Ради привлечения в свой дом сливок общества супруги Торо ежегодно устраивали маскарады. Иногда они воссоздавали атмосферу королевского двора в Багдаде со слонами и верблюдами из зоосада и армией лакеев в костюмах бедуинов, а иногда – бала в Версале, где гости в парчовых платьях и присыпанных мукой париках танцевали менуэты в зеркальных залах. Практиковались и другие скандальные развлечения, которые быстро превращались в городские легенды и вызывали резкие обличительные статьи в левых газетах. Хозяевам пришлось просить полицию обеспечить охрану дома, дабы студенты, возмущенные разбазариванием денег, не писали протестные лозунги на колоннах и не швыряли в окна экскременты под тем предлогом, что, пока нувориши купаются в ваннах, полных шампанского, «новые бедные», чтобы не протянуть ноги с голоду, вынуждены охотиться на крышах за кошками. Эти ухищрения придали супругам Торо некоторый вес в обществе, ибо к тому времени границы между социальными классами уже начали размываться. В страну, привлекаемые нефтяными миазмами, прибывали люди со всего света, столица безудержно расширялась, состояния создавались и разрушались в мгновение ока, и выяснять чье бы то ни было происхождение было уже некогда. Тем не менее знатные семьи держались от супругов Торо на расстоянии, хотя сами тоже были потомками иммигрантов и отличались от понаехавших лишь тем, что их родители высадились на берег на полвека раньше. Семьи знати посещали банкеты, устраиваемые Эбигейл и ее мужем, наслаждались прогулками по Карибскому морю на яхте, ведомой твердой рукой голландского капитана, но ответных приглашений супругам Торо не поступало. Возможно, Эбигейл должна была смириться с отведенной ей ролью второго плана, но тут внезапное происшествие круто изменило судьбу семьи.
Однажды в августе Эбигейл пробудилась от послеобеденного сна из-за жары. В воздухе чувствовалось приближение грозы. Эбигейл надела поверх корсета шелковое платье и приказала отвезти себя в салон красоты. По оживленным столичным улицам автомобиль следовал с закрытыми окнами, чтобы какой-нибудь обиженный жизнью тип, коих с каждым днем становилось все больше, не плюнул через окно в лицо сеньоре. Ровно в пять часов пополудни машина прибыла к месту назначения. Сеньора направилась в салон красоты, велев водителю забрать ее через час. Когда шофер прибыл за хозяйкой, ее нигде не было. Сеньора, сказали парикмахерши, через пять минут после приезда объявила, что ей нужно ненадолго отлучиться по делу, но так и не вернулась. Тем временем в офисе Доминго Торо раздался телефонный звонок. Звонивший сообщил, что Эбигейл похищена членами экстремистской группы «Красные пумы», о которой до той поры ничего не было известно.
Так начался скандал, спасший престиж семьи Торо. Полиция задержала шофера и парикмахерш, прочесала близлежащие кварталы и взяла особняк супругов в полицейский кордон, причинив таким образом неудобства соседям. Автобус телевизионщиков на несколько дней заблокировал движение по улице, и целое войско журналистов, детективов и зевак вытоптало окрестные газоны. Доминго Торо выступил по телевизору, сидя в кожаном кресле своей библиотеки, между картой мира и чучелом кобылы. Он умолял похитителей вернуть мать его детей. Магнат дешевых распродаж, как окрестила его пресса, предложил за супругу миллионный выкуп: сумма явно завышенная, так как другая группа партизан получила лишь половину этой суммы в качестве выкупа за посла одной из стран Ближнего Востока. Однако «Красным пумам» предложенная сумма показалась недостаточной, и они запросили в два раза больше. Увидев в газетах фото Эбигейл, многие читатели подумали, что лучше бы Доминго заплатить эти деньги, но не с целью вновь обрести супругу, а чтобы похитители оставили ее себе навсегда. Возглас изумления прокатился по стране, когда муж, посоветовавшись с банкирами и адвокатами и презрев рекомендации полицейских, согласился на условия похитителей. За несколько часов до передачи требуемой суммы муж получил по почте прядь рыжих волос с запиской, в которой сообщалось, что сумму выкупа надлежит увеличить еще на четверть миллиона. К тому времени на телевидении успели засветиться и дети семьи Торо, посылавшие матери отчаянные свидетельства сыновней любви. Развязка трагедии приближалась с каждым днем под неусыпным оком прессы.
История достигла кульминации через пять дней – как раз когда внимание публики стало переключаться на другие темы. Эбигейл, связанную по рукам и ногам и с кляпом во рту, обнаружили в машине, припаркованной в самом центре города. Жертва похищения была в нервозном состоянии и с растрепавшейся прической, но без видимых травм и даже чуть прибавила в весе. В тот день, когда Эбигейл переступила порог собственного дома, на улице собралась небольшая толпа, устроившая овацию образцовому мужу, который убедительно доказал свою любовь к супруге.
Не уступая натиску журналистов и расспросам полицейских, Доминго занял позицию скромной галантности и отказался обнародовать размер выкупа. «Моя жена бесценна» – вот был его аргумент. Народная молва раздула заплаченную похитителям сумму до невозможности. Столько денег еще не платил ни один мужчина ни за одну женщину, тем более за собственную жену. Это происшествие превратило семью Торо в символ роскоши. Люди говорили, что Доминго богаче самого президента, который годами набивал карманы доходами от продажи национальных запасов нефти. А состояние президента, между прочим, было одним из пяти крупнейших в мире. Отныне Доминго и его супруга были приняты в высшее общество, куда до тех пор доступ им был запрещен. Ничто не омрачало триумфа супругов, даже публичные протесты студентов, которые развесили на здании университета плакаты, обвинявшие Эбигейл в «самопохищении», а ее супруга в том, что он просто переложил несколько миллионов из кармана в карман, уклонившись от уплаты налогов. Полицию обвиняли в том, что она повелась на сказочку про группировку «Красные пумы» и теперь запугивает ими народ, оправдывая репрессии против оппозиционных партий. Однако злым языкам не удалось разрушить магический эффект похищения, и через десять лет чета Торо – Макгаверн стала одной из самых уважаемых семей в стране.
Бесконечная жизнь
Истории бывают разные. Некоторые рождаются, чтобы их рассказывали: их суть – язык. И прежде чем рассказчик подберет слова, эти истории существуют лишь в виде эмоций, причудливых мыслей или бесплотных воспоминаний. Бывают истории, созревающие целиком, как яблоки на дереве, и их можно повторять бесконечно, не меняя смысла. Есть рассказы, основанные на реальных событиях и чуть приукрашенные вдохновением. Но встречаются истории, что возникают в порыве вдохновения, а потом становятся реальностью. Бывают тайные истории, хранящиеся в сумраке памяти. Они – словно живые организмы: пускают корни, тянут щупальца, обрастают дополнениями, в них заводятся паразиты; со временем такие истории превращаются в кошмары. Подчас, чтобы изгнать демонов из памяти, нужно поделиться с кем-нибудь своим воспоминанием.
Супруги Анна и Роберт Блаум состарились вместе. Они были так близки, что казались братом и сестрой. У обоих на лицах вечно было написано доброжелательное удивление, и даже морщины у них были одинаковые. У них были похожие жесты, привычки и стремления. Они одинаково пожимали плечами. Бо́льшую часть жизни они не разлучались ни на минуту. Супруги столько времени ходили за руку и спали в обнимку, что легко могли договориться о встрече в одном и том же сновидении. Они не расставались с тех пор, как познакомились полвека назад. В ту пору Роберт был студентом-медиком и стремился дочиста отмыть весь мир и избавить ближнего от страданий. Анна в молодости украшала этот мир своей чистой девичьей красотой. Познакомились они благодаря музыке. Анна играла на скрипке в камерном оркестре, а Роберт происходил из семьи музыкантов-виртуозов, любил играть на фортепиано и не пропускал ни одного концерта. Он обратил внимание на стоявшую на сцене девушку в черном бархатном платье с кружевным воротничком; с закрытыми глазами она играла на скрипке, и молодой человек влюбился. Прошло несколько месяцев, прежде чем Роберт решился с ней заговорить, а когда заговорил, обоим хватило буквально нескольких фраз, чтобы осознать, что они созданы друг для друга. Война разразилась до того, как они успели пожениться. И как тысячи других евреев, охваченные страхом преследований молодые люди были вынуждены бежать из Европы. Они отплыли от берегов Голландии. Из одежды у влюбленных имелось только то, что было на них надето. Весь их багаж состоял из нескольких книг Роберта и скрипки Анны. Судно провело в пути два года, поскольку не могло получить разрешение причалить ни в каком порту. Ни одна страна Восточного полушария не хотела принимать беженцев. Избороздив несколько морей, судно причалило к карибским берегам. К тому времени корпус его, облепленный ракушками и моллюсками, напоминал цветную капусту. Внутренняя обшивка пропускала влагу, оборудование в машинном отделении позеленело, а все члены команды и пассажиры состарились на двести лет – за исключением Анны и Роберта, которые прятались от отчаяния за щитом любви. Смирившись с перспективой бесконечного рейса, капитан велел бросить якорь в небольшом заливе, напротив пляжа с ослепительно-белым песком и стройными пальмами, на которых сидели дивные птицы. Стоянка была необходима, чтобы ночью матросы спустились на берег и пополнили запасы пресной воды. Однако судно больше не сдвинулось с места. На рассвете не удалось запустить машину, заржавевшую от смеси соленой воды и пороха, которую приходилось использовать за неимением лучшего топлива. Утром из порта приплыла лодка с представителями властей: группой веселых мулатов в расстегнутых мундирах. Прибывшие были настроены доброжелательно, однако в соответствии с регламентом приказали судну покинуть территориальные воды страны. Узнав о печальной судьбе мореплавателей и плачевном состоянии судна, они предложили капитану остаться в стране со своими людьми на несколько дней, отдохнуть и позагорать: а вдруг все наладится само собой, как это почти всегда бывает? За ночь люди со злосчастного судна на шлюпках перебрались на берег и ступили на горячий песок страны, название которой они с трудом могли произнести. И вскоре все путешественники скрылись среди буйной растительности, желая поскорее остричь бороды, сбросить с себя замшелые лохмотья и забыть об океанских ветрах, закаливших их души.