– Полагаю, в начале того же года. – Марлоу зевнул, всем видом показывая, что ему ужасно скучно. – У вас до ужаса банальные вопросы.
– Ну, простите, – как бы мимоходом заметил Престон. – Когда ваш отец получил черновик «Ангарад», на нем стоял почтовый штемпель поместья Мирддина в Солтни?
Это, кажется, разозлило Марлоу.
– Да откуда мне это знать? В то время я едва вышел из утробы матери, а у Блэкмара еще сохранилась большая часть зубов. – Блэкмар принужденно рассмеялся, на морщинистом лбу проступили капельки пота. – Святые, не хочу я тратить вечер на обсуждение истории книги, опубликованной полвека назад.
Эффи вытерла вспотевшие ладони о платье, сминая шелк. Она чувствовала опасность, окутывавшую Марлоу, словно туман – холодный, парализующий, накрывший ее, когда мастер Корбеник впервые скользнул рукой вверх по ее бедру.
Глубоко вздохнув, Эффи стиснула зубы. Она слишком далеко зашла и не позволит собственной слабости и дурацким воспоминаниям испортить все дело.
– Вы знали старшую дочь мистера Блэкмара? – поинтересовалась Эффи, сдвигаясь на самый краешек кресла.
– Довольно, Юфимия, – вдруг резким тоном сказал Блэкмар. – В конце концов, мы на приеме. Дайте человеку хоть немного выдохнуть. У вас впереди целый вечер, успеете обсудить нашего дорогого друга Мирддина.
Взгляд Марлоу внезапно стал ясным и осмысленным, глаза заблестели, как у Янто, походя на острые осколки битого стекла. Он тоже подался вперед на сиденье.
– Знаешь, дорогуша, – он понизил голос, обращаясь к Эффи, – потанцуй со мной, и обещаю – расскажу тебе что захочешь.
«Нет!»
Слово возникло в сознании, словно высокая, мощная волна, способная накрыть все побережье – и разбилось о невидимую дамбу, о барьер, твердый и неколебимый, как поверхность утеса.
Окружающий мир исчез, сметенный рычащим потоком. Эффи зажмурилась, а когда открыла глаза, то могла бы поклясться, что увидела за плечом Марлоу фигуру Короля фейри. Он протянул к ней холодные белые пальцы…
А потом вдруг Престон взял ее за руку, и его прикосновение вырвало Эффи из черного омута. Король фейри исчез так же быстро, как и появился.
– Простите, если вы до сих пор не поняли, мистер Марлоу, – ледяным тоном произнес Престон и, подняв их сомкнутые руки, улыбнулся краешками губ.
Удивленно фыркнув, Марлоу откинулся на спинку дивана.
– Что ж, не ожидал… По тебе не скажешь… Ладно, забудь. Лучше пригласи даму на танец. Женщины этого и хотят, верно? Танцев и праздной болтовни. С нее явно хватит этих мужских разговоров.
– Я так и сделаю, – отрезал Престон. – Пойдем, Эффи.
Он помог ей подняться на ноги и повел сквозь толпу на середину комнаты, где уже танцевали другие пары. Эффи заморгала, пытаясь осмыслить, что же произошло. Она лишилась дара речи, увидела Короля фейри, а теперь цеплялась за Престона, словно за якорь, держа голову над пенящейся водой, в которой еще недавно тонула.
Каким-то образом другая рука оказалась на плече Престона, а он положил ладонь ей на талию.
– Прости, – тихо сказал он. – Я не смог придумать другого способа избавить тебя от Марлоу. Люди вроде него никого и ничего не уважают, пасуя только тогда, когда на приглянувшуюся женщину заявляет права другой мужчина. Да и то не всегда. – Теперь его голос звучал почти грубо, в нем слышалась злость. – В любом случае он не собирался отвечать на наши вопросы. Бесполезный пьяница.
– Я раньше не слышала, чтобы ты ругался. – Эффи выдавила дрожащий смешок.
– Ну, порой ситуация того требует. – Из его голоса постепенно уходила злость. – Поверить не могу, что мы забрались так далеко… Прости, не обращай внимания. Я не хотел силой тащить тебя сюда. Всего одна песня, а потом, я думаю, мы сможем ускользнуть так, чтобы Блэкмар ничего не заметил.
– Всего одна песня, – эхом отозвалась Эффи, и эти слова показались ей очень грустными.
В этот миг она явственно ощутила руку Престона на своей талии, тепло ладони, проникающее сквозь платье. Эффи не сомневалась, что под этим тонким, облегающим шелком он чувствует все изгибы ее тела.
Она сама улавливала рукой все движения напряженных мышц плеча под тканью пиджака. Лица находились совсем рядом, еще ближе, чем прошлой ночью, когда они целомудренно спали вместе в одной постели.
Песня оказалась мучительно медленной, и голос певицы звучал почти скорбно. Эффи не хотелось, чтобы она заканчивалась.
Она вдруг поняла, что не хочет покидать объятий Престона. Хотелось, чтобы он притянул ее ближе, а она бы расстегнула пуговицы на его рубашке и ощутила губами бьющийся на шее пульс.
Неохотно, с досадой пришлось признать, что она в самом деле героиня дамского романа. Совершенно банального. Хотелось бы иначе, потому что зачем человеку вроде Престона Элори такая взбалмошная, вздорная, легкомысленная девица вроде нее, но ее книга оказалась именно такой, и рамки сюжета заключали ее в себя, как высокие каменные стены.
Песня закончилась, но Престон не отпустил Эффи. Он убрал ладонь с талии, но по-прежнему держал ее за руку. Он пристально смотрел на нее, не мигая. И лишь когда Эффи вспомнила о часах, отсчитывающих время до полуночи, она неохотно высвободила пальцы из его руки.
Они поспешно вышли из столовой, миновали коридор и окунулись в холодный, сырой вечер. Вещи были упакованы заранее, и дневник вместе с письмами надежно покоился в чемодане. В крови все еще кипел адреналин, и Эффи даже не ощутила холода, покалывающего обнаженные руки. Открыв дверцу машины, она скользнула на пассажирское сиденье и пристегнула ремень безопасности.
Престон выехал в открывшиеся ворота и помчался по гравийной дороге прочь от Пенроса.
13
Существует теория, что богини Акразия и Аморет прежде были единой женщиной, и лишь потом возник образ двуглавого божества, которому в Ллире поклоняются в наши дни. Когда ллирийцы презрели всю бесконечность и многообразие любви и начали рассматривать ее как строго дихотомическую? И почему эта дихотомия определялась лишь доминированием и подчинением? Возьмусь предположить, что трансформация связана со всевозрастающей ролью женщин в ллирийском обществе и боязнью их дальнейшего возвышения, особенно в десятилетия, последовавшие за Наводнением.
Престон гнал машину по неосвещенным дорогам. Невидимые в темноте зеленые холмы казались расплывчатыми пятнами, напоминавшими отпечатки больших пальцев на оконном стекле. Несмотря на сгустившийся мрак, они мчались с головокружительной скоростью. Эффи редко садилась в машину и почти никогда не ездила в подобном темпе. Чувствуя легкую тошноту, она откинулась на спинку сиденья.
Престон даже не заметил, и она не могла его в этом винить. Он напряженным, почти немигающим взглядом смотрел на дорогу, темноту которой прорезали огни фар. Конечно, Эффи доверяла ему, но вряд ли кто-либо из них в жизни совершал более безрассудные поступки. Даже тайные замыслы под носом у Янто и недавний прыжок из машины на полном ходу – которая, кстати, ехала намного медленнее – меркли перед этой безумной ночной гонкой.
Эффи закрыла глаза. Перед мысленным взором вновь и вновь менялись снимки, все больше раскрывался атласный халат, подставляя обнаженные груди девушки холоду комнаты. Дрожащие руки снова сжимали письма, и в памяти всплывали торопливые каракули Мирддина: «Моя ловкая, умная девочка…», «Моя глупая, прелестная девочка…», «Моя красивая, порочная девочка…».
«Назови ее по имени!» – хотелось крикнуть Эффи. Но кому? Мирддин умер. Девушка, вероятно, тоже. Дочь Блэкмара. Трофей Мирддина. Она затерялась во времени, как те затонувшие церкви.
За все время, проведенное в Хирайте, Эффи так и не услышала звона колоколов.
Внезапно она расплакалась. Защипало нос, глаза наполнились соленой влагой, и из горла вырвался сдавленный всхлип. Эффи тут же зажала рот рукой, пытаясь заглушить звук, чтобы не отвлекать Престона, однако ей не удавалось выровнять дыхание и унять стекающие по щекам слезы.
– Ох, Эффи, – пробормотал Престон и остановил машину у обочины. – Прости. Хуже всего, когда разочаровываешься в героях, да?
– Я не знала, что Мирддин был твоим героем. Думала, он тебе не нравится.
– Нравится, – возразил Престон. – Точнее, нравился. Мне по-прежнему близки слова, которые приписывают его перу. Мне импонирует, что он писал о смерти как об умирании. Он говорил о смертях, что длятся годами, прямо как Наводнение… Ну, неважно. Те слова все еще что-то значат, даже если Мирддин их не писал. А может, наоборот, даже если писал.
Вокруг машины ложились волны тьмы.
– Просто… Престон, я читала «Ангарад» сотню раз, – сказала Эффи. – Сам знаешь, я могу процитировать ее слово в слово. Меня спасла именно вера в то, что написал Мирддин – или не написал. Каждая история – ложь, верно? Но если рассказ о девушке, похищенной Королем фейри, которая побеждает его благодаря уму и храбрости… Если это неправда, тогда все, во что я всегда верила, тоже ложь. Ты сказал, что Король фейри был злодеем и никогда не любил Ангарад. Похоже, ты не ошибся.
– Эффи, – выдохнул Престон, но больше ничего не добавил.
– Короля фейри вообще не существует, – продолжила она. Произнесенные вслух слова пугали и смыкались вокруг, словно стены. – Я думала, «Ангарад» – это древняя история в новом изложении, а Мирддин – загадочный гений, волшебник, как и остальные Спящие. Но он лишь развратный старик, а книга – хитроумная попытка издателя заработать деньги. В ней нет никакой магии. По крайней мере, больше нет, потому что я перестала в нее верить. Теперь это просто еще одна ложь.
Сколько раз она листала «Ангарад», пытаясь проникнуть в тайны истории, и с замиранием сердца понимала, насколько жизнь героини отражала ее собственную? Сколько ночей она провела с железом и рябиной, сквозь полузакрытые веки глядя на Короля фейри?