Оно произошло теплым июньским утром, когда Святые последних дней[9] хлопотали, как пчелы, – недаром они избрали своей эмблемой улей. И в полях, и на улицах стоял монотонный гул человеческого труда. По пыльным трактам тянулись длинные вереницы тяжело нагруженных мулов, ибо в Калифорнии вспыхнула золотая лихорадка, а путь туда пролегал через Город избранных. Вперемежку с мулами брели гурты овец и быков, которых гнали домой с отдаленных пастбищ, и группы усталых переселенцев – люди и кони, одинаково уставшие от своего нескончаемого путешествия. И в этой пестрой толпе, прокладывая себе дорогу с ловкостью прирожденной наездницы, скакала Люси Ферриер – ее щеки раскраснелись на свежем воздухе, длинные каштановые волосы развевались на ветру.
Отец отправил ее в город с очередным поручением, и она, как бывало уже много раз, ринулась выполнять его со всем бесстрашием юности, думая лишь о цели своей поездки и о том, как лучше ее достигнуть. Видавшие виды странники провожали ее восхищенными взглядами, и даже бесстрастные индейцы, везущие на продажу пушнину, забывали о своей привычной невозмутимости, изумляясь прелести бледнолицей девы.
Она добралась до окраины мормонской столицы, когда дорогу ей преградило огромное стадо скота, которое перегоняли с равнин полдюжины отвыкших от цивилизации пастухов. Снедаемая нетерпением, она попыталась миновать препятствие, пустив своего коня в открывшуюся впереди брешь. Но едва она это сделала, как животные снова сомкнули свои ряды за ее спиной, и она очутилась в плотном потоке свирепо косящихся на нее длиннорогих быков. Выросшая на ферме, она нимало не смутилась и продолжала погонять лошадь, надеясь постепенно выбраться из неприятной ситуации. К несчастью, рога одного из животных то ли случайно, то ли по злому умыслу вонзились в бок мустанга, и тот взвился как бешеный. Яростно захрапев и встав на дыбы, он принялся скакать и метаться так неистово, что непременно сбросил бы с себя менее опытного седока. Дело принимало дурной оборот. Шарахаясь из стороны в сторону, возбужденная лошадь снова и снова натыкалась на бычьи рога, и это пугало ее еще больше. Всех усилий девушки хватало лишь на то, чтобы удержаться в седле, но малейшая оплошность грозила ей ужасной гибелью под копытами неповоротливых, охваченных паникой животных. Она не привыкла к таким испытаниям, и вскоре голова у нее закружилась, а рука, сжимающая повод, начала слабеть. Задыхаясь в облаке пыли и испарений от разгоряченных быков, она уже не чаяла спастись, но вдруг у ее локтя раздался уверенный голос, говорящий, что помощь пришла. В тот же миг чья-то загорелая жилистая рука взяла ее испуганного коня под уздцы и, силой протащив его между быками, вывела на обочину дороги.
– Надеюсь, вы не пострадали, мисс, – вежливо сказал ее спаситель.
Она взглянула на его смуглое суровое лицо и беззаботно рассмеялась.
– Я чуть не умерла со страху, – наивно призналась она. – Кто бы подумал, что десяток-другой обычных коров могут так напугать моего Пончо!
– Слава богу, что вы не упали с лошади, – серьезно промолвил всадник. Это был высокий молодой человек верхом на статном чалом коне, с виду настоящий дикарь в грубой охотничьей одежде и с длинной винтовкой за плечами. – Наверно, вы дочь Джона Ферриера, – продолжал он. – Я заметил, как вы выезжали из его дома. Когда вернетесь, спросите его, помнит ли он Джефферсона Хоупа из Сент-Луиса. Если он тот самый Ферриер, их с моим папашей было водой не разлить.
– Почему бы вам не заехать и не спросить самому? – с лукавой скромностью спросила она.
Похоже, молодому человеку понравилось это предложение, и его темные глаза заблестели от удовольствия.
– Так я и сделаю, – сказал он. – Но мы проболтались в горах два месяца и еще не успели привести себя в порядок. Вообще-то в таком виде по гостям не ходят, но вы уж не обессудьте.
– Отцу есть за что вас поблагодарить, так же как и мне, – ответила девушка. – Он меня ужасно любит. Если бы меня растоптали быки, он бы этого не пережил.
– Я тоже, – сказал молодой человек.
– Вы? А вам-то что за беда? Вы ведь нам даже не друг.
При этих словах смуглое лицо молодого охотника так помрачнело, что Люси Ферриер невольно засмеялась.
– Нет-нет, не обижайтесь, – сказала она. – Конечно, теперь вы наш друг. Обязательно приходите в гости. А сейчас я должна ехать дальше, не то отец перестанет мне доверять. До свиданья!
– До свиданья, – откликнулся он, приподняв широкое сомбреро и склонившись к ее руке.
Она развернула мустанга, хлестнула его плетью и умчалась в сторону города, оставив за собой медленно оседающие клубы пыли.
Джефферсон Хоуп-младший догнал своих товарищей и поехал с ними, молчаливый и задумчивый. Они искали серебро в горах Невады и теперь возвращались в Солт-Лейк-Сити в надежде собрать деньги на разработку нескольких найденных месторождений. Еще недавно все его мысли были поглощены этими планами, но внезапное происшествие на дороге направило их в иное русло. Образ юной красавицы, чистый и свежий, как ветерок Сьерры, проник в самую глубь его буйной, неукротимой души. Когда она исчезла с его глаз, он понял, что в его жизни наступил переворот и ни добыча серебра, ни любые другие занятия никогда не будут для него такими же важными, как прежде. Любовь, вспыхнувшая в его сердце, была не мимолетным увлечением юноши, но жаркой, неистовой страстью мужчины с сильной волей и властным характером. Он привык добиваться успеха во всех своих начинаниях – и поклялся перед самим собой, что преуспеет и здесь, если только человеческое упорство и неутомимое стремление к цели способны помочь ему в этом.
В тот же вечер он нанес Джону Ферриеру первый из долгой череды визитов, которые продолжались, пока его лицо не стало для обитателей фермы почти родным. За последние двенадцать лет Джон, запертый в долине и поглощенный работой, имел мало возможностей узнать что-либо о внешнем мире. Джефферсон Хоуп рассказывал ему обо всем, что там произошло, и делал это так, что его интересно было слушать не только отцу, но и дочери. Он одним из первых отправился в Калифорнию и хранил в памяти бесчисленное множество удивительных историй о том, как в те буйные золотые деньки вмиг сколачивались и терялись целые состояния. Был он и разведчиком, и траппером, искал серебро и трудился на ранчо – словом, стоило где-нибудь запахнуть приключениями, и Джефферсон Хоуп сразу оказывался тут как тут. Вскоре он заслужил прочную симпатию пожилого фермера, который не жалел красок, расписывая его достоинства. В таких случаях Люси помалкивала, но румянец на ее щеках и счастливый блеск в глазах яснее ясного говорили, что ее юное сердце больше ей не принадлежит. Возможно, простодушный отец и не обращал внимания на эти симптомы, но они, конечно, не остались не замеченными человеком, снискавшим ее благоволение.
Как-то летним вечером он галопом прискакал по дороге и спешился у ворот. Она была на пороге и вышла ему навстречу. Он бросил поводья на изгородь и зашагал к дому.
– Я уезжаю, Люси, – сказал он, взяв ее руки в свои и нежно глядя ей в лицо сверху вниз. – Я не прошу тебя сейчас ехать со мной, но будешь ли ты готова к этому, когда я вернусь?
– А когда это будет? – спросила она, смеясь и краснея.
– Самое позднее через пару месяцев. Тогда я приеду и заберу тебя, милая. Никто не сможет встать между нами.
– Даже отец? – спросила она.
– Он дал свое согласие при условии, что мы наладим работу на рудниках. Насчет этого можешь не беспокоиться.
– Ну что ж… если вы с папой обо всем договорились, значит, и толковать не о чем, – прошептала она, прижавшись щекой к его широкой груди.
– Слава богу! – хрипло произнес он, наклонившись и целуя ее. – Стало быть, решено. Чем дольше я здесь задержусь, тем труднее будет уехать. Меня ждут в каньоне. Прощай, моя суженая, прощай. Через два месяца увидимся снова.
С этими словами он оторвался от нее, вскочил на коня и стремительно поскакал прочь, ни разу не оглянувшись, будто боялся, что душевные силы могут изменить ему, если он увидит, что оставляет позади. Она стояла у ворот и провожала его взглядом до тех пор, пока он не исчез из виду. А потом вернулась в дом, и счастливей ее не было девушки во всей Юте.
Глава 3Джон Ферриер говорит с Пророком
Три недели протекли с того дня, как Джефферсон Хоуп и его товарищи покинули Солт-Лейк-Сити. Сердце Джона Ферриера мучительно ныло, когда он думал о возвращении молодого человека и о скорой разлуке со своей приемной дочерью. Однако ее лицо светилось счастьем, и это примиряло его с грядущей потерей лучше любых увещаний. В глубине души он уже давно и твердо постановил, что нет на свете такой силы, которая вынудила бы его отдать дочь за мормона. Подобное замужество казалось ему постыдным и унизительным. Как бы ни относился Джон к другим правилам жизни мормонов, в этом смысле он был непоколебим. Но ему приходилось держать рот на замке, поскольку в ту пору в Стране святых было небезопасно выражать мнения, отличные от общепринятых.
Да, небезопасно – точнее, настолько опасно, что даже самые праведные осмеливались говорить на религиозные темы лишь с оглядкой, боясь, что их слова могут быть неправильно истолкованы и навлекут на них мгновенное возмездие. Гонимые сами превратились в гонителей, и притом невероятно жестоких. Ни севильская инквизиция, ни немецкий фемгерихт, ни тайные общества Италии не умели создать карательную машину безжалостнее той, что отбрасывала свою зловещую тень на весь штат Юту.
Ее незримость и окружавшая ее тайна делали эту организацию вдвойне ужасной. Она казалась вездесущей и всезнающей, но сама была не видна и не слышна никому. Человек, выступивший против Церкви, попросту исчезал, и никто не ведал, куда он пропал и что с ним сталось. Напрасно ждали его дома жена и дети – ни один отец семейства еще не вернулся, дабы рассказать, что он испытал по велению своих тайных судей. За опрометчивым словом или необдуманным поступком следовало уничтожение, и все же никто не знал, какова природа нависшей над ним грозной силы. Неудивительно, что люди жили в страхе и трепете и даже в самых глухих уголках, даже шепотом не отваживались высказать обуревавшие их сомнения.