Оливера Николова
Издано при поддержке Федерального агентства по печати и массовым коммуникациям. Издательство выражает особую благодарность за помощь в подготовке и издании книги Специальному представителю Президента Российской Федерации по международному культурному сотрудничеству М. Е. Швыдкому.
Проектом «СТО СЛАВЯНСКИХ РОМАНОВ» Форум славянских культур открывает интенсивный книгообмен между славянскими народами, а также распространение славянской литературы в неславянском мире. Государства-участники проекта с помощью партнеров, профессиональных объединений, выбрали по десять романов, опубликованных после падения Берлинской стены. Единственным критерием отбора является художественная ценность произведений. В проекте нашел отражение опыт наших стран переходного периода, глобализационной волны и переживаний прошлого. Нас ждут захватывающие интеллектуальные приключения и неожиданные открытия.
Оливера Николова (р. 1936) — известная македонская писательница, автор произведений для детей и взрослых. Лауреат премий Радио и телевидения Скопье и Стружских вечеров поэзии (1966, 1975), премии «Молодое поколение» (1978). За особые достижения в области детской литературы удостоена Награды им. Йована Змая (1983).
Николова — автор шести романов, в числе которых — «Этюды об ибн Пайко» (2000). Книга выдержала несколько изданий в Македонии, переведена на иностранные языки. Это роман с исторической матрицей, с впечатляющими картинами Скопье конца XV — начала XVI века, и, одновременно, чрезвычайно современный роман.
«Этюды об ибн Пайко» — роман о человеческих судьбах, о любви, радостях и несчастьях, устремлениях и страданиях души как в христианской среде, так и мусульманской, о влияниях разных культур на отношения между людьми независимо от временных рамок.
Такие, как я и ты… для которых не существует других различий, кроме различий между хорошими и плохими людьми, именно такие, как мы, спасут мир от безумия.
Этюды об ибн Пайко: Тройной роман
В Скопье я часто прохожу мимо одного здания, которое горожане называют дом ибн Пайко. На первом этаже этого здания есть магазин «Оптика», витрина которого смотрит на красивые арки знаменитого Каменного моста через Вардар.
Сегодня это просто старый дом в старом квартале, который называется Пайко, в самом сердце современного города. С давних пор это пространство на левом берегу реки было известным и вожделенным. На некоторых старых картах и в старинных рукописях его название — Байко. Я думаю: может быть, где-то оно упоминается и как Тайко?
Раньше.
Еще раньше, гораздо раньше, жил один человек по имени сын Пайко или ибн Пайко, ибн Байко, и, возможно, ибн Тайко. Кто из них настоящий? Я ничего о нем не знаю, а хочу знать.
Кем он был? Каким был? Что делал? Была ли у него семья? Были ли у него друзья? Друзья могли бы больше рассказать о нем, чем враги, которым обычно застит глаза их ненависть.
Нет, я ничего не знаю о том, что он думал, этот сын Пайко, Байко или Тайко, кого он любил, кого не выносил, был ли образованным, щедрым, любознательным, сострадательным или был хитрым, злым и жестоким. Читал ли он книги, скрывал ли свой нрав за мудростью, вычитанной из них? Была ли ему вообще доступна книга? Какая-нибудь такая, которая помогла бы ему открыть тайники своей души?
Известно, что он был христианином, это да. Сначала был христианином, а потом перешел в ислам. Но почему? Был вынужден? Поверил в магометанство? Сделал так из жадности или по другим низменным соображениям? Можно и дальше перечислять разные предположения по поводу этого его поступка. Я считаю, что именно он и помог сохранить память об ибн Пайко, Байко или Тайко, хотя его причины остались совершенно неясными, и они все глубже и глубже погружаются в вековой туман истории.
Существовала в Скопье и мечеть Пайко. Ее по-прежнему помнят. Но как она была связана с этим далеким и непонятным человеком? Истина или выдумка то, что он был в ней похоронен? Ведь еще существует версия его христианского погребения, которое устроили ему тогдашние жители Скопье. К чему склониться, чтобы нас очистило дыхание истины?
И, наконец, — когда на самом деле жил этот сын Пайко, Байко или Тайко? В какое время?
Может, в пятнадцатом веке, или в следующем, шестнадцатом веке, или на стыке веков, как предполагают некоторые?
Или он стал человеком на все времена, про которого можно сказать и предположить что угодно? Человеком, на котором училась история и учились люди.
Я много думала о нем. Ведь учусь и я, желая познать неизвестное. В процессе познания рождается знание, как одно из многих чад истины.
Этюд первый(Внешность, происхождение)
Похоже, был этот ибн Пайко человек мягкий, как душа. Мягкий, как душа, но и сильный, как душа. Говорили — капнет слеза его на камень, борозду в нем прожжет. А вздохнет он, от беды ли, от страсти ли сердечной, и выдохнет на кого, над головой того человека будто корона из звезд появлялась и начинала сиять, как нимб над святым, защищая его клинком из света.
Этот ибн Пайко сначала был Марко. Носил имя пресвятого апостола. А поскольку он был первым и единственным сыном своего отца Павла, или по-простому Пайко, то его прозвали ибн Пайко, то есть, сын Пайко.
Все ему удавалось, что бы он ни делал. Как будто к нему сам Бог благоволил. Да и у жены его, Калии, как и у него, были золотые руки — на шелках, из Измира привезенных, серебряной нитью она чудеса творила, а для ибн Пайко была не только правой рукой и главной опорой, но и хранительницей их неизмеримой взаимной любви. И нельзя было сказать, кто кого любил больше.
Телом Марко был высок и строен. С длинной шеей, как у кувшинов, которые он делал. Взгляд его был чистым и открытым, а рукопожатие всегда доброжелательным. В работе ему Калия очень помогала, сама того не ведая. Была она светлая, как белый известняк, мягкая и нежная, как запах мускуса и амбры, с певучей и приятной речью. Слова ее будто бесшумно катались по сделанным им блюдам и гладили их, полировали — так казалось ее Марко, когда она начинала чистить блюда ли, кувшины, подсвечники, кадильницы, светильники, котлы, миски, сковородки или кастрюли.
Отец Марко много-много лет назад пришел из Кратово, а в том городе был целый квартал медников, так что медные сосуды, которые там делали, по красоте превосходили и те, что делали в Боснии, и даже те, которые привозили из Кастамонии, что в Малой Азии. Марко изучил ремесло и делал подсвечники из тонких и переплетенных проволок, а кувшины даже из чистого золота, украшенные разноцветными драгоценными камнями, красивые, с ума сойти. Такие, какие делали в Кратово, и даже еще лучше. В горах за городом было много не только чистой меди, но и серебра, и управитель города с радостью позволял мастерам делать такие красивые вещи. Ремесло, которым овладел Марко, приносило немалую прибыль как туркам — первым людям города, так и самому управителю, которому вместе с двумястами его людьми, город, хотя он и находился в санджаке Скопье, был сдан в аренду за 70 мер аспр[1]. Семьдесят мер! Огромные деньги! В одной только мере было 500 000 аспр! А если еще вспомнить про монетный двор, который находился здесь, монетный двор, на котором чеканились аспры из чистого серебра, то получается, что управителю не о чем было беспокоиться. На монетном дворе работали многочисленные христиане — райя, которых он освободил от всех других обязанностей. День и ночь эта райя чеканила монету из меди и серебра и другого больше ничего не делала. Очень нравилось правителю по вечерам сидеть на крыльце и разглядывать новую груду начеканенных аспр, которые ему только что принесли. Он набирал полные пригоршни монет, держал в руках, потом выпускал, чтобы серебро текло сквозь пальцы, как вода. Склонялся над плоскими кружочками денег, как будто в первый раз их видел, со сдержанной усмешкой и огнем в глазах переворачивал монету и читал в экстазе: «Да будет победа славной — отчеканено в Кратово».
Так и Марко, не подозревая, как сильно они похожи, сидел вечерами перед тем, как запереть свою лавку в Скопье, сидел один рядом со своими кувшинами и блюдами, которые только что сделал, и медленно и внимательно их разглядывал, наслаждаясь их неярким сиянием. Он не отдал бы их никому на свете, если бы мог. Лицо его начинало сиять изнутри, как будто подсвеченное волшебной лампой, он обнимал их, словно детей, желая задержать их еще хоть ненадолго, прежде чем они покинут дом.
И в душе у Марко была такая же серебряная проволока, которая не ржавеет. Он всех любил, вот какая это была проволока. Даже если кто виноват в чем или обманщик, грязный, уродливый, угрюмый человек или негодяй, который ни чести ни совести не знает, для ибн Пайко все они были просто как дети божьи, которых нужно простить. И всем им он подавал руку, как родным братьям. Ну, и конечно, не всегда это кончалось для него добром, получил он немало оплеух за такое свое отношение. К тому времени отец его, как говорится, крепко стоял на ногах и мог быть ему защитой — и милостью, и богатством, так что Марко уже не нужно было ходить в опинках[2], как его отцу, когда тот приехал в Скопье и поначалу диву давался, как он сам говорил, глядя на Крытый рынок и чаршию