После снятия осады Москвы мама вернулась в столицу и, желая служить Родине верой и правдой, решила стать авиатором и поступила в Московский авиационный институт — МАИ. Модно тогда это было! Но сердце ее, увы, не лежало к этому. Театр влек ее неутолимой жаждой большого искусства.
Как раз в военное время в Москве единственный из двух живых основателей Художественного театра Владимир Иванович Немирович-Данченко в своей гостиной в тихом переулке между улицами Горького и Пушкинской задумал создать Студию Художественного театра. Идея эта была для МХТ не новой — еще в начале века Художественный театр создавал актерские студии, откуда вышли и Михаил Чехов, и Ольга Бакланова, и Григорий Хмара.
Ко времени войны Художественный театр остро нуждался в молодняке, и вот почему в историческом здании в проезде Художественного театра (ныне снова Камергерский, как при Станиславском и Чехове), дом 3а, открылась Школа-студия МХАТ, руководителем которого стал бывший секретарь К. С. Станиславского Вениамин Захарович Радомысленский.
Учеба в Школе-студии была для мамы манной небесной. Общение с замечательными актерами старой школы — Качаловым, Лиговцевой, Тархановым и Москвиным дало этому первому выпуску 1947 года особую закваску, которую теперь уже не повторить, потому что словами объяснить ее невозможно. Материальную культуру маме преподавал бывший директор Эрмитажа Сергей Тройницкий, манеры — княжна Волконская, историю театра — Дживелегов. Именно в стенах Школы-студии, своей альма-матер, мама познакомилась с будущим первым мужем, однокурсником Виктором Карловичем Франке-Монюковым. Впоследствии он стал не только режиссером, но и замечательным педагогом Школы-студии МХАТ, создателем Нового драматического театра в Москве, взрастившего целую плеяду знаменитых московских актеров.
По окончании Студии диплом маме, как и всем другим девушкам, подписала сама Ольга Леонардовна Книппер-Чехова. Но получила мама распределение не во МХАТ, как многие из ее соучеников, а в Центральный детский театр, бывший театр Незлобина, что располагался слева от Большого театра, если смотреть с Театральной площади. Вместе с ней в тот театр пришли и другие выпускники Школы-студии — Ольга Фрид и Лера Меньковская, бывшие закадычными подругами мамы всю жизнь, Теша Печников, Нелли Шеффер.
Мама попала в замечательную гримерную писаных красавиц послевоенной Москвы. Помню все в этой гримерной — тройные зеркала и лампочки, мамин грим, накладные ресницы, парики, «драгоценности» и костюмы…. И массивное театральное зеркало в золоченой раме, в которое, наверное, смотрелась сама Жихарева, прима театра Незлобина в 1900-е годы.
Мамины роли первых лет были под стать ее красоте и возрасту. Первым спектаклем стал «Город мастеров» — в красном платье и итальянской шапочке кватроченто она осталась на акварельном портрете кисти актера ЦДТ Перова, хранящемся в нашей коллекции. Мама вышивает крестиком на этом портрете — страсть к вышиванию она сохраняла, пока глаза ее были молодыми. Потом мама играла Николь в «Мещанине во дворянстве», Софью в «Горе от ума», Мэри в «Снежке», Галю в «Где-то в Сибири». Ее известной ролью стала китайская девушка Сяо Лань в «Волшебном цветке» — в паре с Олегом Анофриевым, который играл Ма Ланьхуа, в постановке Марии Осиповны Кнебель. Потом индийская царевна Сита в знаменитом эпосе «Рамаяна» — в паре с Гешей Печниковым в роли принца Рама. Далее — Царь-девица в «Коньке-горбунке» — в паре с Олегом Ефремовым в роли Ивана. Мама играла положительных героинь и красавиц, но при этом была скромной женщиной и не была амбициозной актрисой. Одно время она также участвовала вместе со своей подругой Сусанной Серовой в спектаклях театра «Современник», тогда только лишь образовавшегося. Не все спектакли остались, увы, в моей детской памяти. Моя сестра, дочь Виктора Монюкова Наташа старше меня на несколько лет, она больше знает о маминых успехах 1950-х годов.
Бабушке отдавили в московском трамвае родинку на ноге, начался рак с метастазами. Сперва ампутировали ступню, потом ногу до колена. А затем уже, третьей операцией — до бедра. Она ходила на костылях и скончалась до моего рождения, в 1955 году.
Жизнь с первым мужем не заладилась, и мама познакомилась еще в конце 1940-х годов с моим папой, одно время также работавшим в ЦДТ, Александром Павловичем Васильевым. Он был уже тогда знаменитым театральным художником. Мама полюбила папу беззаветной любовью и писала ему стихи.
Мой папа работал поначалу в провинциальных театрах, а потом, во время войны, стал главным художником фронтовых театров ВТО, а после войны — главным художником Московского театра имени Ермоловой. Во время гастролей Центрального детского театра в Киеве образовался я, единственный сын их. Я родился в Москве 8 декабря 1958 года и, сколько себя помню, всегда был в кулисах театра. В то время мой папа работал уже со знаменитым московским режиссером Юрием Александровичем Завадским, став главным художником Театра имени Моссовета. Папа реже брал меня в театр, нежели мама. Все же я с детства помню встречи с Любовью Орловой, Фаиной Раневской и Верой Марецкой — ведущими актрисами театра, которым папа создавал костюмы и декорации. Мама с папой бывали в гостях на даче у Орловой и Александрова; Любовь Петровна подарила маме рецепт фаршированного сыром красного перчика.
В Детский театр, особенно когда нянек не было, меня брали чаще. Я помню себя в кулисах на маленькой табуретке — мама занята в спектакле «Один страшный день». Потом — «Забытый блиндаж», единственная ее маленькая отрицательная роль — немецкой шпионки. Изумрудно-зеленый «английский костюм» и белая кожаная шляпа — мама сидит в кресле в баре и курит! Курила она лишь в этой роли и только на сцене. Роли в «Питере Пене», «Сказках Пушкина», «Хижине дяди Тома», «Традиционном сборе», «Одолень-траве». Забытые названия, некогда гремевшие по Москве театральной.
Мама работала вместе с Георгием Товстоноговым, Марией Кнебель, Сергеем Михалковым, Виктором Розовым, но часто уступала свои роли другим артисткам. Славы земной она не жаждала никогда. И в партию ни мама, ни папа никогда не вступали, а тогда это очень вредило карьере.
Внешняя и внутренняя красота мамы привлекали к ней художников и скульпторов. Ее фотографировал Наппельбаум; кроме ее собственного супруга, маму писали Татлин, Ромадин и Булгаков, лепили Никогосян и Яблонская.
Еще в 1960-е годы мама стала сниматься на телевидении и играть на радио, особенно в поэтических композициях. Помню ее в роли матери Герцена в телефильме «Былое и думы», большую роль в телеспектакле «Тещины языки», радиопостановки с режиссером Мариной Турчинович. Мама же и привела меня на телевидение — там я дебютировал в восьмилетнем возрасте в передачах «Театра «Колокольчик», потом в качестве ведущего воскресного «Будильника» — с маминой приятельницей и коллегой по детскому театру Надеждой Румянцевой.
Но маму уже тогда преподавание влекло больше актерства. В середине 1960-х годов она вернулась в Школу-студию МХАТ, будучи еще актрисой театра, и поступила в аспирантуру к своему любимому профессору сценической речи, немке из Эстонии Елизавете Федоровне Сарычевой. Отыграв на сцене ЦДТ двадцать пять сезонов, мама с радостью и легкостью исполненного долга в 1972 году ушла на пенсию, чтобы стать педагогом кафедры сценической речи в своей альма-матер, где в конце жизни была уже профессором. Со временем она стала преподавать сценическую речь и в цыганском театре «Ромен», в кукольном театре и в театре «Камерная сцена».
Еще один поворот судьбы — и в те же годы маму приглашают в Хореографическое училище Большого театра. Мама становится педагогом актерского мастерства вместе с такими корифеями театральной педагогики, как Македонская и Недзвецкий. Много, ох как много замечательных русских балетных артистов училось у мамы. Приведу лишь неполный звездный список: Алла Михальченко, Владимир Деревянко, Нина Ананиашвили, Андрис и Ильзе Лиепа, Николай Цискаридзе…. Балет в ее жизни — волшебное искусство. В 1940-е и в 1990-е годы мама была знакома через одноклассниц сестер Щербининых с Майей Плисецкой, нашей соседкой по имению в Литве. Мой папа работал трижды над декорациями и костюмами Большого театра; им были оформлены «Лесная песня», «Мазепа» и «Снегурочка». А мамины ученики блистали на сцене Большого долго, блистают и теперь, когда ее уже нет.
Студия МХАТ была для мамы родным домом. С радостью шла она на занятия. Всегда приветливая, веселая, элегантная. Мода немного значила для мамы, но стиль одежды — все. Как она умела носить шляпы, подбирать тона блузок и шалей, закалывать старинные камеи, оттенять овал лица жемчужным ожерельем, подчеркивать тонкость удивительного профиля бирюзовых в серебряной филиграни серег. Мама была человеком утонченного вкуса, чуть-чуть старинного, но совсем русского и незыблемо классического, которого теперь в Москве начала XXI века и днем с огнем не сыскать. Она была запоздалым цветком Серебряного века — убежденной монархисткой, портреты августейшего семейства стояли в ее уютной спальне. Почитала поэтическое слово и сама писала стихи. Мама боготворила Марину Цветаеву, сердцем чувствовала ее дар и ее трагедию. Обожала Анну Ахматову; встречалась с ней самой в 1944 году и читала в студии ей же ее стихи. Дружила с Михаилом Светловым, Николаем Асеевым, Наумом Коржавиным и Кариной Филипповой, сказавшей о ней: «Трель соловья в оправе Фаберже».
Как-то Михаил Светлов написал:
Что делать нам с Бибиком
в участи девичьей —
Поменьше бы в жизни
встречать нам Гулевичей!
Мама хоть и была Раком по гороскопу, но очень любила путешествовать. Особенно поездом. Ей нравилось мерное чередование пейзажей за окном — тогда она мечтала, тогда она молилась. Мы много ездили по стране, бывали в Закарпатье, в Крыму, на Днепре, в Ленинграде. Всегда мама хотела подарить нам, своим детям, Наташе и Сане, самое доброе и прекрасное, радостное и светлое, и ощущение счастливого детства было ее рук делом. Мама говаривала: «Сколько в детей вложишь, столько тебе и вернется!» И мы всегда старались вернуть свой долг сторицей. После моей эмиграции во Францию, более двадцати лет назад, я долго не мог встречаться с мамой: письма и телефон — все, что было между нами. Сестра тогда тоже жила с мужем журналистом Андреем Толкуновым и сыном Митей в Нью-Йорке. Так что в 1980-е годы мама оказалась в разлуке с детьми, хотя и с любимым мужем, которым восхищалась. Но как только ей позволили уже в эпоху Горбачева приезжать в Париж, она смогла часто бывать в прекрасной Франции и полюбила ее. До того она была там лишь однажды, в мае 1965 года, во время гастролей Театра имени Моссовета. Мама побывала и в Германии, и в Англии, и в Югославии, и в Чехии, а уже из Парижа нам удавались поездки в Андалузию, в Монте-Карло, в Бельгию, в Голландию и Италию.