– Я видела ваш свет, – прошептала Эффи. – И вижу сейчас. Он спас меня.
– Ну, ты тоже меня спасла, – заметила Ангарад. – Король фейри исчез. И теперь, что бы ни произошло, я свободна.
По щекам Эффи заструились слезы, и, как бы ни старалась, ей не удалось с ними справиться. В груди поселилось тепло, постепенно расходившиеся по телу до самых кончиков пальцев. Отсутствующий безымянный палец больше не болел. Этот призрак тоже был изгнан.
– Мне так жаль, – тихо сказал Престон, – но мы не сумели вовремя забрать из дома дневник Мирддина, письма… э-э… фотографии. – Он покраснел. – Мы знаем правду, но для остальных она погибла вместе с домом.
– Вы нашли дневник Эмриса? – недоверчиво спросила Ангарад. – Мой сын не знал о потайной комнате, а Король фейри, даже если бы выяснил, не мог добраться, я обила заднюю стенку шкафа железом. Как вы ее нашли?
– Эффи – очень умная девушка, – сказал Престон, в его взгляде читались любовь и восхищение.
– Эффи, – повторила Ангарад, впервые называя ее по имени. – Не могу даже выразить словами, как я благодарна вам обоим за все, что вы для меня сделали. Теперь я свободна от этого дома. И двое людей знают правду. Думаю, мне этого достаточно.
Однако Эффи так не думала. Она вытерла глаза, чувствуя, как ее наполняют горечь и злость. Странные, неожиданные чувства. Невесомое тело словно вновь потяжелело, окрепло, как будто обрело новую цель.
Что бы ни говорила Ангарад, этого было недостаточно. Мало, чтобы оправдать жизнь, проведенную в угнетении и безвестности. Она жила одинокая в этом разрушенном доме – девушка, потом женщина, а затем призрак, вынося бесконечные мучения по милости Короля фейри. Эффи больше не могла и не хотела терпеть подобную несправедливость. Она собиралась прокричать правду всему миру, даже если при этом сорвет голос и не дождется поддержки. Она больше не хотела молчать.
Вернувшись в Каэр-Исель, Эффи больше не собиралась опускать глаза в пол, заслышав насмешки однокурсников или увидев в коридоре мастера Корбеника.
Она решила, что больше никогда не сядет в зеленое кресло.
Окинув взглядом комнату, Эффи вдруг заметила предмет, о котором до сих пор даже не вспоминала. Она так резко вскочила на ноги, что Престон одарил ее испуганным взглядом, а Ангарад недоуменно заморгала. Чувствуя, как бешено бьется сердце, Эффи подхватила со стола тяжелую коробку и принесла к камину, громко звякнув большим замком.
– У нас есть это, – сказала она, пытаясь выровнять дыхание. – Мы, конечно, не смогли открыть ее, но…
Ангарад недоверчиво взглянула на Эффи широко раскрытыми глазами.
– Как? – выдохнула она. – Я думала, она потерялась, затонула… глупая фраза. Эмрис писал что-то подобное. Все стихи написал он сам, ну, более-менее, по крайней мере, пока был самим собой. Когда мой муж еще не окончательно потерял себя, мы с ним как-то поссорились. Я хотела переехать, пока Король фейри окончательно не завладел его телом. Но Эмрис, терявший рассудок из-за одержимости, порой в суждениях не сильно отличался от завладевшего им существа. Он заявил, что нам важно остаться жить в Хирайте, несмотря на то, что дом вот-вот развалится на части. «Все древнее изжило свой век, – бросила я ему. – Нельзя бороться со временем». А Эмрис возразил: «Милая девочка, меня волнует не время. Лишь море – единственный враг». Как вам удалось ее разыскать?
Эффи с Престоном переглянулись, а после он пояснил:
– И вновь храбрая и умная Эффи Сэйр.
– Понимаю, – сказала Ангарад.
Очень медленно она подняла руки к шее, откинула волосы и запустила пальцы под воротник платья. Через пару мгновений на свет появилась тонкая цепочка, на которой висел ключ. Он скользнул в замочную скважину, будто меч, наконец вернувшийся в ножны. Когда крышка распахнулась, взгляду предстала маленькая книжечка в кожаном переплете и перевязанные бечевкой пожелтевшие письма, написанные аккуратным почерком Ангарад. На каждой странице встречалось его и ее имя. «Дорогой Эмрис» сверху, «Твоя Ангарад» снизу. Его начало, ее конец.
Эффи заметила прикрепленное на крышке коробки зеркало. Она видела, как ее отражение в зеркальной глади приоткрывает губы, хлопает ресницами, отводит от лица золотистые пряди, сияющие в свете камина. Рядом с ней над старыми письмами отражалось лицо Ангарад. Прошлое, настоящее и будущее слились в один напряженный миг: так задерживают дыхание.
Подняв руку, Эффи ощупала свое лицо, наблюдая за движениями в зеркале, провела пальцем по переносице, мягко коснулась щек и линии подбородка. Онемение исчезло, от кожи исходило тепло.
«Признаки жизни», – подумала она, наблюдая, как от легкого прикосновения дернулись мышцы. Признаки жизни повсюду.
17
Какой мудрости ты ждешь от смертной девушки? Могу сказать лишь, что наконец поняла – вода мне не чужда. Она жила во мне, как призрак, которого невозможно изгнать. Но о госте, даже незваном, нужно заботиться. Постелить для него постель, налить лучшего вина. Пусть он презирает и пугает тебя, но если сумеешь научиться его любить, сможешь снова танцевать на берегу и играть в волнах, как в детстве. Друг океан или враг? Неважно. Он просто есть. И ты тоже.
Конечно, Эффи с Престоном не сразу смогли уехать. Им потребовалось время, чтобы разобрать и сгруппировать письма и скопировать страницы дневника Ангарад с помощью хрипящего мимеографа в Лэйлстоне, а главный библиотекарь скрепя сердце одолжил им старую пишущую машинку, чтобы Престон смог закончить работу. Они провели в Лэйлстоне две недели. Теперь с момента их отъезда из Каэр-Иселя минуло больше месяца.
Во время работы Престон почти не выпускал изо рта сигарету, и дым уходил в окно гостиничного номера. Порой он принимался расхаживать взад-вперед, ероша и без того растрепанные волосы и бормоча себе под нос что-то о всеведущем рассказчике и драматургии. Эффи понимала теорию смутно, но помогала по мере сил.
Она, как и Престон, воспринимала «Ангарад» на некоем невыразимом уровне, столь же первобытном и бессознательном, как биение сердца и способность дышать.
– Может, передохнешь? – предложила Эффи, опускаясь на край гостиничной кровати с кружкой кофе в руке. – Я могу тебя ненадолго подменить.
– Ты вовсе не обязана, – заметил Престон. Он с самого начала полагал, что ей придется нелегко – читать уже готовый текст и продолжать в столь же напыщенной, официальной манере писать о жизни, с такой точностью отражающей ее собственную.
– Я хочу, – возразила Эффи, протягивая ему кофе. – Хочу положить всему этому конец.
Все аккуратно увязать, чтобы больше не осталось никаких вопросов и сомнений. И никаких упреков, что ей мерещатся невообразимые вещи.
– Не думаю, что подобную работу вообще можно закончить, – хмуро сказал Престон. – Во всяком случае, это только начало. Ученые и журналисты бульварных газет с одинаковым упорством будут преследовать и нас, и ее. Появятся сотни статей, а то и книг, опровергающих нашу научную работу. Не говоря уж о музее Спящих… Ты к этому готова?
Эффи знала, что он прав, и не испытывала по этому поводу радости.
Кивнув, она скользнула на освободившееся место.
– Да. Давай просто все это запишем. – И добавила, заметив на его лице тревогу: – Не во всех подробностях. Лишь то, чему поверят ученые.
Если бы в своей работе они с Престоном взялись доказывать существование Короля фейри, в университете их подняли бы на смех. Эффи это приняла и согласилась: они с Ангарад знают правду, и этого довольно. Пока.
К тому же Престон все-таки не видел Короля фейри своими глазами. Конечно, он верил Эффи – по-своему, насколько позволял присущий ему скептицизм. Но как он объяснял все это для себя? Пусть одержимость Янто и подробности, изложенные в дневнике Ангарад, не вызывали сомнений, но не все удавалось принять с такой же легкостью. Янто вполне мог погибнуть естественным образом. И Эффи никогда не слышала звона колоколов. Мысль об этом вызывала легкую грусть. Смогут ли они с Престоном когда-нибудь по-настоящему сойтись во взглядах?
Впрочем, как-никак он все-таки поверил в ее страх, печаль, желание, а это уже кое-что.
Через две недели они закончили черновик. На титульном листе красовались имена, написанные четкими жирными черными буквами: Юфимия Сэйр и Престон Элори. Ее полное имя, черным по белому. Если на что-то оно и годилось, то разве что для таких случаев. Несмотря на все таившиеся в нем печали и страдания, оно обладало силой. Эффи надеялась, что сумеет придать древнему имени святой новое значение.
Название работы выбрала сама Эффи. «Возрождение Ангарад: Исследование авторства основных работ, приписываемых Эмрису Мирддину».
Ангарад поселилась в Лэйлстоне, сняла квартиру с окнами на оживленную улицу. В ящиках под окнами росли цветы. В комнатах слышался рев клаксонов, визг шин, людские крики. Здесь почти никогда не бывало тихо. Впрочем, Эффи понимала: тишины Ангарад хватит на всю оставшуюся жизнь.
Они с Эффи сидели возле большого окна, сквозь которое лился золотистый вечерний свет. Ангарад подстриглась, и шелковистые, растрепанные локоны юной девушки сменились более строгой прической, как у школьной учительницы или гувернантки. Прическа навевала мысли о спокойной властности. Эффи понравилось.
– Престон говорит, что вас не оставят в покое, – сказала она. – Как только научная работа увидит свет, вас примутся осаждать ученые и репортеры.
– Пусть приходят. Я и так слишком долго молчала.
– Они станут давить на вас. Порой они бывают жестоки.
– Мне нечего скрывать, – отозвалась Ангарад. – Да и кого мне позорить? Мой сын умер, отец вскоре тоже отправится на тот свет. С сестрами я не общалась много лет. Не нужно ничего выдумывать и следить за каждым словом, чтобы не сболтнуть лишнее. Есть только правда и ничего больше.