– Здесь есть нечто странное. – Уже не раз прокручивая в уме этот вариант, Эффи никак не могла понять, что же ее тревожило. Сейчас речь шла вовсе не о защите Мирддина, просто где-то глубоко внутри, словно второе сердце, пульсировало ощущение неправильности, которое она не могла объяснить. – Они говорят о книге, словно о женщине… Всегда пишут название без кавычек, словно имя.
Престон пожал плечами.
– Моряки точно так же поступают с кораблями, называя их по именам, словно женщин. Отец Мирддина был рыбаком. Думаю, просто такая фривольность.
– Может быть. – И все же ощущение неправильности никуда не делось, но Эффи не могла облечь его в слова. – Я все вспоминаю «Гибель моряка». Ну а я был моряк, молод и окрылен, почти что безусый юнец…
– Я ответил ему, всю смелость собрав: «Лишь море – единственный враг», – закончил Престон. – Memento mori[4]. И бравада юности.
– Что это значит? Море есть смерть?
– Не совсем смерть. Умирание.
– И в чем разница? – Эффи подняла бровь.
– Ну, ранее там есть еще одна строка. «Все древнее канет в пучину времен».Думаю, смысл в том, что море медленно, исподволь забирает человека к себе, разрушает тело, как, скажем, вода разъедает древесину парусной лодки. И в конце концов море отнимает жизнь. Полагаю, речь здесь именно о медленной смерти. Моряцкая бравада – не в вере в собственное бессмертие. Они верят, что худшее, на что способно море, – убить их.
Дорога впереди изгибалась, а после прямая, будто борозда на старческой ладони, рассекала холмы.
– Мне нравится, – помолчав, сказала Эффи.
– Правда? – Престон, казалось, удивился, но явно обрадовался. – Я писал об этом статью, но, раз уж тебе нравится, можно включить это в мою… нашу научную работу.
– Да, – согласилась Эффи. – Я с радостью поставлю под этим свое имя.
Поездка выдалась очень приятной. Днем они любовались зеленью полей под бескрайним голубым небом, опустившийся вечер окутал их золотом. Примерно через час Престон остановил машину возле магазинчика на обочине дороги, где они купили две сосиски в тесте, завернутые в вощеную бумагу, и два бумажных стаканчика с кофе. Под осуждающим взглядом Престона Эффи щедро плеснула в свою порцию сливки и высыпала три пакетика сахара.
– Какой смысл вообще пить кофе, – спросил он, вновь забираясь в машину, – если ты разбавляешь его до такой степени?
Эффи с наслаждением сделала большой глоток.
– А какой смысл пить невкусный кофе?
– Вообще-то черный кофе очень даже вкусный.
– Ну да, чему я удивляюсь? Если ты запросто пьешь неразбавленный скотч, тогда и черный кофе может показаться вкусным, – скривившись, сказала Эффи. – Или ты скрытый мазохист.
– Мазохизм здесь ни при чем. – Престон повернул ключ в замке зажигания. – Научишься любить что угодно, если будешь пить это достаточно часто.
Он мягко вывел машину обратно на дорогу.
Сперва они ехали молча, потягивали кофе и жевали сосиски. Эффи вспомнилось, как Престон, даже не поморщившись, осушил стакан со скотчем. Он не походил на любителя вечеринок, которые брели под утро в свои комнаты, чтобы проспать все утренние занятия. Она встречала таких в университете, но практически никого из них не знала. Даже Рия вела себя не так беспечно.
В золотистом свете сумерек, обрисовывающем профиль Престона, его карие глаза казались светлее. Эффи видела, как подрагивало горло, когда он делал очередной глоток кофе, и как завороженная наблюдала за оставшимися на губах капельками влаги.
– У тебя есть девушка в Каэр-Иселе? – внезапно выпалила она.
Престон поперхнулся глотком кофе и закашлялся, а потом залился румянцем.
– С чего такой вопрос?
– Да просто так, – солгала Эффи, не намеренная признаваться ни в том, что думала об этом с момента разговора с Янто, ни в том, как пялилась на него. – Мы ведь учимся в одном университете, но там не были знакомы. Мне просто интересно, из чего состояла твоя жизнь…
Покраснев до корней волос, она пристально уставилась на лежащий на коленях стаканчик.
– У меня нет девушки, – со вздохом признался Престон. – Ну, постоянной. Бывает иногда с кем-то знакомишься и… ну… это только на одну ночь… может, еще кофе с утра… неважно. Извини.
Покраснев до невероятности, он упорно смотрел на дорогу, и все же в какой-то миг бросил мимолетный взгляд на Эффи, словно оценивая ее реакцию. Она лишь плотнее сжала губы, охваченная необъяснимым желанием улыбнуться.
Ей нравилось смущать Престона, и в последнее время это, казалось, случалось все чаще и чаще.
– Не волнуйся, – сказала Эффи. – Я все понимаю. А ты, оказывается, соблазнитель, Престон Элори.
– Вовсе нет. – Он рассмеялся, но щеки по-прежнему пылали.
– Ну, не знаю. Под маской самодовольства скрывается очень обаятельный юноша.
– Разве я самодовольный?
Эффи тоже рассмеялась:
– Ну уж точно не образец дружелюбия. Возможно, потому, что ты самый умный и красноречивый из всех, кого я знаю.
Престон только покачал головой. Он молча разглядывал медленно проплывающий за окном пейзаж, а потом произнес:
– Когда ты единственный аргантиец, обучающийся по самой престижной литературной программе Ллира, приходится как-то крутиться.
Эффи вдруг поняла, что сочувствует ему. Терзаемая чувством вины, она вдруг вспомнила, как набросилась на него на утесе, а после в пабе, как стремилась уколоть побольнее, сомневаясь в его лояльности.
– Мне жаль, если с тобой обошлись жестоко. Прости, что я наговорила кучу гадостей, когда мы впервые встретились.
– Все хорошо, – повернувшись к ней, заверил Престон. – По большей части люди просто шепчутся по углам и провожают недружелюбными взглядами. Да ты сама, как единственная женщина в архитектурном колледже, наверняка испытала все это сполна.
Эффи напряглась. Она вдруг поняла, что ненароком сама дала ему прекрасную возможность спросить о мастере Корбенике. Возможно, эта сплетня докатилась и до литературного колледжа.
– Все не так уж плохо, – солгала она. – Я знала, на что подписываюсь.
Престон вздохнул. Казалось, он хотел что-то добавить, но потом, поджав губы, вновь перевел взгляд на дорогу. В машине повисло неловкое молчание. Зеленые холмы убегали назад, огромные, как волны прилива.
Строго говоря, поместье Блэкмара, Пенрос, находилось не в Нижней Сотне, но все же лежало к югу от Лэйлстона. Неподалеку жил своей жизнью оживленный рыночный городок Сифаддон, где свет фонарей освещал мокрые булыжные мостовые, а ветер трепал навесы над витринами магазинов, будто платья на бельевых веревках.
Престон медленно вел машину по переполненным улицам, останавливаясь каждые несколько минут, чтобы пропустить торговца с тележкой или непослушного ребенка, норовящего сбежать из-под материнской опеки. Окна пабов и магазинов ярко светились в сгущающихся сумерках – внутри горели газовые лампы.
– Осталось недалеко, – пробормотал Престон, крепко сжимая руль. Нахмурившись, он внимательно следил за дорогой, чтобы невзначай не раздавить рассеянного пешехода. – Просто вверх по дороге. Намного ближе, чем до Хирайта.
Уличный торговец рыбой переложил в лотке одного из карпов, и рот рыбы приоткрылся, обнажая зубы и язык. Рыба лежала на льду рядком, как трупы в крематории.
– Блэкмар из Сифаддона?
– Нет, вообще-то из Дрейфена. Кажется, он потомок какого-то промышленника, разбогатевшего после Наводнения. Нефть, железные дороги или что-то в этом роде. Короче, достаточно богат, чтобы ему в жизни не приходилось работать. Не очень интересная биография для писателя.
– По крайней мере, по сравнению с добившимся успеха провинциальным гением, – сказала Эффи, когда рынок Сифаддона остался позади. – Значит, ты думаешь, что «Гринбоу» заказал Блэкмару «Ангарад» и опубликовал книгу под именем Мирддина?
– Да, пока рабочая теория такая. Само собой, не ограниченный в деньгах, Блэкмар получил блестящее образование, он изучал литературу в университете Каэр-Иселя. Есть даже стипендия, названная в его честь. Или, может, в честь его отца?
– И все же там никто не изучает «Сны спящего короля», – заметила Эффи. – Какая ирония судьбы, что его самая известная работа – коммерческая дрянь, а «Ангарад» любят многие. Но зачем Блэкмар вообще согласился? Ты сказал, он достаточно богат, так что вряд ли «Гринбоу» подкупили его деньгами. И вообще… если он смог написать книгу вроде «Ангарад», почему его остальные работы настолько… посредственные?
Престон ненадолго задумался.
– Ты права, – в конце концов кивнул он. – В этом деле многое не сходится. Но для того мы сюда и приехали.
С этими словами он свернул на узкую, скверно мощенную дорогу, вдоль которой тянулись тесно посаженные огромные вязы. Между стволами сгустились плотные тени. Уже наступил вечер, солнце мягко клонилось к горизонту, облака окрасились в фиолетовые оттенки. Через несколько минут вдали над кронами деревьев показались башенки, а после они увидели черные кованые ворота, прутья которых словно разрезали на части стоявший за ними дом. Впрочем, слово «дом» казалось здесь неуместным и даже несколько невежливым. Впереди высилось гигантское сооружение из кирпича со сводчатыми арками, мраморными колоннами, балконами и балюстрадами.
Даже не считая себя настоящим архитектором, Эффи вполне могла прикинуть стоимость каждой детали от балконов до перил. От полученной суммы закружилась голова.
Престон остановил машину перед воротами, и обменялся взглядом с Эффи – один и тот же невысказанный вопрос в глазах, – но тут створки начали медленно отворяться.
Круговая подъездная дорожка огибала безупречно ухоженную лужайку, на которой виднелся мраморный фонтан в виде девушки, из раскрытых ладоней которой струилась вода.
На мгновение лицо женщины изменилось. Эффи могла бы поклясться, что невидящие глаза шевельнулись под мраморными ресницами. От неожиданности она моргнула, но статуя уже вновь была неподвижна – просто кусок мрамора, а не живая женщина.