Последним походом Тадео Сеспедеса стала карательная операция в селении Санта-Тереза. Ночью во главе отряда из ста двадцати головорезов он ворвался в деревню, чтобы проучить жителей и уничтожить лидеров их оппозиции. Нападавшие обстреляли окна общественных учреждений, изрешетили дверь церкви и проскакали на лошадях до самого алтаря. Падре Климента, который встал у них на пути, они затоптали. А затем понеслись галопом к возвышавшемуся на холме особняку сенатора Орельяно.
Во главе дюжины верных слуг сенатор уже ждал вторжения Тадео Сеспедеса. Свою дочь он запер в самой дальней каморке, куда можно было попасть только с заднего двора. Туда он выпустил всех сторожевых собак. В те минуты сенатор снова горько пожалел, что Бог не дал ему сыновей. Сейчас они с оружием в руках встали бы с ним плечом к плечу и защищали бы честь семьи. Он казался себе глубоким стариком, однако на такие размышления времени не оставалось: по склонам холма, разрезая ночную тьму, к дому приближались отблески ста двадцати факелов. Сенатор молча закончил раздачу патронов своим людям. Все уже было сказано, и каждый знал, что до рассвета он должен умереть как мужчина на своем боевом посту.
– Тот, кто уцелеет, пусть перед смертью возьмет ключ от комнаты, где спрятана моя дочь, и выполнит свой долг.
Все слуги знали Милу Розу с пеленок, качали ее на коленях, когда она еще не умела ходить, рассказывали ей сказки о привидениях зимними вечерами, слушали ее экзерсисы на пианино и восторженно хлопали в ладоши в тот день, когда ее избрали Королевой карнавала. Отец мог быть спокоен: девочка никогда не попадет в руки Тадео Сеспедеса. Об одном не подумал сенатор: о том, что, невзирая на всю его безрассудную отвагу, ему выпадет на долю умереть последним. На его глазах один за другим погибали товарищи, и он понял, что сопротивляться бесполезно. Раненный в живот, он сквозь пелену в глазах едва различал тени нападавших, карабкавшихся по стенам поместья. Однако сенатору хватило сил добраться до самого дальнего двора. Собаки дали ему пройти, узнав по запаху, невзирая на окутавшее его облако из пота, крови и скорби. Отец вставил ключ в замочную скважину и как в тумане увидел замершую в ожидании Милу Розу. На девушке было надето то самое платье из органзы, что и в день карнавала. Волосы она украсила цветами из венка Королевы.
– Пора, дочь, – сказал сенатор, стоя в луже собственной крови и положив палец на спусковой крючок.
– Отец, не убивайте меня, – твердо сказала она. – Оставьте меня жить, чтобы я смогла отомстить за вас и за себя.
Сенатор Ансельмо Орельяно взглянул в лицо пятнадцатилетней дочери и вообразил, что сотворит с ней Тадео Сеспедес. Но в ясных девичьих глазах была такая сила, что отец поверил: Мила Роза должна жить и наказать палача. Девушка присела на кровать, и отец сел рядом, взяв дверь на прицел.
Когда перестали скулить издыхающие собаки, с двери слетел засов, упала щеколда, и нападавшие ворвались в каморку, сенатор смог выстрелить шесть раз, прежде чем сознание покинуло его.
Тадео Сеспедес решил, что перед ним виденье: ангел в венке из белого жасмина держит в объятиях агонизирующего старика и белые одежды на глазах становятся кроваво-красными. Но жалость тут же испарилась из души Тадео, пьяного от насилия и разгоряченного многочасовым сражением.
– Женщина – моя, – сказал он, прежде чем его люди успели к ней прикоснуться.
Наступило свинцовое пятничное утро, озаренное отблесками пожара. На холме стояла густая тишина. Уже стихли последние стенания, когда Мила Роза смогла подняться на ноги и дойти до садового фонтана, еще вчера окруженного магнолиями, а сейчас превратившегося в мутную лужу посреди обломков. Платье из органзы было изорвано в клочья. Мила Роза медленно сняла с себя лохмотья и, оставшись нагишом, окунулась в прохладную воду. Солнце встало над березами, и девушка увидела, как розовеет вода от крови – той крови, что сочилась у нее между ног, и отцовской крови, засохшей в ее волосах. Омывшись, она спокойно и без слез вернулась в полуразрушенный дом, нашла чем прикрыть наготу, взяла полотняную простыню и отправилась за останками отца. Головорезы привязали его за ноги к лошади и пустили ее галопом по холмам. Тело сенатора было сложно узнать: оно напоминало жалкую тряпичную куклу. Но любящая дочь сразу опознала этот труп. Завернув его в простыню, она села рядом встречать новый день. В таком положении ее и нашли жители Санта-Терезы, когда отважились наконец подняться на холм к особняку семьи Орельяно. Соседи помогли Миле Розе похоронить своих мертвецов и загасить пожар. Люди уговаривали девушку переехать в другую деревню к ее крестной. Там никто не узнает, что произошло. Но Мила Роза отказалась. Тогда соседи организовались в бригады, чтобы отстроить дом, и подарили девушке для защиты шесть сторожевых псов.
С той самой минуты, когда люди Тадео Сеспедеса выволокли из каморки ее полуживого отца, а Тадео закрыл за ними дверь и стал расстегивать кожаный брючный ремень, Мила Роза жила одной мыслью, и это была мысль о мести. Все последующие годы эта мысль не давала ей уснуть по ночам и не покидала ее в дневные часы. Однако с лица девушки не исчезла улыбка, а из сердца – доброта. Слава о ее красоте росла, так как певцы бродили по всей стране, восхваляя воображаемые достоинства Милы Розы, при жизни ставшей легендой. Каждый день она просыпалась в четыре утра, чтобы возглавить работы в поле и в доме. Она верхом объезжала свои владения, при покупках и продажах торговалась, как на восточном базаре, растила животных, сажала в саду магнолии и жасмин. Во второй половине дня она снимала брюки и сапоги, убирала на место оружие и облачалась в роскошные платья, привезенные в ароматных баулах из столицы. Ближе к вечеру начинались визиты, и гости слушали ее игру на фортепиано, пока служанки готовили подносы с пирожными и стаканами орчаты[41]. Сначала многие недоумевали, как это возможно, что после всего пережитого она не очутилась в смирительной рубашке в больнице для душевнобольных или не постриглась в монахини-кармелитки. Но благодаря частым праздникам в имении Орельяно люди скоро перестали судачить о трагедии, и воспоминания об убитом сенаторе постепенно стерлись из памяти. Некоторые знатные и богатые молодые люди, привлеченные красотой и умом Милы Розы, предлагали ей руку и сердце, невзирая на пятно изнасилования на репутации девушки. Она всем отвечала отказом: ее миссией в этой жизни была месть.
Тадео Сеспедес тоже не мог выкинуть из памяти ту роковую ночь. Эйфория от убийства и насилия прошла через пару часов, пока он скакал в столицу с отчетом о карательной операции. И тогда перед ним возник образ девочки в бальном платье и жасминовом венке, которая в темной, пропахшей порохом каморке молча вытерпела все, что он с ней вытворял. Перед его взором возникла она, лежащая на полу, едва прикрытая окровавленными лоскутами, погруженная в благостный сон беспамятства. И это видение посещало его каждую ночь перед сном, и так постоянно. Мирная жизнь, власть и работа в правительстве сделали из него спокойного и трудолюбивого человека. Со временем воспоминания о гражданской войне развеялись, и люди стали величать его «дон Тадео». Он приобрел себе имение на другой стороне горной гряды, занялся правосудием и в конце концов занял кресло алькальда[42]. Если бы не преследовал его образ Милы Розы Орельяно, он, может, и был бы счастлив. Но в каждой женщине, встречавшейся на его пути, в каждом объятии в поисках утешения, в каждой любовной истории на протяжении многих лет ему виделся лик Королевы карнавала. Песни и стихи бардов во славу Милы Розы, завоевавшей и его сердце, только сыпали соль на рану. Образ девушки разрастался, заполоняя его сознание целиком. И вот однажды Тадео Сеспедес не выдержал. Он сидел во главе длинного банкетного стола в кругу друзей и сотрудников, отмечавших его пятидесятисемилетие. Тут ему опять привиделась на белой скатерти обнаженная фигурка среди бутонов жасмина. И он понял, что видение никогда не оставит его в покое – оно будет преследовать его и после смерти. Стукнув кулаком по столу так, что задребезжала посуда, он потребовал свою шляпу и трость.
– Куда вы, дон Тадео? – спросил префект.
– Отдать старый долг, – ответил Тадео и ушел не прощаясь.
Ему не пришлось долго искать: он всегда знал, что девушка живет в том же доме, где произошла трагедия. Туда и направился Тадео. К тому времени построили хорошие дороги, и расстояния не казались такими уж большими. За прошедшие десятилетия окрестности преобразились, однако за последним поворотом взору Тадео предстал особняк Орельяно – точно такой же, как накануне штурма. Вот прочные стены из речного камня, которые он взорвал динамитом, вот старые резные арки темного дерева, что полыхали в пламени пожара, вот деревья, на которых он вешал трупы слуг сенатора, вот двор, где он расстрелял всех собак. Он остановил автомобиль за сотню метров до ворот, не решаясь следовать дальше: казалось, сердце у него в груди вот-вот разорвется. Он уже хотел ретироваться, как вдруг среди кустов роз, шурша юбками, возникла женская фигура. Тадео зажмурился изо всех сил: «Ах, только бы она меня не узнала…» В мягком свете сумерек он увидел Милу Розу Орельяно, плывущую по садовой дорожке. Ее волосы, ее светлый лик, ее гармоничные жесты, плавное колыханье юбок… Он словно погрузился в тот самый сон, что не оставлял его в покое уже четверть века.
– Наконец-то ты пришел, Тадео Сеспедес, – сказала она, увидев его.
Ее не ввели в заблуждение ни строгий черный костюм алькальда, ни благородная седина. У него по-прежнему были руки разбойника.
– Мне нет покоя. Ты меня преследуешь беспрестанно. Я так и не смог никого полюбить, кроме тебя, – сказал он срывающимся от стыда голосом.
Мила Роза Орельяно удовлетворенно вздохнула. Все эти годы она днем и ночью мысленно призывала его – и вот он здесь. Час пробил. Тут она посмотрела ему в глаза и увидела в них не жестокость палача, а лишь набежавшие слезы. Она попыталась отыскать в своем сердце ненависть, которую лелеяла все эти годы, но не нашла. Мила Роза вспомнила, как умоляла отца оставить ее в живых, чтобы она смогла выполнить свой долг, и вновь ощутила себя в объятиях многажды про