407.
Ответ Коперника таков408:
Но что же мы скажем относительно облаков и прочих вещей, плывущих по воздуху, а также тех, что падают или, напротив, стремятся ввысь? – просто-напросто то, что не только Земля и связанная с ней водная стихия движутся подобным образом (т. е. естественно), но и значительная часть воздуха и все то, что точно так же имеет отношение к Земле. Либо воздух у поверхности Земли, перемешиваясь с материей земли и воды, приобщается к той же природе, что и Земля, либо движение воздуха – это приобретенное движение, в котором он участвует без какого-либо сопротивления вследствие смежности и постоянного движения Земли <…> По этой причине воздух, находящийся наиболее близко к земной поверхности, кажется покоящимся, так же как и то, что повисло в нем, если только ветер или какая-то иная сила, как это часто бывает, не болтает его в разные стороны.
Что касается падающих и восходящих тел, то мы согласимся с тем, что их движение должно быть двойным по отношению к миру и, как правило, составлено из прямолинейного и кругового движений409, поскольку вещи, которые тянет вниз собственный вес, наиболее землистые; а части, несомненно, имеют ту же природу, что и целое. И по той же причине то же происходит с предметами, увлекаемыми вверх огненной силой. Действительно, земной огонь главным образом питает земля: недаром говорят, что пламя есть не что иное, как пылающий дым…
Ответ Коперника – довольно веский, если представить его как аргумент ad hominem, – сам по себе более чем слабый. В самом деле, как можно признать, что если круговое движение с запада на восток является естественным для всех земных тел, то эта естественная склонность, приводящая их в движение (и, безусловно, объясняющая, почему облака, воздух, птицы или тела при падении или метании следуют за движением земного шара, а не «стоят на месте»), никоим образом не препятствует в их движении с востока на запад? Тяжелые тела естественным образом движутся вниз. По этой причине крайне сложно заставить их двигаться вверх; если бы земные тела естественным образом двигались слева направо, было бы практически невозможно заставить их двигаться влево.
За аргументом Коперника уже присутствует, так сказать, в зародышевой форме новая идея, которая будет развиваться впоследствии. В рассуждении Коперника законы «небесной механики» применяются к земным явлениям: деление Космоса на подлунную и надлунную области также имплицитно устраняется. Кроме того, это рассуждение предлагает нам объяснение того, почему тела «не остаются позади» – почему мы видим, что тяжести, свободно падая, движутся вдоль вертикальной линии и приземляются у подножия башни, с которой их сбросили. Это объяснение он выводит из того, что тела участвуют в движении Земли410.
Что требуется изменить в рассуждении Коперника, чтобы превратить его из абсурдного в приемлемое? – много всего: следует заменить мифическое объяснение об участии тяжелых тел в движении Земли (участии в «природе» Земли) физическим объяснением или, точнее, механическим: необходимо сделать явными идеи, которые подразумеваются в рассуждении, в частности то, что для группы тел, приведенных в одно движение, это движение – в котором они все участвуют – можно не учитывать; иными словами, нужно разработать понятие физической системы и признать не только оптическую относительность (как это делает Коперник), но и физическую относительность движения. Однако, чтобы довести это до конца, нужно избавиться от аристотелевской идеи движения и заменить ее на иную, что, в свою очередь, означает избавление от аристотелевской философии в пользу иной философии. Ибо, как впоследствии будет видно со все большей ясностью, в продолжение всего этого спора речь идет не просто о научной, но о философской проблеме.
2. Бруно
Разработка понятия физической системы была задачей Бруно. Труд, безусловно, неоднородный, беспорядочный, даже весьма запутанный и «подпорченный» – с научной точки зрения, которой мы сейчас придерживаемся, – анимизмом, пронизывающим изложенные в нем мысли. И тем не менее эти неясные и запутанные мысли сыграли огромную роль в истории науки411. Эта роль была позитивной, поскольку, по гениальному наитию, Бруно постиг инфинитизм новой астрономии. Так, он с невероятной смелостью противопоставляет средневековому представлению об упорядоченном и конечном Космосе свою собственную идею бесконечной Вселенной. Его идеи также сыграли и негативную роль, поскольку, связывая свои метафизические и космологические тезисы (о множественности миров и даже об иных населенных мирах) с астрономическими и, стало быть, с положениями новой физики, Бруно сделал их взаимозависимыми в глазах Церкви, став, таким образом, скрытой, но все же действительной причиной осуждения Коперника и Галилея412.
В своей защите коперниканской астрономии Бруно встречает физические возражения, с которыми уже сталкивался Коперник. Чтобы ответить на них, он, разумеется, развивает идеи, намеченные его учителем. Но, развивая их, он их видоизменяет, при этом весьма изобретательно используя физику импетуса.
Против предположения о движении Земли последователи Аристотеля выдвигают аргументы, связанные с ветром, облаками и птицами. Бруно отвечает им, что так как воздух у поверхности Земли следует за ее движением, то движение ветров, облаков и птиц происходит таким же образом, как и в неподвижном воздухе. Что касается аргумента о вертикальном падении, он тем самым виртуозно разрешается413:
Из того, как вы ответили на аргумент, извлекаемый из движения ветра и облаков, – пишет Бруно, – также вытекает ответ на другой аргумент, который Аристотель приводит во второй книге трактата «О небе»414, где он говорит, что было бы невозможно, чтобы брошенный вверх камень мог вернуться вниз вдоль той же линии, но очень быстрое движение Земли с необходимостью оставляло бы его далеко позади, на западе.
Этот знаменитый аргумент, по мнению Бруно, совершенно ничего не стоит, так как он не берет в расчет чрезвычайно важное обстоятельство – тот факт, что рассматриваемый опыт (подбрасывание камня вверх) происходит на Земле.
Из этого следует, что необходимо, чтобы с ее [Земли] движением менялось всякое соотношение между прямизной и кривизной415.
В отличие от Коперника, который различал «естественное» движение Земли и всякое «насильственное» движение вещей, которые на ней находятся, Бруно явно их смешивает. Движение на Земле происходит по аналогии с движением, происходящим на корабле, скользящем по поверхности воды: здесь так же движение целого корабля не производит никакого эффекта на отдельные движения,
потому что существует различие между движением корабля и движением предметов, находящихся на корабле416, и если бы это не было верно, из этого следовало бы, что, когда корабль бежит по волнам, было бы невозможно бросить какой-нибудь предмет по прямой линии с одного края корабля на другой, и было бы невозможно, чтобы кто-либо сумел совершить прыжок и приземлиться ногами в том же месте, в котором он подпрыгнул417.
Это совершенно точно следует из аристотелевской теории, хотя последователи Аристотеля отказываются выводить или признавать это следствие. Что касается Бруно, он развивает аналогию между движениями, происходящими на корабле, и движениями, происходящими на Земле: они совершаются совсем не так, как того желал Аристотель, поскольку
[В]се вещи, находящиеся на Земле, движутся вместе с ней418.
Явления, о которых гипотетически рассуждает Аристотель – о том, что подброшенные предметы «задерживались» бы, падая западнее и т. п., – могли бы иметь место, только если источник движения (камня) был бы внешним по отношению к Земле.
Конечно же, если бы419
какой-то предмет был брошен на Землю из внешнего по отношению к Земле места, (этот предмет) вследствие движения Земли терял бы прямолинейность (своего движения), как это случилось бы на корабле, когда он плывет по течению: если кто-то стоящий у реки бросит камень прямо в направлении корабля, он промахнется, причем настолько, насколько быстро движется корабль. Но пусть некто стоит на борту корабля, который плывет сколь угодно быстро, тогда он не промахнется мимо цели. Так что камень или любой другой тяжелый предмет, брошенный с мачты к точке, расположенной у подножия этой мачты или в любой другой части трюма или судна корабля, будет следовать туда по прямой линии. Так же как если некто находящийся на корабле бросит камень вертикально к вершине мачты или к марсу, то этот камень упадет вниз по той же линии, как бы ни двигался корабль, при условии что он [корабль] не качается.
Мы ясно можем видеть, в чем состоит новизна рассуждения Бруно по сравнению с Коперником: тела, находящиеся «на Земле», участвуют в движении Земли вовсе не потому, что они причастны ее «природе», а просто-напросто потому, что они «на ней», точно так же как тела, находящиеся «на корабле», участвуют в его движении; это значит – и, между прочим, Бруно говорит об этом, – что речь уже не идет об участии в «естественном» движении, а о движении вообще, о принадлежности движущегося тела некой механической системе. Это понятие механической системы – группы тел, объединяемых общим движением, – лежащее в основе рассуждения Бруно, не присутствовало в физике Аристотеля.