— А французы? — пискнула Нина и тут же возненавидела себя за этот писк. Она старалась не думать о нежных пальцах обожаемого босса, которые аккуратно исследовали ее стройную ногу.
— У французов отношение к шампанскому особое, — поддержал беседу Роман Григорьевич. — Я бы даже сказал ревностное. Не дай бог тебе на какой-нибудь вечеринке неодобрительно отозваться об этом вине или что еще хуже помешать проволочкой (ее еще называют мюзле) в бокале, чтобы исчезли пузырьки. Это величайшее оскорбление. Тебе даже могут отказать от дома.
— Правда?
— Правда, — усмехнулся Газета и переместил руку чуть выше колена. — Мне отец рассказывал. Он часто во Франции бывает. По служебным делам. Но особенно шампанское почитают в Шампани, провинции известной на весь мир своими винами. Именно здесь триста с лишним лет назад и появилось это вино. По одной легенде его открыл монах Дом Пьер Периньон, заметивший, что при повторном брожении виноградный сахар в вине начинает выделять углекислый газ и вино как бы становится искристым. По другой, не менее популярной версии, удивительные свойства шампанского обнаружили монахи другого монастыря, в винных подвалах которого вдруг стали взрывать тонкостенные бутылки одна за другой. Когда молитвы не помогли усмирить «чертово» вино, пришла пора анализировать события. Постепенно, шаг за шагом, виноделы того времени нашли оптимальное соотношение виноградных сортов, придумали особые бутылки из толстого стекла и корковую пробку, способную вместе с проволокой мюзле укротить непокорное вино. Никто и не заметил, как этот бизнес начал стремительно развиваться. Практически не осталось ни одной страны, которая бы смогла устоять перед игристым вином.
— Но ведь сначала у вина был осадок, — спросила Нина, чувствуя, как умелые мужские пальцы уже оттянули резинку ажурных трусиков.
— Действительно, — согласился Газета. — Поначалу даже самое лучшее шампанское имело осадок. Проблему решила знаменитая мадам Клико. Она приказала сделать специальные подставки для бутылок, чтобы они размещались горлышком вниз. Каждый месяц бутылки осторожно поворачивали на несколько градусов. Таким образом, осадок скапливался у пробки. Потом вино замораживали. И вуаля! Из бутылки вынимали верхний кусочек льда, само же вино оставалось прозрачным.
— Ох, уж эта мадам Клико! — Нина достойно принял пас, несмотря на то, что Газета тесно прижимался к ней всем телом, вминая в диван. — Накануне войны двенадцатого года она контрабандой ввезла в Россию свое лучшее шампанское. На каждой бутылке красовалась затейливая этикетка. Шампанское веселой вдовы называли «вино Кометы», поскольку выпущено оно было в 1811 году, как раз тогда комета и прошла около Земли. Может поэтому, его стали считать напитком людей, любящих риск?
— Не знаю, — прохрипел Роман Григорьевич, расстегивая пуговицы на ее блузке. — Но те, кто стал выпускать шампанское в России, поначалу действительно шли на риск. Кто бы осмелился конкурировать с иностранцами? И все же… В самом начале XIX века русский князь Лев Голицын совершил настоящий переворот. Он привез в Париж, на Всемирную торговую выставку собственное игристое вино. Европа была поражена.
— Я тоже, — простонала Нина.
— К черту шампанское, — прошептал Роман Григорьевич. — Я хочу тебя!
Больше разговоров об игристом вине они не вели, зато отныне и от души предавались страсти по вечерам и в обеденный перерыв. Нина расцвела, похорошела и строила планы о совместном будущем. Разница в возрасте? Какая ерунда! Если помножить его гиперсексуальность с ее зрелой чувственностью, то получится весьма неплохая основа для счастливого будущего. Неравное социальное положение? Ха-ха! Сразу же после замужества она уйдет в декрет, и проблема рассосется сама собой. Правда, ее немного настораживало, что Рома избегал разговоров о свадьбе, но с другой стороны, в последнее время у него столько проблем, что… Дальше «что» размышления Нины не шли. Точнее, она боялась думать дальше «что».
А думать надо было. Спустя три месяца после беседы о шампанском Нина поняла, что беременна, о чем с гордостью сообщила своему любовнику. Тот отреагировал довольно спокойно: «Раз беременна, будешь рожать. Какие проблемы? А теперь извини, мне нужно в министерство». И уехал на целый день. Нина сидела в приемной, лучась от счастья. Если родится мальчик, назовем его Романом, если родится девочка, назовем ее Ниной. Жизнь прекрасна и удивительно, думала она, уходя с работы.
Жизнь ужасна и непредсказуема, решила Нина на следующее утро. И была абсолютно права. На ее месте сидела длинноногая блондинка с нецензурно накрашенными глазами.
— Вы кто? — спросила Нина, предугадывая ответ.
— Секретарь Романа Григорьевича, — сообщило юное создание, изучая свое изображение в маленьком зеркальце. — А вы, женщина, по какому вопросу?
— По личному, — упавшим голосом сказала Нина.
— По личным вопросам они сегодня не принимают. Только по вторникам. А сегодня…
— Сегодня среда…
Она безропотно написала заявление по собственному желанию, получила расчет и стала готовиться к родам. 35 лет для первых родов — возраст, прямо скажем, не лучший. Прогнозы врачей пугали, но она уперлась — буду рожать, и все тут. Какие проблемы? Потянулись месяцы нищеты и отчаяния, несколько раз Нина встречалась с бывшими сослуживицами, которые рассказывали о последних событиях. Роман Григорьевич соблазнил свою юную длинноногую секретаршу. Ту самую, с нецензурно накрашенными глазами. Она быстро забеременела и обвинила босса в сексуальных домогательствах. Под давлением общественности и угрозами папы своей пассии Газета женился. Через две недели после свадьбы у молодой жены случился выкидыш. Нина восприняла эту новость со смешанным чувством:
— Видишь, малыш, если бы у меня был хороший и заботливый папа, то ты бы родился в браке, как и положено.
Ребенок родился на две недели позже срока и чуть не убил свою мать. Нина назвала сына Михаилом в честь своего отца, не дожившего до рождения внука. Выйдя из декретного отпуска, она устроилась на работу, не переставая следить за успехами бывшего любовника. С маниакальным постоянством она собирала о нем информацию, скрупулезно занося данные в пухлую тетрадочку.
Михаил Копытин прочитал летопись о своем отце в четырнадцать лет и люто возненавидел и его, и мать. Мать ненавидел за постоянное прикладывание к бутылочке шампанского и вечную отговорку «Разберись лучше сам, какие проблемы?» Отца — за подлость и предательство. В восемнадцать он познакомился со своей сводной сестрой — Мариной. В четырнадцать лет она была трогательно некрасива и потому закомплексованна. Михаил притворился влюбленным и поступил, как велела ему фамильная честь — обрюхател и бросил. Девочка плакала и умоляла жениться, он равнодушно смотрел на ее слезы. Потом снизошел и согласился встретиться с отцом, но только тогда, когда прошли все сроки для аборта.
Газета кричал и угрожал отдать растлителя малолетних под суд. Молодой Михаил Копытин с интересом изучал лицо родителя: внешне они удивительно походили друг на друга.
— Написать заявление в милицию — ваше право, — холодно заявил Миша. — Только на следующий день во всех газетах появится трогательная история о том, как вы девятнадцать лет назад соблазнили свою секретаршу, которая родила от вас сына. И как спустя восемнадцать лет он обрюхател вашу дочь, свою сводную сестру. Драма в духе мексиканских сериалов. Народ будет рыдать от восторга. Кажется, вас ждет неплохое назначение? Можете о нем забыть. Я сделаю все, чтобы уничтожить вас.
Роману Григорьевичу не оставалось ничего, кроме как замять дело. Он действительно ждал назначения в капстрану, на руководящую должность. Публичный скандал грозил поставить крест на карьере. Пожалел и Марину: девочка надеялась, что ее обожаемый Миша одумается и, увидев своего ребенка, переменит решения. Газета взял тайм-аут.
Дочь Газеты умерла в родах. Ребенок тоже. А Миша исчез на несколько лет, чтобы потом, как ни в чем ни бывало, появиться в рекламном агентстве «Эдем» и потребовать себе должность дизайнера.
— По твоей вине я потерял дочь, — задохнулся от гнева Газета. — И ты еще смеешь…
— Смею, — спокойно возразил Копытин. — Ты мне много чего должен. У твоей дочери, по крайней мере, было счастливое детство: мандарины каждый день, заграничные поездки и развлечения. Мне же достались пьющая мать и нищета. За подлость надо платить.
— И ты мне говоришь о подлости? — Газета с ужасом смотрел на плоть от плоти своей. Копытин развалился в кресле, заложив ногу на ногу. Муки совести и раскаяние его точно не терзали, он чувствовал себя спокойно и комфортно. — Твоя мать была взрослой женщиной, когда приняла решение переспать со мной. Ты же — растлитель малолетних.
— Яблоко от яблони недалеко падает, — подытожил Копытин и выложил на стол пачку глянцевых цветных фотографий. — Может, хочешь ознакомиться? Я потратил не один месяц, снимая твои шашни с малолетками. За такое можно и на зону отправиться. Ну, так как? Нравится? Вот здесь ты особенно хорошо получился. И когда успел брюхо отрастить?! По рукам? Где мое рабочее место? Показывай.
— Я не буду с тобой разговаривать.
— А мне и не нужны разговоры, только плати и не вмешивайся в мою жизнь, папаша.
— Он шантажирует меня уже полтора года, — признался Газета между пятой и шестой стопками. — После смерти Дины совсем с цепи сорвался. Если бы я знал, что за Диной последует Анна, то… — он уронил голову на руки и пьяно заплакал.
— Зачем вы убили Дину? — я никак не могла понять мотива этого странного убийства.
— А вот этого, Стефания, вам знать совершенно не нужно. Счастье в незнании, — прошептал мне в ухо знакомый голос.
Газета оцепенел от ужаса:
— Не надо ее убивать.
— С вами, Роман Григорьевич, мы поговорим чуть позже, — знакомый голос потерял свою притягательность. Я скосила глаза. Черные дорогие ботинки, бордовые брюки с безупречными стрелками, белая рубашка и равнодушный взгляд человека, который привык убивать.