Она снова повернулась к нему. Он сидел очень прямо, практически неподвижно, держал в руке свой напиток и смотрел на нее с улыбкой на губах, но не на всем лице, и уж точно не в глазах. Его руки были белыми, пальцы длинными и тонкими, а ногти аккуратно подстриженными и странно обескровленными.
– Почему вы переехали в Лаффертон? – Его голос изменился. Теперь в нем слышалась веселая заинтересованность.
– Личные причины… И с меня хватило Лондона. Работа в столице тяжелая, и там может быть паршиво.
– Не факт, что Лаффертон обеспечит вам побег в провинциальную идиллию.
– Мне он и не нужен. И вы правы, здесь есть все те же проблемы… Молодежь, кипящая от недовольства, мелкие преступления, наркотики. Но атмосфера в целом – это настоящее отдохновение после Лондона.
– Кажется, вы нашли чем заняться.
– Вы имеете в виду вне работы?
И опять отблеск улыбки.
– Я завела много друзей. Поучаствовала во многом.
– Думаю, цены на недвижимость стали приятным сюрпризом.
– Боже, да. Я купила свой дом гораздо дешевле, чем продала в Илинге. Приятно наконец иметь какие-то деньги в банке.
– Илинг? Боже милостивый. Я жил в Илинге, когда проходил обучение. Вы знаете Вудфилд-роуд?
– Да.
– Наверное, вы купили что-то за пределами Лаффертона… Тут так много прелестных поселков в ближайшей доступности.
– Нет, старый город. Я хотела быть в центре событий.
– Это самый лучший выбор… Эта вереница улиц вокруг собора – просто замечательна. Апостолы?
– Сэнкчуари-стрит.
– Одна из самых милых. Лаффертон учел ошибки, которые сделали в других городах. Он наградил весь район охранным статусом, прежде чем все подряд начали делать там лофты и ставить пластиковые окна. Вы сделали хорошую инвестицию. Вы планируете остаться?
– В старом городе?
– В Лаффертоне.
Фрея неопределенно пожала плечами. Глаза Эйдана не позволяли ей вести легкий непринужденный разговор.
– Давайте я закажу вам еще выпить. Как назывался этот живописный напиток?
– Нет, спасибо. Боюсь, что мне пора идти.
– Правда?
Она не могла понять, что выражал его тон. Недоверие?
– Бумажная работа.
– Насколько больше пациентов я бы вылечил, насколько больше преступлений вы бы раскрыли, если бы не бумажная работа! – Он взял счет, и они вместе пошли через толпу к стойке бара с кассой. Фрея отвернулась, пока ждала, когда он расплатится, и прямо над скоплением голов увидела голову Саймона Серрэйлера, который был выше остальных и самый светловолосый. Он почти наверняка ее не заметил.
Эйдан Шарп взял ее под локоть и повел к выходу. Его хватка была крепкой.
– Спасибо вам большое. Теперь я знаю, как в «Посольском номере» на самом деле.
– Весело?
Но веселья в его голосе не было.
– Очень весело.
Она нажала на кнопку, чтобы открыть дверь своего автомобиля, и быстро залезла внутрь. Начинало темнеть, но огни из окон бара светили ярким светом, привлекая к себе толпы людей, словно мотыльков.
Фрея заглянула в зеркало и увидела Эйдана Шарпа, который неподвижно стоял рядом со своим темно-синим «БМВ» и пристально смотрел на нее, и этот взгляд она чувствовала на себе еще долго после того, как отвернулась.
Она приехала домой, включила все лампы и задернула шторы. В гостиной было тепло. Она положила свою почту и рабочий кейс на стол и налила себе бокал вина. У нее на телефоне было три сообщения: одно от Кэт, с приглашением на воскресный ужин, одно от Шэрон Медкалф, интересовавшейся, играет ли она в теннис. Она записала все номера и нажала на последнее сообщение.
«Фрея, это Саймон Серрэйлер. Сейчас шесть двадцать. Я думал, что мы могли бы сходить выпить, но тебя нет. Пообщаемся в другой раз».
Черт. Черт, черт, черт. Он там был. Она потеряла час в жутковатой компании мистера Бабочки, хотя могла бы, как ей очень сильно и хотелось, быть в «Посольском номере» с Саймоном.
Черт. Она прослушала сообщение еще один раз, просто чтобы услышать его голос, и, удалив предыдущие два сообщения, сохранила это.
Черт.
В доме стало совсем тихо. Она выпила еще немного вина и просмотрела письма, в которых не нашла ничего интересного. Сейчас она будет делать салат.
– Черт. – На этот раз она сказала это вслух, нарушив тишину в комнате.
Зеленые и серые стебли переплетались между собой перед Карин, и она пыталась расчистить себе путь через них, но они цеплялись к ее лицу и рукам и тянули ее назад. Они пахли серой и нечистотами, а вода, в которой она плыла, была мутной.
А потом неожиданно она очистилась и освободилась. Она села.
Ее спальня была освещена лампой под абажуром на туалетном столике, и сначала она растерялась, увидев это теплое сияние после вязкого сумрака ее сна. Карин подалась вперед, согнув ноги в коленях. На прикроватной тумбочке стояли кувшин и стакан, и она налила себе немного. Вода оказалась еще довольно холодной, и она удивилась, как это могло получиться, так как не помнит, чтобы оставляла это здесь. Жидкость не только справилась с сухостью в ее горле и во рту, но более или менее вернула ее в чувство, и тогда она вспомнила, что она вообще была не здесь, а лежала на кушетке в кабинете у Эйдана Шарпа, слабая и дезориентированная. Его руки держали ее, и он внимательно в нее всматривался. Все остальное было как чистый лист. Он, должно быть, довез ее до дома и помог подняться или даже донес на руках. Она была полностью одета и лежала под покрывалом. Шторы были опущены, а лампа включена. Вероятно, он также принес воды.
Она полежала еще несколько минут, пытаясь прочистить голову. Она чувствовала себя немного странно, но туман рассеялся.
Следующее, что она ощутила, был гнев. Она пришла к этому иглотерапевту как пациент, по доброй воле, и его лечение, видимо, вызвало у нее слабость и головокружение. Но ее здоровье могло быть под угрозой, и ее нельзя было просто отвезти домой в полубессознательном состоянии, бросить на кровать и оставить в одиночестве. Его поведение было странным в течение всего сеанса, теперь она это вспомнила; ей было не по себе, она чувствовала, как будто ей что-то угрожает, она хотела уйти, ее паника возросла до предела. Он не потрудился ей ничего объяснить, и, казалось, его совершенно не волновала ее реакция.
Она выпила еще стакан воды, осторожно встала и пошла в ванную. Она чувствовала себя усталой, но твердо стояла на ногах, и когда она вымыла руки и лицо и завязала волосы, то вернулась в комнату, взяла телефон и набрала номер Кэт, которая сразу подняла трубку.
– У тебя есть минутка? Кое-что случилось.
– Конечно, но я готовлю запеканку из ягненка для заморозки, так что трубка у меня сейчас между плечом и подбородком. Что стряслось?
Карин сделала глубокий вдох и начала рассказывать ей все предельно подробно и настолько спокойно, насколько могла. Кэт слушала, как всегда, не прерывая, внимательно отмечая каждую деталь, которую ей озвучивали.
– Так что я дома, со мной все нормально, но я зла. Не знаю, может быть, это неоправданно.
– Нет. Что еще?
– Все еще немного не в фокусе.
– Такого не должно было случиться. Я не понимаю Эйдана, на него всегда можно было полностью положиться.
– Ты мне не веришь.
– Конечно, верю. Просто я немного обескуражена. Я бы приехала, но я сейчас одна дома с детьми, а моя машина в ремонте… Крис не вернется допоздна.
– Нет, все нормально, мне не надо, чтобы ты приезжала. Просто хотела поговорить с тобой об этом.
– Ты не хочешь приехать сюда? Здесь тебе все будут рады, и ты можешь остаться.
– Я не уверена, что сейчас готова сесть за руль.
– Нет, наверное, нет. Акупунктура может ненадолго выбить тебя из седла… Кстати, это совершенно нормально, что ты чувствуешь усталость и легкое головокружение.
Карин оглянулась на свою спальню. Она не хотела оставаться здесь одна, ни вечером, ни на всю ночь.
– Я могу взять такси. Если ты не возражаешь…
– Я попрошу Криса захватить тебя, только я понятия не имею, когда он приедет, он в Бевхэмской центральной.
– Если ты не возражаешь, чтобы я приехала, здесь в поселке ходит такси.
– Приезжай когда хочешь. Мне надо бежать, лук подгорает.
В девять часов такси высадило Карин у дверей Дирбонов. Она затолкала свои ночные вещи в первую попавшуюся сумку, заперла дверь и быстро уехала к ним. Кэт положила ее на диван, попросив поднять ноги, и померила ей давление.
– Нормальное… Немного низкое, но это из-за лечения. Я бы выписала мятный чай – от выпивки тебе сегодня точно стоит воздержаться.
– Мятный чай – это твое средство от всего.
– Отличная вещь.
– Я становлюсь истеричкой?
– Нет, это-то меня и волнует. Это на тебя не похоже… Ты встретилась с нашим другом хилером и вышла оттуда как ни в чем не бывало.
– Как хорошо ты его знаешь?
– Эйдана? Не очень. Я иногда отправляю к нему пациентов. Он помог мне с артритом, и он приходил сюда на ужин, и еще он участвовал в нашем неформальном групповом сборе… где сказал много разумного. Но это все рабочее общение.
– Тебе он не кажется зловещим?
Кэт посмотрела на нее внимательней.
– Не особо. Чересчур сдержанный. Я полагаю, у него есть некоторые проблемы; у него нет жены – у него вообще никого нет, насколько мне известно, и он ревностно охраняет свою частную жизнь. Что ты имеешь в виду под зловещим?
Карин пожала плечами.
– Забудь. Не обращай внимания. Я просто сама себя накрутила.
– Думаю, так и есть. Это, наверное, была легкая паническая атака, а когда с тобой это происходит, ты можешь полностью потерять чувство реальности и соразмерности. Это самое отвратительное в них. Нормальные вещи кажутся пугающими, простые люди – зловещими и угрожающими.
– Ты так говоришь, что это звучит как обычное дело.
– Так и есть. От этого, правда, не лучше. Я могу выписать тебе малые дозы оксазепама на несколько дней. Принимай его на ночь, не садись за руль после приема. Это очередная фаза. Ты такой никогда раньше не была. Это связано со всем остальным.