[5] от земли. Это было совсем несложно определить.
– А что насчёт его возраста?
– Что ж, если человек может шагнуть на четыре с половиной фута без каких-либо усилий, он, должно быть, всё ещё находится в расцвете сил. Такой была ширина лужи на тропе, которую он пересёк: человек в кожаных сапогах обошёл её, но человек с квадратными носами перепрыгнул прямо через неё. В этом нет ничего сложного. Я просто применяю несколько правил наблюдения и дедукции, которые я изложил в статье. Есть что-нибудь ещё, что вас озадачивает?
Теперь я мог видеть причину всех его тщательных поисков и внимательного изучения места происшествия, хотя я знал, что любые мои собственные наблюдения не привели бы к таким же выводам.
– Ну а что насчёт ногтей и сигары?
– Надпись на стене была сделана мужским указательным пальцем, измазанным в крови. Через увеличительное стекло я увидел, что штукатурка слегка поцарапана, что свидетельствует о том, что, по крайней мере, этот ноготь был длинным. Сигарный пепел я собрал с пола. Он оказался тёмным и чешуйчатым – такой производится только в Тируччираппалли[6]. Я изучал особенности сигарного пепла, Ватсон, и написал статью на эту тему.
Я провёл рукой по лбу.
– У меня голова идёт кругом, – сказал я. – Чем больше я думаю об этом деле, тем загадочнее оно становится. Почему эти двое мужчин пришли в пустой дом? Где извозчик, который их туда привёз? Откуда взялась кровь? Каков был мотив убийства, если это не было ограбление? Почему там было женское кольцо? И, прежде всего, почему второй мужчина написал немецкое слово РЭЙЧ перед отъездом? Я не вижу логичного способа объяснить все эти факты.
Холмс одобрительно улыбнулся.
– Вы хорошо суммируете факты, – сказал он. – Есть ещё кое-что, что нужно объяснить, хотя я изложил своё мнение уже по всем основным фактам. Слово, написанное на стене, было лишь способом отвлечь внимание от вопроса. Оно не было написано на немецком языке, поскольку почерк не походит на тот, каким бы писал сам немец. Я не собираюсь подробно рассказывать вам об этом, Ватсон. Если я расскажу вам слишком много о своём методе работы, вы подумаете, что я, в конце концов, самый обычный человек.
Я улыбнулся:
– Ну что вы! Вы как никогда приблизили работу сыщика к точной науке.
– Я скажу вам ещё одну вещь, – сказал он. – Кожаные сапоги и Квадратные носы приехали вместе в кебе и вместе же прошли по тропинке. Когда они вошли внутрь, Кожаные сапоги стоял на месте, а Квадратные носы ходил взад и вперёд, становясь всё более возбуждённым. Я смог определить это по длине его шага в пыли. Он всё время говорил, доводя себя до ярости. Затем произошла трагедия. Теперь я рассказал вам всё, что знаю. Мы должны поторопиться, потому что я хочу пойти сегодня на концерт оркестра Халле и послушать Вилму Норман-Неруду. Она великолепно играет на скрипке.
Во время этого разговора наш кеб пробирался по грязным улицам, чтобы наконец остановиться в самом грязном месте из всех.
– Одли-Корт там, – сказал извозчик, указывая рукой на узкий переулок в кирпиче мертвецки бледного цвета. – Я буду здесь же, когда вы вернётесь.
Мы пробирались сквозь толпу оборванных, грязных детей, которые с любопытством наблюдали за нами; пригибались под выцветшей, только что выстиранной одеждой и в конце концов пришли к дому номер сорок шесть. На двери была небольшая медная табличка с выгравированным на ней именем Рэнс.
Холмс постучал, и дверь открыла темноволосая женщина, вытирая руки о фартук.
– Мы хотели бы поговорить с констеблем Рэнсом, – сказал Холмс.
Женщина оглянулась на лестницу:
– Он спит, сэр, но, если это важно, я его разбужу.
Она проводила нас в маленькую гостевую комнату.
Рэнс выглядел немного раздражённым из-за того, что его потревожили.
– Я описал всё в отчёте в офисе, – сказал он. – Если вы по поводу тела.
Холмс вынул из кармана полсоверена[7] и вращал его, глубоко задумавшись.
– Мы хотели бы услышать всё из ваших собственных уст, – сказал он.
– Я буду рад рассказать вам всё, что знаю, – ответил констебль Рэнс, не сводя глаз с золотой монеты.
– Опишите всё, что произошло, своими словами.
– Я начну с самого начала, – сказал он. – Моя смена длилась с десяти вечера до шести утра. Не считая драки в одиннадцать вечера в «Белом олене», это была тихая ночь. В час ночи пошёл дождь, я встретил своего коллегу Мёрчера, и мы вместе стояли на углу Генриетта-стрит и разговаривали. Сразу после двух часов ночи я подумал, что необходимо проверить, всё ли в порядке на Брикстон-роуд. Было безлюдно, не было ни души, хотя пара кебов всё же проехала мимо меня. Я как раз подумал, как кстати пришёлся бы горячий напиток, когда внезапно отблеск света в окне привлёк моё внимание. Я знал, что те два дома в Лористон-Гарденс пустуют, потому что владелец ещё не отремонтировал канализацию. Последний жилец, живший в одном из них, умер от брюшного тифа. Я был удивлён, увидев свет в окне, и заподозрил неладное. Когда я подошёл к двери…
– Вы остановились, а затем пошли обратно к воротам, – прервал его мой спутник. – Почему вы так поступили?
Рэнс подпрыгнул и уставился на Холмса с крайним изумлением на лице.
– Да, так оно и было, сэр, – сказал он, – хотя я не имею ни малейшего представления, как вы узнали об этом. Понимаете, когда я подошёл к двери, было так тихо и безлюдно, что я подумал, что лучше не идти туда одному. Я не многого боюсь, но подумал, что там может быть призрак того парня, который умер от тифа. Я огляделся по сторонам, чтобы посмотреть, нет ли поблизости Мёрчера, но ни его, ни кого-либо ещё на улице не было видно.
– На улице никого не было?
– Ни души, сэр. Поэтому я вернулся и толкнул дверь. Внутри было тихо, поэтому я прошёл в комнату, где горел свет. На камине мерцала свеча, и в её свете я увидел…
– Да, я знаю, что вы увидели. Вы несколько раз обошли комнату и опустились на колени перед телом, а затем вы прошли через кухню и попытались открыть дверь, а затем…
Джон Рэнс вскочил на ноги с испуганным выражением лица и подозрением в глазах.
– Где вы спрятались, чтобы всё это увидеть? – воскликнул он. – Мне кажется, вы знаете гораздо больше, чем следовало бы.
Холмс засмеялся и бросил свою личную карточку через стол.
– Я не убийца, – сказал он. – Я одна из гончих, а не волк. Мистер Лестрейд и мистер Грегсон это подтвердят. Что вы сделали дальше?
Рэнс снова сел, всё ещё с озадаченным выражением лица, и я посочувствовал ему.
– Я вернулся к воротам и дал свисток. Пришли Мёрчер и ещё двое.
– Тогда улица была пуста?
– Я бы сказал, там не было никого, кто мог бы быть нам полезен.
– Что вы имеете в виду?
Констебль ухмыльнулся:
– Я видел много пьяных парней в своё время, но никогда таких, как этот парень. Он на ногах не мог стоять, уж тем более помочь. Мы бы отвели его в участок, если бы не были так заняты.
– Вы обратили внимание на его лицо? Его одежду? – нетерпеливо оборвал его Холмс.
– Вроде того, потому что мне пришлось ему помочь, – мне и Мёрчеру. Мы взяли его под руки так, что он оказался между нами. Это был высокий парень с красным лицом, нижняя часть которого была скрыта шарфом…
– Достаточно, – сказал Холмс. – Что с ним стало?
– У нас было достаточно работы и без того, чтобы заботиться о нём. Готов поспорить, он нашёл дорогу домой.
– Как он был одет?
– Коричневое пальто.
– Был у него в руке хлыст?
– Хлыст? Нет.
– Он, должно быть, оставил его, – пробормотал Холмс. – Вы не слышали или не видели кеба после этого?
Рэнс покачал головой:
– Нет.
– Вот вам полсоверена, – сказал мой товарищ, вставая и беря шляпу. – Боюсь, вы никогда не подниметесь по служебной лестнице, Рэнс. Мы ищем человека, которого вы держали в своих собственных руках. Пойдёмте, доктор.
Мы вернулись к кебу, оставив констебля в смятении.
– Глупый дурак! – с горечью сказал Холмс, когда мы ехали обратно к себе на квартиру. – Только представьте, какая ему улыбнулась удача, а он даже не воспользовался ею.
– Боюсь, для меня это тоже загадка, – признался я. – Да, описание мужчины совпадает с вашим представлением о преступнике, но почему он вернулся в дом, покинув его?
– Кольцо – всё дело в нём. Вот для чего он вернулся. Если у нас нет другого способа поймать его, мы всегда можем наживить нашу удочку кольцом. Я найду его, доктор, и за это я должен поблагодарить вас. Я мог бы не поехать на встречу, если бы не вы, и пропустил бы лучшее расследование, которое я когда-либо видел. Получается, этюд в багровых тонах? Через гобелен жизни проходит алая нить убийства, которую мы и должны найти. А теперь обед, потом концерт. Игра Норман-Неруды великолепна. Что это за мелодия Шопена, которую она так великолепно играет? Тра-ла-ла…
Откинувшись на спинку сиденья, Холмс пел, словно жаворонок, пока я пытался размышлять над многогранностью человеческого разума.
После того как Холмс ушёл на концерт, я лёг на диван, чтобы вздремнуть пару часов.
Утро было утомительным, и я всё ещё чувствовал себя не совсем хорошо. Тем не менее эта попытка оказалась тщетной.
Мой разум был полон действий и умозаключений Холмса. Я вспомнил, как он обнюхал губы мужчины. Несомненно, он обнаружил что-то, что заставило его предположить яд. Кроме этого, на теле не было никаких следов, но вокруг было много крови. Ни оружия, ни признаков борьбы.
Холмс вернулся поздно, и я знал, что концерт не продлился бы так долго. Ужин был на столе ещё до его появления.
– Это было великолепно! – сказал он, и посмотрел на меня повнимательнее: – Что случилось? Вас расстроило дело на Брикстон-роуд?
– По правде говоря, да, – сказал я. – Вы могли бы подумать, что после моего опыта в Афганистане я стал более ожесточённым.