А потом Гурацкий-старший, который Вомбат, вдруг проворовался: забежал в кафе, сунул лапку за барную стойку, цапнул выручку – и бежать. И по лестнице поскакал, пыхтя, сломя голову, ноги уносил, следы заметал. Но его официанты, молодые резвые мальчики, сразу же высчитали и догнали, вызвали милицию, и Гурацкого немедленно поселили в другом месте.
Долго их не было видно всех. Гурацкая, которая Фламинго, в село свое уехала и потрясала местных жителей розовыми и голубыми нарядами и каблуками. Гурацкая-дочка, которая Коза, уехала куда-то за границу – там полно потенциальных мужей, не пуганных еще. А младший, который Заяц, пропал вообще. Не слышно, не видно, никто не знает, где и как.
И уже почти забыли о них. И квартира пустовала. И ни шороха оттуда, ни звука.
И только вчера вдруг ночью в родительскую дверь кто-то заколотил. И вдруг это кто-то как заорало на весь дом:
– Лы-ы-ыда, открой, Лы-ы-ы-ыда! Шкапа ты старая! Я ж тебе, Лы-ы-ыда!
Гурацкий вернулся.
Теперь все соседи опять боятся.
Землетрясение в отдельно взятом дворе(Из цикла «Прошлогодний снег»)
Когда приходит весна, нас начинает трясти. Это горы. Они стряхивают с себя зимний сон вместе с сухими листьями, обветшалыми городами и нами. Нет, это не каждый год. Карпаты стареют. Они все дольше спят. Но, бывает, вспоминают былые времена, просыпаются, оглядывают все вокруг с недоумением, потягиваются, встряхиваются, и тогда…
– Что-то давно нас не трусило.
– Тьфу! Типун вам!
– Что мне… Розе был сон.
– Оставьте, и вы ей верите?! Розе?! Роза! И ей верить… Я смеюсь вам, Кордонская! Как ей можно верить… Это же вообще! Что вы ей верите?! Зачем?! Вы что, сошли с ума?! Вы заболели? А какой сон?
– Зачем вам?
– Не… не, ну какой?
– Что-то незначительное.
– А что именно, что? что?
– Ну какая-то баба пробегала мимо.
– Пробегала? Куда?
– Бежала куда-то, Роза не сказала.
– Баба и бежала?
– Да, наверное, убегала от кого-то…
– А может, куда-то спешила?
– Наверное.
– И что?
– Пробегала и сказала: «Засиделись».
– Засиделись?
– Засиделись.
– Ну?
– Что?
– И что засиделись?
– Будет трусить. Так Роза считает. Тем более эта скаженная жара в мае…
– Да, не говорите, такая жара! Весной! Сразу такая жара! Паразиты такие! Не дали даже привыкнуть!
– Кто?! Это же природа! При чем тут?..
– Ай, не говорите мне, они все могут. А вы, Кордонская, возражаете, потому что у вас зять – народный контроль.
– Если бы что, он тогда бы точно знал про землетрясение.
– Так он, может, знает, а вы, Кордонская, не делитесь…
– Что?! Вы какая-то ненормальная совсем. То да, то нет. Прямо верю – не верю.
– Хорошо, если вы такая нормальная, скажите, когда же нас будет трусить?
– Ой, откуда мне знать! Такая жара.
– А если рассуждать?
– Ну, если Розына баба пробегала вчера…
– Ай, я не верю! И что?
– Сегодня-завтра… На днях.
– От, Роза, ну аферистка! Я ей не верю.
– А вдруг? Роза сказала, что приблизительно сегодня ночью…
– Оставьте. Все она понавыдумывала.
– А еще приблизительней – с двух до четырех.
– Глупости! Вообще совсем.
– С двух до четырех.
– С двух до четырех… Ай…
Ночью в квартирах стали включать свет. Звонили будильники. Два часа. Быстрый топот на лестнице. Жители нашего дома в спешке покидали квартиры.
Когда все выскочили полуодетые, посреди двора в песочнице, молчаливо и спокойно, с чемоданами, шубами и дубленками, перекинутыми через руку, стояли Кордонские, у которых зять – народный контроль.
Все жители во дворе. Кто с ребенком на руках, кто – с кошкой, у Марика – клетка с канарейкой, у Феденевой – попугай Пьетро из Италии, говорит на двух языках, такой дорогой, ужас! Всего боится. Темноты боится. Шума боится. Мух боится – крылом прикрывается, из-за него одним глазом подглядывает. Орет: «Чао, Оля! Ча-а-а-а-ао!» Гончаровы держат собак на поводках. У Гурина – петух – такая сволочь, в пять утра ежедневно с балкона – ку-ка-ре-ку!!! – орет на весь дом – и два кролика. Тихих. Большая собака Гончаровых от Гурина не отходит, норовит обнюхать, а если удастся, и откусить от гуринского кролика. Дай понюхать, дай! Гав! Ну, да-а-ай! Вот это, пушистое, ароматное, дай кусочек!!!
– Уди! Уди, сказал! Гончаров, забери пса! Забери, а то я его сам покусаю!!!
– Ты можешь, Гурин, ты можешь! Чак, отойди от него, мальчик! Отойди, родной, отравишься еще… Фу!
В окне на втором этаже мелькнуло лицо Брони Михайловны с огромной, в человеческий рост, керамической вазой.
– Мамаша! – закричал в это окно Кордонский. – Мамаша, не отвлекайтеся. – Хрупкая легкая его теща, косматая, как Эйнштейн, опять промелькнула в окне, но уже в обнимку с большим телевизором. – Положите быстро телевизор на диван, бегите быстро-быстро! Бегите в залу держать стекло, ма-ма-ша-а! Сейчас уже будет! Начнется сейчас! Бегите в за-а-а-алу!!!
Теща проскочила обратно мимо окна уже налегке – обнимать горку с хрусталем.
Заскрипели ржавые качели на детской площадке. Тревожно.
– И-и-и-и!!! – кричит Гурин. – Паларию мою забыли!!! (Палария – это шляпа.) Эляна, иди домой, принеси мне паларию быстро. Я не могу идти, – схитрил трусливый Гурин, – кролики разбегутся. И гончаровская собака их сожрет, скотина. Иди ты.
– Так сейчас же будет трусить, Вася!
– А ничо-ничо… Ты бегом – и назад. Я же не могу без паларии. Мне холодно голове. Я ж абсолютно заледеневший стою тут с кроликами.
– Так землетрясение, Вася, будет вот-вот, как же идти? – робко Эляна.
– А ты быстро. Раз-раз! Туда и назад. Кому сказал?! Ну?!
Эляна кинулась за Васиной шляпой, как герой со значком ГТО: «Ищет пожарная, ищет милиция»… Бдительные соседи перехватили Эляну почти у входа в подъезд. Эляна забилась в их руках, как будто горит квартира, а в квартире остался партбилет.
– Эляна, куда?! Вы что?! Что вы его слушаетесь?! Как вам не стыдно, Гурин?! Не бойтесь, Эляна, мы вас в обиду не дадим! – Это соседи.
– Ой, а кто берет? Кто берет?! – пристыженно отворачивается Гурин.
– Вы подумайте, как Гурин плохо к жене относится, вы подумайте. Даже поколачивает. А у нее, между прочим, высшее образование.
– Ну и что, что высшее образование? Может, она училась на одни тройки или, хуже того, на заочном.
Где-то в какой-то квартире что-то громко ухнуло и загремело.
– Ой, кто вышел?! Доктор! Неужели это вы? Какая удача, доктор, что у нас планируется землетрясение. А что вы тут с нами, такой занятой человек? А! У вас тоже собирается быть землетрясение? Ой, доктор, вы же у нас человек-легенда. Так у нас все и говорят: Курицын у нас – человек-легенда. Мы все с вас гордимся, что вы в нашем доме сосед. Какая удача, что объявили землетрясение! Вас же в обычное время не поймаешь, доктор. А вы не посмотрите, что у меня тут выскочило? Вот так вот не видно, а если вот так стать и вытянуть шею влево, вот тут, тут… Вот-вот! О! О! Вам не видно? Не видно? От досада. Наверное, нету. Оно то выскакивает и чешется. То обратно заскакивает, и ничего, поэтому не видно. А вас же в обычное время нет… Что? К вам в поликлинику? А, хорошо, хорошо… А сейчас нельзя? А-а-а… Вам не видно… Ну так мы можем зайти к нам домой, я зажгу все лампочки… А-а-а… Ну, да, землетрясение, да…
Хлопает входная дверь. Все вздрагивают.
– Милик! Откуда ты взялся, Милик?! Если бы не землетрясение, мы бы и не знали, что ты еще живешь в этом доме, Милик. Слышал, Милик? Розе про это все был сон. Слышь? Что снилось? Ой! Баба бежала, хвостиком махнула… И весь дом ей поверил. А я уже неделю говорю им, что мыши по крыше топочут и цокают лапами, как орлы, что это не к добру, так мне они не верят. А вчера вообще я видела: целая стая мышей, целый косяк висел у нас во дворе на акации, как сливы висели, я так визжала, так визжала рано утром, так меня назвали сумасшедшей, слышал, Милик? Значит, Роза, траченная на голову, с ее беглой бабой во сне – нормальная, а я, прямой перепуганный очевидец мышей на дереве, я – чокнутая. И на тебе – вот оно, сейчас будет землетрясение. Так кто прав? Розина баба или мои мыши?
– От этот Кордонский… Посмотрите, какие у него чемоданы. А шубы! Он взятки берет, а поймать не могут.
– Как это, не могут?!
– А никто не верит. Он залезает на дерево в парке, второй залезает на соседнее дерево и с дерева на дерево передает деньги. Тот дотягивается и передает. Тот передает, а этот берет. С дерева на дерево, с ветки на ветку. Представляете себе эту жалобу в милицию: «Кордонский залез на одну березу, я – на вторую березу…» Посмотрите на Кордонского. Кто же в это поверит?
– Лиля, вы заметили, что Манечка уже не живет со своим мужем Геной?
– С чего вы взяли?
– Ой, не смешите меня! Манечка с ребенком выбежала, ее мама-папа вышли, болонку вывели, овчарку вытащили, кошку вынесли, хомяка, черепаху… А Гена где?
– Ну, может, он не захотел выйти… В такой компании…
– Гена? Этот трусливый Гена не захотел?
– Он не только трусливый. Он еще и ленивый…
– Не смешите… Его просто здесь нет, в этом доме. Он просто здесь уже не ночует. Он здесь просто уже не живет.
– Манечка! А что такое? Что, нету Гены? На дежурстве… А-а-а… Слышите, Лиля? Он на дежурстве. Так тяжело работает, бедный мальчик. Знала бы его мама. Тянет всю семью. И Маню с ее ребенком, и Маниных маму-папу. Животных этих всех. Корми, лечи. И все он, Геночка, все он тянет на себе! Уже по ночам работает…
– Гриша, не кури! Не кури ночью, Гриша! Ой, Гришенька, смотри! Люся Мардалевич вышла, а?! Землетрясения боится. И как она тебе, Гришенька? Что же ты сейчас не ставишь мне ее в пример, Гриша? Не бойся, Гриша. Не бойся. Это действительно Люся. Нет, это косметическая такая маска, зеленая. Она в ней спит, в этой маске. Ой, я умру сейчас! И в бигуди. Ну, как тебе, Гришенька? Теперь она тебе не так сильно нравится, а? Ты смотри-смотри внимательно, из чего красота состоит. Натуральная, природная красота, как ты, Гриша, говоришь…