Если б мое сердце отозвалось
Амадей Перальта вырос в бандитском клане своего отца и стал таким же головорезом, как и все его родственники. Отец считал, что образование стремятся получать одни педики и для того, чтобы преуспеть в жизни, нужны не книги, а крепкие яйца и хитрость. Поэтому он растил сыновей в суровой обстановке. Со временем, однако, до старика дошло, что мир быстро меняется и теперь дела нужно вести на более стабильной основе. Эпоха неприкрытого грабежа сменилась коррупцией и завуалированным воровством. Пришла пора управлять состоянием семьи Перальта современными методами и задуматься об улучшении имиджа. Отец собрал сыновей и поставил перед ними задачу завязать дружбу с влиятельными людьми и научиться разбираться в законах, чтобы и дальше невозбранно процветать. Старик также велел сыновьям найти невест среди наследниц самых знатных семей в округе: вдруг удастся таким образом обелить фамилию Перальта, смыв с нее пятна грязи и крови. К тому времени Амадею уже исполнилось тридцать два года и он снискал дурную славу растлителя невинных девушек, которых потом бросал. Идея женитьбы не вызвала у Амадея ни малейшего энтузиазма, но перечить отцу он не посмел. Он начал ухаживать за дочерью одного помещика, чьи предки жили в тех краях на протяжении шести поколений. Несмотря на сомнительную репутацию претендента на руку и сердце девицы, ее семья приняла его предложение, так как невеста не отличалась красотой и страшилась остаться старой девой. Начался период скучного ухаживания, как это принято в провинции. Чувствуя себя неловко в белом льняном костюме и начищенных до блеска ботинках, Амадей каждый день прибывал с визитом в дом невесты. Под внимательным взором будущей свекрови или какой-нибудь тетушки сеньорита угощала жениха кофе с пирожными из гуайявы, а он тайком поглядывал на часы, выжидая удобного момента, чтобы откланяться.
За несколько недель до свадьбы Амадею пришлось отправиться по делам в один провинциальный городок. На полпути он очутился в деревне Аква-Санта, где никто не задерживается надолго, так что путешественники даже не запоминают название этого населенного пункта. В час сиесты Амадей шел по узкой улочке, проклиная жару и витавший в воздухе приторный запах мангового повидла. И вдруг он услышал кристально чистый звук, напоминавший журчание ручья среди камней. Звук исходил из невзрачного дома с облупившейся от солнца и дождей краской на стенах. Так выглядят почти все дома в Аква-Санте. Сквозь ограду Перальта разглядел беленый коридор, вымощенный темной плиткой, а за домом – дворик, где, скрестив ноги, сидела на земле прекрасная, как виденье, девушка, державшая на коленях цимбалы из светлого дерева. Мужчина замер, не в силах оторвать от нее глаз.
– Пойдем со мной, девочка, – проговорил он наконец; она подняла на него взгляд, и Амадей издали увидел на ее почти детском лице удивление и неуверенную улыбку. – Пойдем со мной, – приказал Амадей прерывающимся голосом.
Она колебалась. Последние ноты цимбал вопросительно повисли в воздухе. Перальта опять позвал ее, она встала и подошла к забору. Тогда мужчина просунул руку между прутьями ограды, отодвинул шпингалет, открыл калитку и взял девушку за руку, сопровождая все это фразами из лексикона покорителя женских сердец. Он клялся, что видел ее во сне, что искал ее всю жизнь, что не может ее потерять, что она предназначена ему судьбой… Все эти слова он мог бы спокойно оставить при себе, потому что девушка была недалекого ума и не совсем понимала смысл сказанного. Возможно, ее заворожил голос. Девушку звали Гортензия, ей только что исполнилось пятнадцать лет, и ее тело уже созрело для первых объятий, хотя сама она пока не осознавала причину своего душевного томления. Амадею не составило труда усадить девушку в автомобиль и увезти далеко в поле. Прошел час, и Перальта о ней и думать перестал. Он даже не вспомнил ее через неделю, когда она неожиданно появилась на пороге его дома, отстоящего от Аква-Санты на сто сорок километров. На девушке было желтое хлопковое платье и льняные альпаргаты[23], под мышкой она несла цимбалы, а в ее глазах пылал огонь любви.
Через сорок семь лет, когда Гортензию вызволили из подземелья, где она просидела все это время, похороненная заживо, и со всех концов страны понаехали журналисты с фотоаппаратами, она уже не помнила ни своего имени, ни как она сюда попала.
– Почему вы держали ее взаперти, как скотину? – приставали репортеры к Перальте.
– Потому что мне так захотелось, – спокойно отвечал он.
В то время Амадею было уже восемьдесят, он находился в здравом уме, но не понимал, почему вдруг поднялась такая шумиха по поводу столь давнего события.
Амадей не планировал объясняться. Это был своевольный старик, патриарх и прадед. Никто не осмеливался смотреть ему прямо в глаза, и даже священники приветствовали его, опустив голову. За долгие годы жизни он приумножил состояние, унаследованное от отца, завладел всеми землями от развалин испанского форта до государственной границы, а потом занялся политикой, став первым лицом в провинции. Он женился на дурнушке – дочери помещика; жена родила ему девятерых детей, а уж бастардов от других женщин было не счесть. Ни одна женщина не затронула его сердца, потому что это сердце было не способно любить. Единственной женщиной, о которой Перальта не мог забыть, была Гортензия, обитавшая в его сознании как неотступный кошмар. После краткой близости с этой девушкой среди цветов и полевых трав он вернулся домой к своим делам и постылой невесте из благородной семьи. Гортензия сама его нашла – она сама встала у него на пути, вцепившись в его рубашку с покорностью рабыни. «Вот тебе раз! – подумал тогда Амадей. – У меня впереди пышная свадьба, а тут явилась эта сумасшедшая девчонка…» Он хотел отделаться от Гортензии, но, увидев ее желтое платьице и заглянув в умоляющие глаза, решил, что глупо будет не воспользоваться такой возможностью; но сначала надо спрятать ее, пока не подвернется хоть какой-то выход из этой ситуации.
И вот так, практически по недосмотру, Гортензия очутилась в подвале старого сахарного завода, принадлежавшего семье Перальта. Там она просидела взаперти всю жизнь. Подвал был большой, сырой и темный; летом там стояла ужасающая жара, а в сухой сезон по ночам было холодно. В подвале хранилась кое-какая старая мебель, а на полу лежал тюфяк. У Амадея Перальты так и не нашлось времени обустроить помещение, хотя иногда его посещали мечты сделать из девушки наложницу из восточных сказок, нарядить ее в прозрачные одежды, украшенные павлиньими перьями и отороченные парчой. Ему бы хотелось повесить в подвале мозаичные светильники, поставить золоченую мебель на гнутых ножках, постелить пушистые ковры, по которым он бы мог ходить босиком. Может, Амадей так бы и сделал, если бы Гортензия напоминала ему про эти обещания. Но девушка была как гуачаро – слепая ночная птица, что прячется в глубине пещеры. Гортензии не нужно было ничего, кроме кое-какой пищи и воды. Желтое платье сгнило прямо на ее теле, и в итоге она осталась голой.
– Он любит меня, он всегда меня любил, – заявила она, когда соседи вытащили ее из подвала.
За столько лет взаперти она почти разучилась говорить: слова срывались с ее губ резко, точно предсмертные хрипы.
В первые недели после прибытия Гортензии Перальта проводил в подвале много времени, удовлетворяя нескончаемую похоть. Из страха, что девушку обнаружат, и из дикой ревности он не выпускал ее наружу, и она жила без света. Лишь иногда тонкий лучик пробивался внутрь подвала сквозь вентиляционное отверстие. В темноте любовники резвились на тюфяке в смятении чувств; кожа их пылала, а сердца напоминали голодных крабов. В подземелье запахи и звуки приобретали особые качества. Соприкасаясь в полутьме, эти двое постигали суть друг друга, угадывали все тайные поползновения своего визави. Их голоса отзывались многократным эхом, стены возвращали звуки поцелуев. Подвал превратился в запечатанный сосуд, где любовники кувыркались, как близнецы в околоплодных водах: два молодых упругих тела. Какое-то время их связывала абсолютная близость, которую они принимали за любовь.
Когда Гортензия засыпала, ее любовник отлучался за едой и к пробуждению девушки возвращался, желая новых объятий. Так бы они и любили друг друга до изнеможения, сгорая, словно двойной факел, – но нет. Случилось нечто будничное и заурядное – то, что можно было предвидеть и предсказать. Еще и месяца не прошло, а Перальта уже устал от любовных игр, которые к тому же начинали повторяться. От сырости у него заныли суставы, и он стал задумываться о том, что происходит снаружи. Пора было возвращаться в мир живых людей и брать в руки бразды правления судьбой.
– Подожди меня тут, девочка. Я пойду наверх, разбогатею и принесу тебе много подарков, платьев и королевских драгоценностей, – сказал он на прощанье.
– Я хочу детей, – сказала Гортензия.
– Детей у тебя не будет, но будут куклы.
Впоследствии Перальта благополучно забыл о платьях, драгоценностях и куклах. Он навещал Гортензию, когда вспоминал о ней, и не всегда они занимались любовью. Иногда Амадей приходил послушать, как девушка играет старинные мелодии на цимбалах. Ему нравилось смотреть, как, склонившись над инструментом, она перебирает струны пальцами. Часто Амадей так спешил, что не успевал сказать ей ни слова. Он наполнял кувшины водой, оставлял сумку с провизией и уходил. Однажды он забыл об этой обязанности на целых девять дней и, явившись, обнаружил Гортензию при смерти. Тогда до него дошло, что нужно найти помощника, который заботился бы о пленнице. Ведь семья, путешествия, дела и общественные обязанности занимали почти все его время. Для обслуживания Гортензии он нанял молчаливую индианку, которая хранила у себя ключ от навесного замка и регулярно приходила навести порядок в подземелье. Она отскребала росший на теле девушки бледный лишай, почти невидимый издали и пахнувший свежевскопанной землей и запустением.