя на холоде?
Эффи сглотнула. В ушах звенело, и на миг ей показалось, что это звон колоколов затонувших церквей, доносящийся со дна моря. Будь под рукой розовая таблетка, Эффи приняла бы ее не раздумывая.
Ведь мать не просто так дала ей эти таблетки. Именно они помогали Эффи жить как обычно, зная, что однажды ее оставили умирать. Мать вырвала дочь из рук Короля фейри, оставив ему лишь палец. Это ли не любовь?
– Ты сказал, что веришь в призраков, – хрипло произнесла она. – А здесь в чем разница?
– Я сказал, что верю в сильные эмоции, способные вызвать образ человека, – поправил Престон, отводя взгляд. – Короля фейри не существует, Эффи, но я верю в твое горе и страх. Разве этого недостаточно?
А ведь она даже не сказала самого худшего: Король фейри ее так и не отпустил. Признайся Эффи, что видела его в машине Янто, и Престон уже не раз раскаялся бы, что попросил ее о помощи. И больше никогда не поверил бы ни единому слову.
К глазам подступили слезы, и Эффи тяжело сглотнула, пытаясь сдержать их.
– Нет, – вздохнула она. – Этого недостаточно. Ты ведешь себя низко и грубо. Кстати, Ангарад тоже никто не верил. Именно поэтому Король фейри смог ее забрать.
Престон вздохнул. На миг ей показалось, что он сейчас начнет спорить, однако на его лице не отразилось ни раздражения, ни злости. Престон сам выглядел почти убитым горем.
– Прости за грубость, – наконец выдавил он. – Я не хотел. Просто пытался сказать, что… ты заслуживаешь лучшего.
Эффи вдруг вспомнила о мастере Корбенике, и ее будто окатило ледяной морской водой.
«Ты заслуживаешь мужчину, Эффи, а не этих неловких прыщавых мальчишек, – как-то сказал он ей. – Я ведь вижу, как они провожают тебя угрюмыми, плотоядными взглядами. Но рано или поздно ты окажешься в объятиях настоящего мужчины, пусть даже это буду не я. Этим бесхребетным соплякам с тобой не справиться. Тебе нужен тот, кто примет вызов и сможет тебя обуздать, но еще будет оберегать и защищать тебя от безрассудных порывов и от всего мира. Вот увидишь».
Зажмурившись, Эффи мотнула головой, прогоняя воспоминание. Ей не хотелось о нем думать. Уж лучше представлять Короля фейри в углу своей комнаты.
Но когда она открыла глаза, в кабинете не было ни мастера Корбеника, ни Короля фейри. Лишь Престон мягко, осторожно вглядывался ей в лицо, словно боясь, что пристальный взгляд может ее разозлить.
– Я больше не хочу об этом говорить, – бросила она.
– Хорошо, – тихо согласился Престон, но так и не отвел от нее взгляд.
В тот вечер Эффи не стала задерживаться в Хирайте. Ей не хотелось говорить ни с Престоном, ни тем более с Янто, и когда солнце уступило напору надвигающейся тьмы, направилась к гостевому дому.
Трава еще не просохла после недавнего дождя, вечерний воздух нещадно обжигал холодом, так что Эффи застегнула пальто на все пуговицы и трижды обернула вокруг шеи шарф, пряча рот и нос за шерстяной тканью. Оказавшись возле домика, она не стала заходить внутрь, а просто уселась на землю, прислонившись спиной к двери и подтянув колени к груди.
Эффи не стала принимать ни снотворное, ни розовые таблетки, лежащие на тумбочке внутри. Вглядываясь в сгущающуюся темноту, она вновь и вновь слышала слова Престона: «Я верю в твое горе и страх. Разве этого недостаточно?»
Нет, недостаточно. При таком раскладе Эффи навсегда останется для него лишь маленькой испуганной девочкой, выдумывающей небылицы. Неуверенной, непостоянной, ненадежной, не заслуживающей той жизни, какую ей хотелось бы вести. Таких, как она, прятали на чердаках или в лечебницах для душевнобольных, запирали на замок и выбрасывали ключи.
Наконец, когда совсем стемнело и Эффи уже не могла разглядеть даже собственную руку, она зажгла принесенную из дома свечу и осветила непроглядную тьму.
«Когда он пришел за мной, я была красивой, ветреной девочкой, а превратилась в корону белого золота в его черных волосах».
«Когда он пришел за мной, я была красивой, ветреной девочкой, а превратилась в корону белого золота в его черных волосах».
«Когда он пришел за мной, я была красивой, ветреной девочкой, а превратилась в корону белого золота в его черных волосах».
Она вновь и вновь мысленно повторяла эту фразу, а потом проговорила вслух, в черноту ночи, наполненную жуткой тишиной:
– Когда он пришел за мной, я была красивой, ветреной девочкой, а превратилась в корону белого золота в его черных волосах.
Она не боялась. Она ждала его прихода.
А потом за деревьями мелькнула белая вспышка. Мокрые черные волосы. Кусочек бледного, как лунный свет, лица.
И страх вернулся, вновь нахлынув на нее. Разум заметался, словно щепка, подхваченная пенящимся прибоем. Пошатываясь, Эффи поднялась на ноги и уронила свечу, тут же погасшую в мокрой траве. В сгустившейся темноте она нащупала ручку двери, резко дернула и влетела внутрь. Дверь захлопнулась за ней, железо заскрежетало по камню.
Сердце колотилось в груди, как пойманная птица. Колени подогнулись, и Эффи рухнула на холодный пол, потом кое-как ползком добралась до кровати. Руки дрожали, нечего было и думать о том, чтобы зажечь еще одну свечу. Она просто забралась в постель и с головой накрылась зеленым одеялом.
Он пришел за ней, как обещал много лет назад. Эффи видела его. Он был настоящим. Она вовсе не спятила.
Если Король фейри реален, его можно убить, точно так же, как это сделала Ангарад.
Будь он нереален, от него не нашлось бы спасения.
Эффи сунула в рот две таблетки снотворного и проглотила без воды. Но даже таблетки больше не могли изгнать его из ее снов.
11
Большинство исследователей Мирддина полагают, что он в чем-то перекликается с Блэкмаром, хотя степень сходства тематики или стилистики их работ до сих пор является предметом обсуждений. В немногочисленных интервью Мирддин категорично утверждал, что вовсе не стремился прослыть «южным писателем», тогда как Блэкмар, будучи северянином, черпал вдохновение в эстетических и фольклорных традициях побережья. Для Блэкмара Юг – причудливый мир, застрявший в далеком прошлом и существующий лишь для того, чтобы северные писатели с его помощью воплощали свои фантазии. Таким образом, можно утверждать, что Блэкмар – в самом деле, южный писатель, но его Юг существует лишь в его собственном воображении.
На следующий день Престон не упоминал ни о Короле фейри, ни о детях-подменышах, и Эффи была за это благодарна. Ей вовсе не хотелось оправдываться или рассказывать, как провела полночи в холодной темноте, ожидая, когда покажется Король фейри. Престон обошелся с ней по-доброму – лучше всех тех, кому она когда-либо говорила правду, – и все же не поверил. Неприятное чувство, но в голове то и дело всплывал его вопрос: «Разве этого недостаточно?», принося некое подобие успокоения. По крайней мере, Престон не назвал ее сумасшедшей.
Впрочем, сейчас перед ними стояла другая задача – убедить Янто отпустить их на встречу с Блэкмаром. Дело явно непростое. Престон при виде Янто тут же начинал нервничать.
– Эффи, он же махал перед нами ружьем, – заявил он странно высоким тоном, когда они обсуждали эту тему.
Эффи не нравилась сама мысль умолять Янто отпустить ее в поездку. Престон одну за другой отверг все причины, которые она смогла выдумать.
– Янто не идиот, – заметил он. – Я не представляю, как можно связать этот отъезд со своим проектом и вдобавок убедить его, что я должен поехать с тобой. Святые угодники, да проще сообщить, что мы с тобой решили улизнуть на полночное свидание.
– Вот это ему точно не понравится, – пробормотала Эффи, заливаясь краской.
У Престона порозовели щеки.
– Конечно, нет. Он ведь ясно дал понять, что больше не хочет видеть нас вместе. Однако эта ложь была бы самой убедительной из всех. Ну да ладно. На меня ему плевать, он только обрадуется, если я уеду и больше не вернусь. Его волнуешь только ты.
Даже не желая это признавать, Эффи понимала, что Престон прав. Однако после случая в пабе Янто не ждал от нее ничего, кроме мимолетного, целомудренного флирта. С этим она как-нибудь справится.
– Может, скажем ему, что ты согласился меня куда-нибудь подбросить? – предложила Эффи. – К примеру, в Лэйлстон, чтобы я… не знаю… посмотрела кое-какие книги по архитектуре. Там ведь есть библиотека. Если