– Он в моем доме? Да как он посмел? – пробормотала Патриция, и сердце ее бешено забилось. Чтобы побороть дрожь в руках и в голосе, она призвала на помощь всю свою железную дисциплину, выработанную за многие годы вращения в светских кругах. У нее промелькнула мысль дать отпор безумцу своими силами и покончить с этой историей раз и навсегда, но она поняла, что ее сил здесь не хватит: она предчувствовала свое поражение. – Скажите ему, что меня нет дома. Проводите его вон и предупредите всех слуг, что двери этого дома для этого джентльмена закрыты, – приказала она.
На следующее утро к завтраку экзотических цветов не доставили, и Патриция со вздохом облегчения (а может, и неудовольствия) решила, что до обожателя наконец-то дошел смысл ее поступков. Тем утром она впервые за всю неделю ощутила свободу и отправилась играть в теннис, а потом в салон красоты. Вернулась она в два часа дня с новой стрижкой и с сильной головной болью. Войдя в прихожую, она увидела на столике бархатный лиловый футляр с золотым логотипом фирмы Циммерман. Патриция машинально открыла футляр, подумав, что его тут оставил муж. Внутри она обнаружила изумрудное колье, к которому прилагалась вычурная визитка цвета сепии. Эти визитки Патриция уже научилась узнавать и отвергать. Головная боль сменилась паникой. Этот проходимец вознамерился разрушить ее жизненный уклад: он не только купил у ее собственного мужа драгоценность, которую невозможно скрыть. Он еще набрался наглости доставить эту драгоценность к ней домой. На сей раз не представлялось возможным выбросить подарок на помойку, как она раньше поступала с охапками цветов. Прижав футляр к груди, женщина заперлась в своем кабинете. Полчаса спустя она вызвала шофера и приказала ему вернуть пакет по тому же адресу, по которому он возвращал письма. Отделавшись от ожерелья, Патриция не испытала ни малейшего облегчения. Напротив, ей казалось, что ее все глубже засасывает трясина.
Между тем и Гораций ходил по зыбкой почве на ощупь, не продвигаясь вперед ни на шаг. Никогда в жизни ему не требовалось столько времени и денег для покорения женского сердца, хотя надо признать, что все его прежние женщины разительно отличались от этой. Впервые в своей жизни циркача он чувствовал себя нелепо. Так не могло больше продолжаться. Его могучее здоровье начинало сбоить, спал он плохо, то и дело просыпаясь в холодном поту от нехватки воздуха в легких, сердце сбивалось с ритма, желудок горел, в ушах звенело. Вдобавок муки страсти отрицательно сказывались на бизнесе. Гораций принимал поспешные решения, приводившие к финансовым потерям. «Черт возьми, я уже не знаю, кто я такой и где нахожусь, будь все проклято!» – ворчал он, утирая пот. Однако ни на секунду его не посещала мысль положить конец преследованию Патриции.
С лиловым футляром в руках Фортунато сидел в своем отеле, откинувшись на спинку кресла. И вдруг он вспомнил про деда. Об отце он думал редко, но часто возвращался в мыслях к своему замечательному деду, который в девяносто с гаком лет выращивал овощи на своем огороде. Гораций снял телефонную трубку и заказал междугородний разговор.
Старый Фортунато почти ничего не слышал и с трудом представлял себе принцип действия этой чертовой штуки, которая доносила до него голос с другого конца планеты. Однако даже в глубокой старости он не утратил ясности ума. Он терпеливо выслушал печальный рассказ внука, не перебив его ни разу.
– Итак, эта вертихвостка позволяет себе издеваться над моим мальчиком?
– Она даже не смотрит на меня, деда. Она богатая, красивая, благородная, и все-то у нее есть.
– Ага… и муж у нее есть.
– Да, но это не важно. Хоть бы раз она позволила мне с ней поговорить!
– Поговорить? А зачем? Тебе нечего сказать таким женщинам, мой мальчик.
– Я подарил ей королевское колье, а она мне его вернула без единого слова…
– Дай ей то, чего у нее нет.
– Например?
– Хороший повод посмеяться. С женщинами это всегда срабатывает.
И дед задремал с телефонной трубкой в руке, и ему снились девушки, что любили его в те годы, когда он крутил на трапеции сальто-мортале и танцевал менуэт с мартышкой.
На следующий день в офис ювелира Циммермана пришла очаровательная посетительница, представившаяся маникюршей. Она объяснила свой визит желанием предложить ему за полцены то же самое изумрудное колье, которое было им продано двое суток тому назад. Ювелир прекрасно помнил покупателя – как такого забудешь? Напыщенный мужлан.
– Мне нужна такая драгоценность, чтобы я смог покорить сердце одной неприступной дамы, – были его слова.
Циммерман мельком оглядел его и решил, что перед ним очередной нувориш, сколотивший состояние на нефти или на кокаине. Ювелир презирал вульгарность. Он привык общаться с людьми иного сословия. Циммерман редко сам обслуживал покупателей, но этот клиент, без колебаний готовый к любым тратам, настоятельно желал видеть его лично.
– Что вы мне порекомендуете? – спросил покупатель, глядя на витрину с самыми дорогими украшениями.
– Зависит от дамы. Рубины и жемчуг хорошо смотрятся на смуглой коже, изумруды для белокожих дам, бриллианты подходят абсолютно всем.
– У нее этих бриллиантов хоть пруд пруди. Муж дарит их ей, как леденцы.
Циммерман кашлянул. Он терпеть не мог подобные откровения. Покупатель взял в руки колье и бесцеремонно посмотрел сквозь него на свет, потряс ожерелье, будто связку колокольчиков, и воздух наполнился треньканьем изумрудов и зелеными искрами, а язва ювелира предательски заныла.
– Как вы думаете, изумруды приносят удачу?
– Я полагаю, что все драгоценные камни выполняют эту функцию, сеньор, но я не суеверен.
– Речь идет об особенной женщине. Я не могу ошибиться с подарком, понимаете?
– Прекрасно понимаю.
Однако, видимо, именно это и произошло, подумал Циммерман, едва скрывая саркастическую усмешку, когда девушка принесла ему колье обратно. Нет, с ожерельем все было в порядке, а ошибка заключалась в самой девушке. Ювелир представлял себе весьма утонченную даму, а не какую-то там маникюршу с сумкой из кожзаменителя и в простой блузке. Но девушка его заинтриговала: было в ней что-то уязвимое и одновременно страстное.
– Будет лучше, дитя мое, если вы мне расскажете все как на духу, – сказал Циммерман.
Девушка выпалила ему заученную историю от начала до конца и час спустя вышла из офиса легкой походкой. Как и предполагал Гораций, ювелир не только выкупил изумрудное колье, но и пригласил девицу на ужин. Циркач без труда понял, что Циммерман, хитрый и недоверчивый в делах, во всех остальных вопросах был наивен, как ребенок. Будет совсем не трудно удерживать его на расстоянии во время проведения операции, задуманной и оплаченной Горацием Фортунато.
И вот наступил незабываемый вечер для Циммермана, который рассчитывал на ужин, а в итоге окунулся в пучину страсти. На следующий день у него состоялось еще одно свидание с новой подругой, а ближе к концу недели он, запинаясь, сообщил Патриции, что на несколько дней отбывает в Нью-Йорк для участия в аукционе сокровищ из России – тех, что уцелели после убийства царской семьи в Екатеринбурге. Супруга оставила эту новость без внимания.
Оставшись дома одна, Патриция решила посвятить субботу восстановлению сил: желания выйти в свет не было, головная боль то и дело накатывала и не давала ей покоя. Она устроилась на террасе и принялась листать журналы мод. Всю неделю не было дождя, воздух стал сухим и плотным. Женщина немного почитала, но вскоре ее разморило на солнце. Тело ее налилось тяжестью, веки сомкнулись, и журнал выскользнул из рук. И тут из глубины сада послышался рокот. Она подумала, что это работает садовник – упрямый малый, который меньше чем за год превратил их сад в джунгли, выкорчевал кусты хризантем и освободил место для бурного роста тропической растительности. Она открыла глаза, посмотрела против света и заметила какой-то необычный предмет, раскачивавшийся на верхушке дерева авокадо. Патриция сняла темные очки и привстала. Да, без сомнения, там, наверху, раскачивалась какая-то тень. Не листва, а что-то другое.
Патриция Циммерман встала с кресла и сделала пару шагов вперед. Теперь она ясно видела фигуру в голубой одежде и в золотистом плаще, которая на высоте нескольких метров перелетала с дерева на дерево. Вот это существо сделало пируэт в воздухе и на секунду замерло, пытаясь послать ей воздушный поцелуй. Женщина едва не вскрикнула от страха, что виденье камнем упадет к ее ногам и от удара оземь разобьется. Но золотистый плащ вдруг наполнился воздухом, летучий скарабей вытянул руки и схватился за ветви ближайшей мушмулы. И тут же рядом возникла еще одна голубая фигура, висевшая вниз головой на верхушке другого дерева. Она раскачивала девочку в цветочном венке, держа ее за запястья. Первый акробат подал знак второму, который тут же швырнул ему малышку, выпустившую в полете целый дождь бумажных бабочек, прежде чем первый акробат поймал ее за щиколотки. Патриция стояла как изваяние, пока в вышине беззвучно летали эти голубые птицы в золотистых плащах.
Вдруг в саду раздался крик, долгий и дикий вой, отвлекший женщину от воздушных гимнастов. Она увидела на боковой стене дома толстый канат, по которому спускался Тарзан собственной персоной – тот самый, которого показывали в кино на дневных сеансах, герой комиксов ее детства. На нем была такая же точно набедренная повязка из тигровой шкуры, а на бедре у него сидела настоящая обезьянка, обнимавшая его за талию. Повелитель джунглей изящно приземлился, постучал себе в грудь кулаками и вновь издал утробный рев, привлекая внимание всех слуг семьи Циммерман, высыпавших на террасу. Патриция жестом приказала им не двигаться. Тем временем клич Тарзана смолк. Его сменил зловещий барабанный бой, возвещавший приближение свиты из четырех египтянок, продвигавшихся боком, странно вывернув голову и ступни; следом шел горбун в полосатом капюшоне, таща за собой на цепи черную пантеру. Затем появились два монаха, несшие саркофаг, а за ними – златовласый ангел. Замыкал кортеж индеец, загримированный под японца, в пеньюаре и на роликовых коньках. Все персонажи остановились по ту сторону бассейна, монахи опустили саркофаг на газон, весталки запели песню на каком-то мертвом языке, ангел и Курамото выставили напоказ свои великолепные мускулистые тела. В это время поднялась крышка саркофага, и из глубины его вылезло кошмарное существо, забинтованное с ног до головы. Когда оно поднялось на ноги, в