Я резко поднялся, как будто меня толкнули – ведь никто из нас прежде не говорил другому этих до дыр затертых слов.
«Твоей или моей?» – неуверенно спросил я.
Ты не ответила, и я до сих пор размышляю над этим.
Твой (во всех смыслах) Э.М.
– Эти строки, – прошептала Эффи. – Из «Ангарад».
Престон сглотнул и произнес по памяти:
– «Я буду любить тебя до гибели», – сказал Король фейри, отводя прядь золотых волос с моей щеки. «Твоей или моей?» – уточнила я. Король фейри не ответил.
– В тот раз они впервые возлегли, – дрожащим голосом добавила Эффи. – В первую брачную ночь.
– Весна сто девяностого, – заметил Престон, его голос тоже слегка дрожал. – Примерно в то время Мирддин начал писать «Ангарад»… ну, предположительно начал писать. Все сходится.
Эффи покачала головой.
– Я все равно не понимаю. – Она чувствовала подступающую панику, в глазах потемнело.
– Вот его связь с Блэкмаром. Ни дружба, ни работа. Просто Мирддин крутил роман с дочерью Блэкмара, и от этой связи каким-то образом родилась «Ангарад». Неудивительно, что Блэкмар так уклончиво отвечал на вопросы. Не знаю, при чем здесь «Гринбоу» и почему книгу издали под именем Мирддина – если, конечно, ее и в самом деле написал Блэкмар, – но вполне возможно, что дочь каким-то образом участвовала… в процессе переговоров.
– Имеешь в виду, они просто обменяли ее, словно скот? – Эффи хотелось покинуть собственное тело, скользнуть сквозь потайную дверь в тайное, безопасное место. Однако сердце бешено колотилось в груди, внутри все переворачивалось, к горлу подступала тошнота, словно тело всеми силами цеплялось за разум, не давая ему ускользнуть в темноту. – Если Блэкмар настолько тревожился о чистоте своей дочери, а Мирддин явно лишил ее невинности, так почему он позволил забрать и «Ангарад»? В дневнике говорится, что Блэкмар привез ему рукопись в августе девяносто первого.
Она с трудом выдавила из себя эти слова. Теперь Престон смотрел на нее с еще большим беспокойством.
– Эффи, – медленно сказал он, – с тобой все в порядке?
– Эта фраза… – Глаза жгло от непролитых слез. – «Я буду любить тебя до гибели»… одна из самых известных в «Ангарад», а ее придумал не Мирддин.
– Писатели постоянно берут что-то из реальной жизни, – чуть поколебавшись, мягко заметил Престон. – Такие фразы ведь не защищены авторским правом.
Головой Эффи все понимала, и все же не могла отделаться от ощущения какой-то неправильности.
– Мне бы хотелось поговорить с дочерью Блэкмара.
– Так было бы проще всего, – согласился Престон. – Но придется довольствоваться беседой с редактором «Гринбоу».
Ощущение неправильности происходящего камнем застряло в груди. Перед глазами неотрывно стоял образ Мирддина: как он лежит в постели с молоденькой девушкой, а та произносит самую знаменитую фразу из «Ангарад».
Ей хотелось вернуться в тот день, когда она, сидя в комнате в общежитии, рассматривала фотографию автора на обложке книги. Тогда в мыслях был лишь пустой холст, на котором она могла рисовать свои представления, как художник красками. Ей больше не хотелось узнать ответы. Каждая обнаруженная зацепка походила на резкий и мучительный удар под дых.
Они с Престоном тщательно обыскали пространство под кроватью, надеясь найти еще письма, но обнаружили только слой пыли.
Эффи уже готова была сдаться и отправиться завтракать, когда нащупала что-то твердое и холодное. Вытащив вещицу, она обнаружила, что пальцы и ладонь покрылись крошечными порезами. Это был нож.
Маленький, каким обычно нарезают фрукты на кухне, с серебряной ручкой и легким налетом ржавчины на лезвии.
Эффи прижала находку к груди, и они с Престоном обменялись взглядами. Оба без слов поняли, что это железо.
Когда они оделись и спустились вниз, тошнота у Эффи еще не прошла. В столовой был накрыт целый стол, а слуги в черном казались еще пафоснее и надменнее. Они сновали вокруг, мрачные, как монахи, покаянно вытирающие пыль. Эффи надеялась, что кружка чая сможет успокоить взбунтовавшийся желудок, однако, к ее сожалению, на столе не нашлось традиционных блюд. Пришлось довольствоваться фаршированными оливками и крошечными фруктовыми корзиночками, тающими на языке.
Странно, что с утра стол накрыли, словно для ужина, однако после вчерашнего бренди Эффи предположила, что подобные причуды вполне в характере старика. Она потянулась за вторым пирожным, когда в столовой появился сам Блэкмар в костюме, из кармана которого благородно выглядывал носовой платок.
– Что вы делаете? – с беспокойством воскликнул он. – Это еда для приема!
– Какого приема? – От неожиданности Престон подавился пирожным.
– Прием! – нетерпеливо повторил Блэкмар, – который я устраиваю сегодня вечером. Я ведь вам говорил. Главный редактор «Гринбоу» приедет! На прием!
– Нет, – возразила Эффи, пытаясь проглотить остаток корзиночки, чтобы Блэкмар не заметил. – Вы даже не упомянули о приеме.
– Что ж, я все же надеюсь, что вы к нам присоединитесь. Вы ведь издалека приехали. К тому же у вас будет возможность поговорить с редактором «Гринбоу». Думаю, он поможет вам больше, чем я, ведь моя память, к сожалению, уже не та, что раньше.
– Но у нас нет подходящей одежды, – заметила Эффи, указав на свои брюки и широкий свитер.
– Чепуха, – отмахнулся Блэкмар, и женщина, которая мыла поблизости пол, вздрогнула, как будто он ударил ее хлыстом. – В шкафу осталось много вещей моей дочери. У вас с ней примерно один размер. Престону я одолжу один из своих костюмов. У меня найдется несколько лишних.
Таким образом вопрос уладился, и Блэкмар умчался прочь – так быстро, насколько позволял его возраст. Престону с Эффи оставалось вернуться в выделенные им комнаты. Ей никак не удавалось выбросить из головы письма, особенно последнее. Темной водой оно настойчиво плескалось в мыслях. Поднимаясь по лестнице, Эффи ощутила вдруг, как задрожали колени и изо всех сил вцепилась в перила, чтобы не упасть.
– Эффи? – обернулся Престон. – Что случилось?
– Не знаю, – выдавила она. – Та последняя строчка… «Я буду любить тебя до гибели…»
Она замолчала, стиснув деревянные перила. Престон недоуменно посмотрел на нее.
– Наверняка нечто подобное дочь Блэкмара прочитала в одном из стихотворений отца, – сказал он. – Я просмотрю их еще раз, вдруг что-то бросится в глаза. Возможно, это какое-то начало. Очередное доказательство, что Мирддин не такой уж находчивый, как о нем думают. Еще один факт, связывающий «Ангарад» с Блэкмаром…
– Нет, – быстро возразила Эффи, сама удивившись собственной горячности. – Я так не думаю. Не стоит… приписывать все заслуги одному Блэкмару. Может, «Ангарад» явилась плодом совместных усилий. – Престон хотел что-то сказать, но Эффи поспешно добавила: – Я не пытаюсь защищать Мирддина, просто потому что он мне нравится. Не знаю даже, нравится ли до сих пор.
Она сжала губы, глаза наполнились слезами. Престон взирал на нее.
– Я вовсе не собирался тебя в этом обвинять, – мягко заметил он. – Думаю, в твоих словах есть смысл. Мы не знаем, что именно произошло, Блэкмар не желает даже упоминать «Ангарад», так что ответов от него мы не добьемся. Вечером попробуем расспросить редактора «Гринбоу».
Эффи медленно кивнула и продолжила подниматься по лестнице. Тошнота все не утихала.
Гости Блэкмара стали прибывать ближе к вечеру, незадолго до сумерек, когда на гладкие капоты автомобилей уже ложился угасающий оранжево-золотой свет. Миновав подъездную дорожку, они парковали машины аккуратными рядами, сверху напоминающими насекомых, разложенных под стеклом энтомолога. Эффи наблюдала из окна за женщинами в шелках и солидными усатыми мужчинами, а заодно считала прибывающих гостей.
Их оказалось не меньше тридцати, и Эффи задалась вопросом, поможет им этот факт или, наоборот, навредит. В такой большой толпе, возможно, будет непросто найти редактора «Гринбоу» в одиночку, однако в более приватной обстановке их с Престоном вполне могли бы принять за незваных гостей, по недоразумению вторгшихся в тесный круг. В силу возраста они и так выделялись из толпы – все прибывающие гости как минимум годились Эффи в матери. Ощутив неловкость, она поспешно задернула шторы.
В дневнике Мирддина не нашлось ни слова о романе с дочерью Блэкмара. Точнее, листы с записями за период с апреля 189-го по март 190-го были просто вырваны из записной книжки. Обнаружив это, Престон пришел в уныние. Эффи никогда еще не видела его таким подавленным.
– Ну, мы хотя бы отыскали доказательства тайного романа Мирддина, – сказала Эффи, надеясь хоть немного его подбодрить. – К тому времени он уже был женат?
– Точно не знаю, – признался Престон. – О его личной жизни нет почти никаких записей, а о браке вообще ни слова. Тайный роман – уже кое-что, но этого мало. Эти письма подойдут для какой-нибудь вульгарной разоблачающей статейки и, возможно, займут пару абзацев в научной работе, но на них одних исследования не построишь. Нужно выяснить, как все происходило, и раздобыть больше доказательств.
«Не хочу я больше никаких доказательств», – подумала Эффи, но не смогла заставить себя сказать это вслух.
Надеясь отвлечься, она направилась к шкафу, чтобы выбрать одежду для приема. Шурша шелком, Эффи перебирала наряды, словно каталожные карточки в библиотеке, и наконец остановилась на платье глубокого изумрудно-зеленого цвета со шнуровкой на спине, глубоким вырезом спереди и короткими рукавами из мерцающего тюля.
Внезапно ее накрыло воспоминание; перед мысленным взором вновь встали фотографии девушки на диване, пустые глаза, обнаженная грудь, и Эффи пошатнулась, будто на нее обрушилась волна.
– Престон, – выдохнула она. – Помнишь те фотографии?
– Из запертой коробки Мирддина? – уточнил он. – Думаешь…
– Думаю, это была дочь Блэкмара. Наверняка она. Надпись на обороте… «Я буду любить тебя до гибели».