Мальчишки в палате глазели на сестру Германа. Она понемногу начинала перекидываться с ними шутливыми словечками, они подходили познакомиться или, если уже были знакомы по прошлым разам, поболтать. Уже тогда, всегда и везде, в любом коллективе, Ева сразу становилась «королевой», «командиршей», ей послушно отдавали роль лидера. Люди, маленькие и большие, сразу видели в Еве – что? Как описать эту ее особенность вызывать притяжение? Герман и теперь не знает. А ведь тогда, в школе, класса до седьмого, Ева была толстенькой девочкой, казалось бы, из тех, вызывающих обычно отторжение у сверстников. Плотное тельце, толстые ножки, пухлые щечки. А вот поди ж ты – тут же головы поворачивались в ее сторону, тут же бразды правления отдавались в ее пухлые живые ручки.
И вот уже Ева верховодила командой из ходячих мальчишек, затевала шумные игры, которые вскоре перемещались в коридор или игровую комнату. Даже если нога Германа не была привязана, он был не в состоянии к ним присоединиться. Всякий раз расстраивался и обижался. Прислушивался, выделяя ее голос из детского ора. Бабушка, поинтересовавшись его самочувствием и бесцеремонно сменив ему на виду у всех белье, обычно уходила к дежурному врачу и подолгу разговаривала с ним. Герман опять оставался один. И снова ждал сестру.
Набегавшись, Ева возвращалась. Выпивала полбутылки лимонада и съедала часть гостинцев. Вот она запрокидывает голову, прижав губы к горлышку – янтарь лимонада, смеясь, ловит подобревший вечерний свет. Ева вытирает губы, отдает бутылку с остатками лимонада Герману. Долго и тепло смотрит на него, будто говоря: все эти шумные игры в больничном коридоре, школьные дела, уроки, кондитерская с Лидочкой – не в счет. Главное – мы с тобой, остальное просто не существует. В каждый приход Евы случалась эта тихая, необыкновенная минута единения. После нее покой и уверенность надолго, до самой ночи, возвращались к Герману.
Чаще Ева не приходила. Приходила Елена Алексеевна и занималась с Германом, не позволяя ему отставать от школьной программы, хотя обучение было организовано и в больнице. Являлась все в том же сером платье, пахнущая хозяйственным мылом, с тем же портфелем, в котором менялись только учебники – за третий класс, за четвертый, пятый.
То, что Ева не придет, становилось очевидно к ужину. Герман сидел перед тарелкой с тушеной капустой или холодными макаронами с ржавчинами от подливки и смотрел в окно, как старое дерево, качая ветками, закрашивает темной краской угасающий день. Расстраивался он, однако, недолго. То, что Ева не пришла, означало лишь, что завтра она придет уже наверняка.
23
В декабре Герман выходит на работу, а для девочки нанимает няньку с проживанием – круглолицую круглобокую девушку, которая и ходит так, будто катится мячиком вперед, быстро перебирая короткими ножками, отстукивая марш каблучками дешевых крепких сапожек.
Нянька появляется на пороге квартиры Морозовых в снегопад. Китайский мятный пуховик залеплен снегом, будто новым видом магазинной упаковки. Вязаная шапка переливается снежной льдисто-ягодной сыпью. На вьющихся волосах, выступающих из-под шапки, слепки снега. Девушка ставит на пол растрескавшуюся, как старое зеркало, дерматиновую сумку, местами вспученную от отчаянного напора изнутри. Снимает варежку, протягивает Герману пухлую короткую ручку. Ладонь сильная, энергичная.
– Рита.
– Герман.
Запашок мокрой шерсти и молодого горячего пота. Крупные круглые глаза, красный от холода, вздернутый нос, веснушки.
– Я начну работать сегодня, – заявляет она.
– Это все ваши вещи? – Герман показывает взглядом на сумку.
– Да, – отвечает нянька и начинает снимать сапоги.
Ариша выглядывает из комнаты и, засунув палец в рот, смотрит на девушку.
– Как тебя зовут, девочка? – спрашивает ее нянька. – Меня – Рита.
Ариша подходит, с восхищением трогает снежную скорлупу на пуховике девушки. Новоиспеченная нянька ласково проводит ладонью по отросшему ежику волос девочки, поднимает ее на руки. Ариша с любопытством разглядывает лицо няньки, потом обнимает девушку за шею и тесно прижимается к тающему снегом пуховику.
К вечеру Ариша уже влюблена в няньку и называет ее Мояри – моя Рита.
Нянька состоит из старомодных платьев, книжных слов, штампов, молодого пота (невозможно, но от нее всегда пахнет потом) и кипучей энергии. Она привезла с собой стопку толстых справочников по воспитанию, развитию и питанию детей. Один из них, оставленный раскрытым на кухне, Герман как-то пролистнул и изумился назидательным советам, занимавшим до полутора страниц в каждой главе.
Как-то незадолго до Нового года Герман возвращается поздно, надеясь, что нянька с девочкой давно спят. Он открывает на кухне бутылку пива и уже собирается поднести его к губам, как заявляется Мояри. В одном из этих своих платьев. Странных, мешковатых. На этот раз платье желтое, шерстяное, стянуто на шее бантиком.
– Вот. – Нянька вручает Герману листок из школьной тетради.
– Что это?
– Список вещей, которые нужно купить Аришке.
Герман пробегает список глазами: белье, платья, колготки, лего, книга сказок А. С. Пушкина… Буквы круглые, с сильным нажимом, без наклона.
– Хорошо, я оставлю деньги, – говорит Герман, возвращая листок. – Чеки только потом покажите.
– И еще…
Герман недовольно смотрит на няньку.
– Аришку нужно показать логопеду.
– Зачем?
– Она почти не говорит. Я посмотрела в энциклопедии: в три года ребенок должен знать полторы тысячи слов и говорить предложениями.
– Ей же не двадцать лет, заговорит. – Герман забирает бутылку с пивом, намереваясь отправиться к себе в комнату.
Мояри поджимает губы. Усаживается на стул. На ее шее пульсирует жилка, отчего бантик, стягивающий ворот платья, дышит и подрагивает. Герману приходится тоже сесть.
– Будете пиво? – нехотя спрашивает он.
– Я понимаю, что вы пережили… – Нянька сцепляет руки, смотрит ему в глаза.
Она отчего-то решила, что Герман потерял жену. Он ее в этом не переубеждает. Герман отпивает пиво, вытягивает правую ногу: после нагрузок она нестерпимо ноет.
– Герман, вы должны понимать, что жизнь на этом не заканчивается.
– В какой книжке вы это прочитали, Рита?
– Я пережила в своей жизни достаточно, чтобы с полной уверенностью утверждать: если сгорела одна лампочка, то, значит, вскоре загорится другая.
– Рита, ради бога, идите спать.
Герман выпивает пиво залпом.
– Я вижу, что вам нужна помощь, Герман. Вы худеете и еще – совсем не замечаете дочь, когда так нужны ей. Вы даже как будто отталкиваете ее. Я беспокоюсь о девочке.
– А я было подумал, что вы беспокоитесь обо мне.
– Вы взрослый, а она маленькая девочка.
– Рита, мне надо отдохнуть. У меня был тяжелый день.
– Я приготовила овощное рагу со свининой, – помолчав, заявляет нянька. – Рагу вкусное, калорийное. Я приготовила его по рецепту из книги «Старинные рецепты домашней кухни». Аришке понравилось.
– Ну прекрасно. Ребенок сыт.
– Могу для вас подогреть. По моим подсчетам, вам, Герман, нужно набрать не меньше восьми килограммов.
– Я сам подогрею. Спасибо. Идите спать, Рита.
Когда нянька, наконец, уходит, возмущенно стуча каблуками (она предпочитает даже дома носить обувь с тяжелыми массивными каблуками), Герман встает и открывает холодильник, чтобы достать еще бутылку пива. Задерживается взглядом на кастрюле. Выдвигает, открывает крышку – переваренные обесцветившиеся овощи, мясо, покрытое сыпью крупно нарезанных трав, ребро лаврового листа, тщетно пытающееся освободиться от тяжелого месива. Герман подавляет приступ тошноты и, порывшись в памяти, вспоминает, что уже ел сегодня. Хот-дог, когда после работы несколько часов сидел в машине в темном дворе Ломакиных.
Наутро, когда Герман встает в шесть часов, чтобы в семь тридцать быть в больнице, его уже ждет завтрак, дымит, как паровоз, на столе. И не только завтрак. Умытая и причесанная Ариша сидит на табурете напротив, болтает ногами и пьет какао.
– Девочка должна иметь возможность пообщаться с отцом, – почти угрожающе заявляет нянька, ненадолго показавшись на кухне, светящей огнями в утренней зимней ночи, как инопланетный корабль в космосе.
Герман наскоро проглатывает завтрак, слушая, как Ариша стучит сандалиями по ножке стола, отчего макароны в его тарелке слегка подскакивают. Ариша вытаскивает шоколадную пенку из чашки и принимается возить ею по столу, образуя причудливые формы и объясняя их Герману: ук, пи-ца, те-зо-р-р.
Когда Герман одевается в прихожей, ошибочно полагая, что выполнил родительский долг, Мояри подводит девочку к нему: иди поцелуй папу. Ариша подходит, смотрит этим своим сосредоточенным взглядом утопленных глаз сквозь стекла липовых очков. Нянька тоже смотрит. Герману приходится присесть. Девочка тянется, целует. Словно мокрое насекомое, сбившись с полета, задевает щеку Германа. Встав и собравшись с силами, он в ответ касается горячей, пахнущей детским мылом макушки.
С этого дня завтрак и Ариша неизменно ждут Германа по утрам на кухне. В одно из утр нянька присоединяется к ним. Видимо, прочитала новую статью в справочнике. Садится за стол с большой кружкой чая, куда принимается макать плотные спрессованные кусочки сахара и с завидным аппетитом отправлять их в рот. Теперь каждый день они завтракают уже втроем. В промежутках между глотками чая нянька обычно сообщает о том, какая ожидается погода или какой сегодня праздник по календарю.
Завтраками дело не ограничивается. Нянька заранее допрашивает Германа о дате его выходного и настаивает на походах в детский театр, цирк, кинотеатр и в тому подобные заведения. Но тут Герман непреклонен:
– В этом возрасте ребенку нужен только чистый воздух и движения. Это я как врач вам, Рита, говорю.
Поэтому они обычно ограничиваются прогулкой вдоль замерзшей речушки неподалеку от дома. Часовая пытка снегом, деревьями, птицами (нянька цитирует целые абзацы из справочников о каждой птице) или, если погода влажная, лепкой снеговиков – и Герман свободен.