566. Однако на самом деле, так же как ему не удалось это в Пизе, Галилей не может отвлечься от веса, естественного качества тяжелых тел; так же как и в Пизе, он не может забыть о том, что действительная горизонтальная плоскость – это плоскость сферическая. И последующее обсуждение это прекрасно показывает.
Сальвиати567: Это [прочность движущегося тела] уже предполагается, поскольку было сказано, что устраняются все привходящие и внешние препятствия, а разрушаемость движущегося тела есть одно из привходящих препятствий568. Скажите мне, что именно считаете вы причиной того, что этот шар движется по наклонной плоскости самостоятельно, а по плоскости поднимающейся не иначе как насильственно?
Симпличио: То, что тяжелые тела имеют свойство естественно двигаться к центру Земли и лишь насильственно вверх к периферии, наклонная же поверхность такова, что приближает к центру, а поднимающаяся удаляет.
Сальвиати: Следовательно, поверхность, которая не имела бы ни наклона, ни подъема, должна была бы во всех своих частях одинаково отстоять от центра. Но из подобных плоскостей есть ли где такие в мире?
Симпличио: Такие есть – хотя бы поверхность нашего земного шара, будь только она вполне гладкой, а не такой, какова она на самом деле, т. е. неровной и гористой; такова, например, поверхность воды, когда она тиха и спокойна.
Итак, отвечает Сальвиати, разве море не представляет собой такую поверхность?
Следовательно, корабль, движущийся по морской глади с раз полученным импульсом [impulsion], движется постоянно и равномерно <…> И тот камень, который находится на вершине мачты, не движется ли он, переносимый кораблем по окружности круга, вокруг центра, следовательно, движением, в нем не уничтожаемым569 при отсутствии внешних препятствий? И это движение не столь же ли быстро, как движение корабля?
Вот мы и вернулись к классической проблеме сохранения движения в предмете, отделенном от двигателя, которая, как кажется, в случае Бруно была замещена570. Станем ли мы, как в этом случае, выбирать между аристотелевской теорией о воздействии среды и учением Парижской школы об импетусе?571
И да и нет. Учение Аристотеля, несомненно, нужно просто-напросто отбросить; однако теория Парижской школы не должна быть принята в том виде, в каком она была; она претерпит, вернее, она уже претерпела серьезные изменения: импетус перестает пониматься как причина движения – он отождествляется с самим движением.
Наиболее сильное возражение сторонников Аристотеля против учения об импетусе было онтологическим: акциденция не переходит от одного тела к другому, поэтому и импетус не может этого делать. Несомненно, отвечает Галилей, если «импетус» значит «сила, причиняющая движение», но само движение – может.
Против аристотелевской теории Галилей использует два старых «парижских» аргумента: ветер, легко уносящий перо или пробковую кору, но неспособный унести камень или пушечный снаряд… в то время как камень или ядро, выпущенные рукой или бомбардой, летят гораздо дальше, чем перо или кусок коры; тяжелый маятник двигается гораздо дольше, чем легкий; стрела, летящая против ветра, летит лучше, если ее выпустить концом вперед, чем если выпустить ее поперек… Ошибка Аристотеля, который расположил движущую силу [motricité] в воздухе, заключается в том, что он перепутал легкость, с которой нечто приводится в движение, с легкостью, с которой нечто накопляет и сохраняет движение. Первое, конечно же, связано с легкостью; второе, напротив, с тяжестью. Среда, безусловно, может воздействовать на движение предмета: говоря в общем, она является препятствием; но движение предмета принадлежит самому предмету. Отсюда вывод, что импетус, с которым движется корабль, нерушимо сохраняется в камне, после того как он отделился от мачты, и что это движение не причиняет ни препятствия, ни замедления для «естественного» движения камня вниз; а из этого следует, что хотя вместе со скоростью корабля действительный путь камня может быть сколь угодно продолжен, тем не менее камень затратит не больше времени на его прохождение, чем на то, чтобы упасть к подножию мачты неподвижного корабля. И также из этого следует, что снаряд, выпущенный горизонтально с вершины башни, упадет на землю – хотя перед тем он пройдет две, три, шесть или десять тысяч шагов – ровно в тот же самый момент, что и снаряд, который падает прямо, не получив никакого импульса572.
Однако, несомненно, вовсе не эти парадоксальные и невероятные выводы заставят Симпличио примириться с галилеевским учением об относительности движения и о взаимной независимости импетусов. Сомнения пока еще совсем не развеяны. Возможно, он сам виноват, потому что он не так быстро схватывает, как Сагредо. Как бы то ни было, ему кажется,
что если то движение, которому причастен573камень, пока он находится на мачте корабля, должно сохраняться в нем нерушимо574, как вы говорите, даже после того, как он оказывается разобщенным с кораблем, то подобное этому должно было бы происходить и с всадником, быстро скачущим на коне, если он выпустит из рук шар, каковой после падения на землю должен будет продолжать следовать в своем движении за бегом коня, не отставая от него. Я не думаю, что такое явление наблюдалось, исключая, может быть, только тот случай, когда всадник бросит шар с силой в сторону движения; без этого же, я думаю, шар останется на земле там, куда он упадет.
Современный читатель наверняка будет испытывать нетерпение. К чему эти бесконечные повторения? – скажет он. Разве не ясно, что пример Симпличио не привносит ничего нового и нисколько не проясняет рассуждение? Возможно, он даже заподозрит Галилея в желании высмеять сторонника Аристотеля, представляя его нам невероятно глупым. Современный читатель был бы неправ. Пример с конем привносит нечто новое и позволяет нам сделать шаг вперед. И Галилей, приводя его устами Симпличио, вовсе не пытается его высмеять. Совсем напротив: тем самым он показывает нам, что Симпличио очень умен.
Действительно, эти два случая – случай с камнем, падающим с вершины мачты, и случай с камнем, который роняет всадник, – идентичны для нас – но не для физики XVI века: бросить камень вовсе не то же, что его уронить. Гассенди еще предстоит рассуждать об этом575. К тому же камень, падающий с вершины мачты, конечно же, отделяется от нее, но не так резко, как тот, что роняет всадник, ведь продолжать двигаться в воздухе перед тем, как упасть на землю, совершенно не то же, что продолжать двигаться после того, как там оказался.
Таким образом, Галилей намерен показать нам, что эти два случая, разделяемые Симпличио, равнозначны, а именно что нет разницы между тем, чтобы «бросить» камень и его «уронить»576:
Но когда вы катите шар рукой, что иное остается у него, вышедшего уже из вашей руки, кроме движения577, порожденного рукой, которое сохраняется в нем и продолжает вести его вперед? А какая разница, будет ли этот импульс сообщен шару вашей рукой или конем? Разве, когда вы на коне, ваша рука, а следовательно, и шар не движутся столь же быстро, как сам конь? Конечно, так; следовательно, и при одном разжатии руки шар выходит уже с движением, но порожденным не вашей рукой, не особым ее движением, но движением, зависящим от самого коня, которое сообщается вам, руке, пальцам и, наконец, шару. Но я хочу сказать вам и более того: если всадник на скаку бросит шар рукой в сторону, противоположную движению, то, достигнув земли, шар, хотя и брошенный в противоположную сторону, иногда все же будет следовать за бегом коня, а иногда останется неподвижным на земле и только в том случае будет двигаться в сторону, противоположную движению коня, когда движение, полученное от руки, будет по скорости превосходить578 бег коня. И вздор говорит тот, кто утверждает, будто всадник может метнуть дротик в воздух в сторону движения, на коне последовать за ним, догнать и, наконец, опять схватить его; это, говорю я, – вздор, ибо для того, чтобы брошенное тело вернулось вам в руку, надобно подбросить его вверх совершенно так, как находясь в неподвижности…
что теперь уже кажется само собой разумеющимся, коль скоро стрела или любой другой предмет, выпущенный всадником, будучи причастным его движению, сохраняет его, когда его выпускают в воздух; и, если угодно, коль скоро в механической системе «всадник – брошенный предмет» (так же как в механической системе корабля) общее движение остается незаметным.
Было бы слишком долгим и, с нашей точки зрения, довольно бесполезным занятием детально разбирать факты, с которыми Сагредо бросается на подмогу Сальвиати (как и те, что приводит сам Сальвиати) и с которыми они продвигаются к пояснению основных принципов галилеевской физики: относительность, взаимозависимость и сохранение движения. Эти «случаи», зачастую парадоксальные и поразительные (как случай буквы, написанной на движущемся корабле; случай камня, который катится по наклонным плоскостям, закрепленным по бокам движущейся повозки, и который либо остановится или вовсе покатится назад, либо по достижении земли, т. е. незадолго до или даже еще во время своего движения, обгоняет повозку; случай людей, играющих в кости, которые, сообщая им движение вращения, могут, бросая их вперед, заставить их укатиться назад; случай с игральной костью, которая либо катится, либо подпрыгивает в воздухе и при этом может двигаться с разной скоростью, находясь в воздухе или на земле