— Странно, — пробормотала я, когда Лиля выслушала мои пожелания и передала их официантке.
Мы устроились за столиком в углу зала, где тише всего звучала музыка. Удобные кресла и небольшие столики, где не надо тянуться за чем-нибудь. Я чуть поерзала и выдохнула. Да, весьма комфортно. Сняла шляпку, и Лиля снова удивилась. Ну да, согласна, на голове убор смотрелся как обычная шапка. Иллюзия. А теперь перед ней возникла старомодная шляпка с кружевами.
— У тебя две вещи?! — В ее голосе звучал едва ли не ужас.
— Ага, — решила я соврать. Меньше знает — крепче спит.
— Я даже не слышала, чтобы кто-то носил две вещи!
— Что ты вообще о них слышала?
Да, мы незаметно перешли на «ты».
— Очень мало. Говорю же, бабушка, когда мне отдавала чулки, уже мало что соображала. Но в один из периодов прояснения сознания сказала, что они мне помогут в будущем, в танцах.
Лиля замолчала, так как подошла официантка с нашим кофе и пирожными. Я выбрала торт с необычным названием «медовик». Вкусно, сладко. Спустя две ложки желудок решил, что больше не хочет, и я сосредоточилась на кофе и на разговоре. Но настоящее имя не назвала, не рискнула.
— Элизабет, я с детства танцевала. С трех лет меня отдали в школу танцев, а к семи годам я ездила по городам с нашим ансамблем. И так до шестнадцати лет, пока меня не отправили учиться в Париж.
— О как.
— Да, у меня обеспеченная семья. Мама бредила, да и бредит Францией. Ей хотелось, чтобы единственная дочь получила образование в Европе. А мне было… все равно. Я жила танцами. Там была возможность продолжать ими заниматься.
— При чем здесь чулки?
— Они оказались волшебными. Ну, так мне тогда казалось. Сначала я не стала всерьез воспринимать бабушкины слова. Ну кто в здравом уме натянет старые чулки? Но я бабушку любила, а та очень просила надеть их на выступление.
Лиля сделала глоток кофе и продолжила:
— Ну я как-то раз и надела. Элизабет, было чувство, что внутри меня поселился кто-то, дающий вдохновение. Я танцевала тогда сольный танец. И зал в конце просто встал и хлопал. Понимаешь?! В тот момент я ступила на кривую дорожку. Я впала в зависимость от чулок сразу же.
Я вздохнула и машинально отломила еще кусочек торта. Он остался лежать на тарелке, как и несколько предыдущих. Да, по документам мне тоже было известно: вещи Дамаль по-разному влияли на владелиц. Кто-то впадал в зависимость быстрее, кто-то сопротивлялся годами. Но итог один: все со временем начинали испытывать болезненную тягу. Мало кто сумел отказаться от них. Добровольно, во всяком случае.
— Твоя бабушка страдала только маразмом?
— Ноги еще болели, — откликнулась Лиля. — Она все просила меня надевать чулки только на выступления. Мол, иначе я расплачусь здоровьем. Но вот серьезно, кто послушает таких советов, да еще в пятнадцать лет.
Боже, она впервые надела вещь в пятнадцать лет?! Чем моложе человек, получивший вещь Дамаль, тем он податливее ее влиянию.
Вывод: лучше бы мне попался платок лет эдак в семьдесят.
— И… ты начала сразу часто их носить?
— Нет, сначала только на выступлениях. Но потом, уже в Париже, мне понравился один парень в коллеже. Ну и…
— Ясно, — вздохнула я.
— Да, я решила понравиться ему.
— Извини, но мне кажется, что тебе необязательно носить чулки для внимания мужчины.
— Скажи это шестнадцатилетней, — хмыкнула Лиля. — Тогда думаешь совсем по-другому. Я надела чулки на занятия один раз, второй. И заметила, что моя походка заставляет мужчин смотреть мне вслед. Понимаешь, это пьянит. Сначала немного, а потом все сильнее я чувствовала себя хозяйкой положения. Знаешь, как серый кардинал или тайная королева. У тебя две вещи, Элизабет, ты такого не чувствуешь?
— Нет.
— А что ты ощущаешь?
— Когда их снимаю, то легкое сожаление, без них — отвращение, а когда они на мне — прилив энергии. А как так получилось…
Я перевела взгляд на ее кресло. Губы Лили тронула легкая улыбка без малейшего проблеска радости.
— О, ту историю можно увековечить в книге. Когда мне было девятнадцать, я с приятелями поехала на горнолыжный курорт. В Швейцарии.
— О… — только и могла я сказать.
— Ну да, — кивнула Лиля, — предки спонсировали, почему бы и нет? И там были любительские соревнования. Раз в две недели. Мы же приехали туда на месяц. И там я выяснила, что чулки помогают и когда катаешься на лыжах.
— О не-е-ет! — простонала я.
— Сейчас вспоминаю ту себя и чувство, что там не я управляла телом, а кто-то чужой. Знаешь, это как оргазм, когда ты побеждаешь.
Чулки нашли слабость Лили — тягу к лидерству, к победе. И активно применили ее.
— Ты победила в обоих соревнованиях?
— В первом — да, а потом приехали они.
Лиля замолчала, а я не торопила ее. По влажному блеску глаз поняла: дальше рассказ получится совсем невеселым.
— Два парня и сестренка одного из них. Богатые, красивые, такие, знаешь, хозяева жизни. Но при этом не заносчивые, а вежливые. Просто в каждом движении чувствовалась власть. Понимаешь?
Я кивнула. Да, такая же магия власти исходила и от Хана.
— Я влюбилась, — просто проговорила Лиля, вертя ложечку в руках. — Как удар молнии. Серьезно. Посмотрела и поняла — вот оно! Богдан был просто воплощением того, что мне нравилось в парнях. Мы тогда оба словно сошли с ума. Я чувствовала, что не нравлюсь его сестре, не нравлюсь его другу, но мне было плевать. Кто они и кто я! Я! Которая могла заставить мужчин пускать слюни от одного только шага. Крохотного шага!
Лиля замолчала, понимая, что начинает повышать голос. Отхлебнула остывший кофе и продолжила уже потише.
— Потом были вторые соревнования, где я упала. С пятнадцати лет не падала, а тут просто не смогла удержаться на лыжах на крохотном трамплине, и все. Куча переломов, какие-то осложнения. По больницам провела столько времени, все надеялась, что встану. Что все это лишь временно. А потом наступило отрезвление. Спустя год. Когда я проснулась, подъехала к зеркалу и… тогда мелькнула мысль выброситься из окна. Я не знала, как дальше жить. Без танцев, без движений, без… него.
— Без Богдана? — спросила, пытаясь вспомнить, почему имя кажется мне таким знакомым.
— Да. Он пропал. Просто исчез в тот день, когда я упала. Ни звонка, ни записки. Словно его и не было. А я сходила с ума и все надеялась.
Нет, определенно я это имя слышала.
— А потом, в больнице, я стала кое-что понимать. Когда лежишь, в голову лезут разные мысли. И я стала сопоставлять части произошедшего. Как головоломку. Я ведь надевала чулки перед соревнованиями и еще все думала, что-то не так. Потом дошло: не те кружева были. Похожие, но не те.
— В смысле?
— Знаю, что звучит глупо, но правда — кружева заменили.
— В кружевах заключена сила вещей, — пробормотала я, — если тебе их заменили, то чулки потеряли силу. Но тогда тот, кто это сделал…
«Мать вашу!» — едва не выкрикнула я, но вовремя прикусила язык едва ли не до крови и диким взглядом посмотрела на Лилю.
Богдан? Богдан!
— Элизабет?..
— Лиля, — у меня едва ворочался язык, — а как звали сестру и друга Богдана? Ты помнишь?
— Мне эти имена на всю жизнь в память врезались. Ирен и Хан.
Я в этот момент как раз решила глотнуть кофе, чтобы освежить пересохшее вмиг горло, и тут же не удержалась, выплюнула его.
Этого не может быть!
Это чей-то злобный заговор!
— Что с тобой?
Голос Лили донесся до меня как сквозь вату. Я пока даже не была уверена, что смогу ответить, потому что мозг и сознание завывали на разные голоса.
Как? Как среди нескольких миллионов я ухитрилась отыскать ту, которая тоже знает Хана.
Которая пострадала от них. Я была абсолютно уверена, что кружева на чулках подменили Хан с Богданом. Но зачем? Почему они не сдали Лилю Ордену? Пожалели? Они умеют жалеть?
«А почему Хан не сдал тебя Ордену, а решил спрятать подальше от всех?»
Богдан любил Лилю? Все может быть.
— Элизабет…
Я вздрогнула и поняла, что Лиля окликнула меня уже несколько раз.
— Извини.
— Ты знаешь их, да?
Сказать или нет?
— Иногда мне кажется, — призналась вдруг собеседница, — что я избежала тогда чего-то гораздо более страшного. В конце концов я переболела Богданом и потом встретила Костю. Он гораздо лучше, он вовсю поддерживает меня и уверен, что я встану на ноги. Только вот… я ему не говорю кое-чего.
— Чего? — прошептала я.
— Деньги. Спустя месяц после моего падения мне по почте пришла карточка, оформленная на меня. И там была хорошая сумма, которая пополняется каждый год.
— Думаешь, это он? Замаливает грехи?
— Не знаю, — пожала Лиля плечами, — но я их не трогала. Пока вот не представился случай обратиться к одному специалисту. Говорят, у меня неплохие шансы встать на ноги. Что у тебя с лицом?
Меня перекосило? Все может быть. Правый глаз, во всяком случае, опять дергался.
— Просто история страшная, — пробормотала я. — Но тебе повезло, что все ограничилось таким вот наказанием. Это мерзко и жестоко, но поверь, ты легко отделалась.
— Что ты имеешь в виду?
— Есть люди, — я тщательно подбирала слова, — которые не любят владелиц вещей. Скорее всего, Богдан был одним из них. Обычно они сдают нас в руки Палачам, а тут он тебя пожалел.
— Пожалел?! Он сделал меня калекой!
— А Палачи пытают и убивают. Могут пытать очень долго.
Лиля заметно побледнела и прошептала:
— И Богдан такой же? Не верю! Я давно его разлюбила, но поверить в такое… нет!
Я понятия не имела, кем был в Ордене Богдан, поэтому лишь уклончиво проговорила:
— Какая разница, если прошло много времени. Просто держись от вещей подальше.
— Но ты, я смотрю, не держишься.
— У меня нет выбора, — вздохнула я. — Поверь, с удовольствием бы от них избавилась. Благо, зависимость от них минимальная. Ну да неважно. Была рада познакомиться.
— Не знаю, что с тобой случилось, — сказала Лиля медленно, — но, кажется, ты чем-то обеспокоена. Могу тебе сказать одно: за это время я поняла… Мы все несем ответственность за свои поступки. Крайне банальная фраза, но она правдива. Жаль, я это поздно поняла. Расплачиваться придется.