Ариша издает победный клич: нужный павильон перед ними. Судя по количеству посетителей, павильон этот действительно знаменит, хотя внешне ничем не отличается от соседних со скучающими продавцами: те же экраны, коробочки, проводки. Герман снабжает Аришу деньгами, забирает у нее китайские палочки-колокольчики, засовывает их под мышку и направляется к островку знакомых и понятных ему предметов – развалу с DVD дисками. Тут околачиваются люди его возраста и постарше, которые не желают признавать, что DVD устарели. Продавец, плотный, раскрасневшийся на солнцепеке мужчина лет пятидесяти, то и дело выцепляет наметанным глазом кого-нибудь из покупателей.
– Исторические? – угодливо повторяет он мягким басом за женщиной в ажурной розовой шляпе. – У меня их две коробки. Из новинок – датский фильм «Королевский роман». Не смотрели? Про британскую принцессу Каролину Матильду… Не хотите датский? Голливудский? Помилуйте, милая, что американцы понимают в истории?
Герман переходит от коробки к коробке. Вестерны обычно лежат вместе с боевиками. Он перебирает пластмассовые коробочки с обложками, изображающими погони на машинах, стрельбу в грязных дворах, взрывы в ресторане с осколками тарелок и разлетающейся едой… На руках от коробочек остается пыль, даже сажа какая-то. Вестернов, как всегда, мало. Хорошего вообще всегда мало. Герман обнаруживает классику – «Дилижанс» и «Великолепную семерку», два фильма Серджо Леоне, ремейк «Поезда на Юму»… Все это, конечно, ему давно знакомо.
– А вот этот смотрели? – Продавец оказывается напротив Германа, закрывает собой солнце. – Он на английском, только месяц как вышел.
Пока Герман рассматривает коробочку, читает название Cole Younger & The Black Train, продавец вытаскивает из кармана пирожок, судя по запаху – с мясом, и принимается с аппетитом жевать. Режиссер фильма – Кристофер Форбс. Герман смотрел его вестерн «Холодный день в аду» и совсем не впечатлился.
– Предупреждаю – запись из кинотеатра. – Продавец перебросил кусок пирожка из-за левой щеки под правую, тщательно прожевал. – Я всегда честен с покупателями. Этот взял для одного своего постоянного клиента, свихнувшегося на вестернах. Он, покупатель, в смысле, в Афгане служил. «Только на них – вестернах – и выживаю, – так он всегда мне говорит. – Этот мир, – продавец запихивает в рот остатки пирожка и разводит руки, как бы охватывая всю “Юнону” с ее новой техникой, старыми тапками, монетами и чайниками на барахолке, – этот мир не для нас, не для таких, как мы». Так он, этот мой постоянный клиент, говорит. А ты не служил в Афгане? Чечне? Нет? Что-то в тебе есть такое… – Он щелкает пальцами. – Я никогда не ошибаюсь, – секунду-другую внимательно смотрит на Германа. – Ну как, берешь?
– Па, чего нашел? – Ариша возникает за спиной.
– Новый, мутного режиссера, да еще и на английском. – Герман протягивает продавцу деньги.
– Ты же говорил, что хороших вестернов больше не снимают?
– Ну, кто знает – вдруг?
– Дочка? – спрашивает продавец, улыбается и отдает сдачу. – Похожа. Тоже любишь вестерны?
– Не. В них все понятно с самого начала. То ли дело детективы или такие, знаете, фильмы-перевертыши. Вроде «Других».
– Хочешь присмотреть что-нибудь?
– Нет, спасибо.
– Ну, значит, в другой раз.
– Все купила?
Мог бы и не спрашивать. Лицо Ариши, еще по-детски плоское, выглядит как бьющий источник счастья. Подставляй чашу, наливай да пей. Герман взял у нее пакет с покупками, положил в него колокольчики, диск.
– У нас с тобой есть еще часов пять. Можем отнести покупки и сходить куда-нибудь поесть и немного прогуляться.
– Давай лучше поедем в гостиницу и пиццу в номер закажем.
Герман знает: больше всего на свете Арише сейчас хочется разложить все эти штучки, натрогаться, налюбоваться на них, повиснуть на телефоне с Митькой и обсуждать покупки с час.
– Но ты так и не посмотрела город.
– А это что? – Она показывает взглядом на безликие дома-форпосты для отражения ветров. – Не город разве?
– Ты же понимаешь меня.
– Ну па…
Герман смотрит в ее небольшие серые глаза. Взгляд ясный, честный до мурашек.
Чтобы хоть немного познакомить Аришу с красотами Петербурга, Герман просит таксиста покатать их. Но в машине Ариша сразу надевает наушники и прикрывает глаза. Баюкает свое счастье, прижимает пакет с купленными деталями. Герман сначала пытается обращать ее внимание на ту или иную достопримечательность, но вскоре прекращает эти бессмысленные попытки: Ариша послушно скользит взглядом по дому, или собору, или мосту, на который указывает Герман, но тут же снова натягивает наушники и прикрывает глаза.
Ленинский, Московский, Садовая, Невский, каналы, Дворцовая площадь, набережная, тающее золото купола Исаакиевского собора. Конец апреля, на кварталы в солнечной сепии идет в атаку зеленый цвет. Стремительно заливает газоны, сбрызгивает тонкие ветви деревьев, распыляет из баллончика пышные светло-зеленые облачка и окутывает ими кусты в садике Екатерины. Еще пара-тройка таких теплых дней, и за зеленым войском пойдут в наступление красные, желтые – зацветут на клумбах тюльпаны, нарциссы, разбегутся по дворам одуванчики, а потом вспенятся яблони и вишни, а за ними и сирень.
Пицца «Четыре сыра», банка пепси-колы для Ариши и пива для Германа. Ариша складывает все это на тумбочку между кроватями в номере отеля. Хоть на некоторое время пицца перебьет запах старого дома на Фонтанке, который настойчиво просачивается сквозь современную отделку. Этот запах пропитал уже всю одежду, въелся даже в волосы и кожу на теле. Аришу, впрочем, запахи не беспокоят. Взяв кусок пиццы, она в кроссовках забирается на свою неубранную постель, раскладывает покупки и принимается их фотографировать, изредка откусывая пиццу. Герман вскрывает пиво. От весенней пыли в горле пересохло. Ариша протягивает руку:
– Дай отпить.
Берет, отпивает, морщится.
– Ну и гадость, – отдает назад Герману.
В номере одно арочное окно. Стены зеленые, под стать зеленым военным действиям на улице. Потолок невообразимо высок, на нем белеет-желтеет лепнина жутковатого вида – гипсовые цветки с завитками. То ли древние, то ли подделка под старину. На стене – старинные гравюры с видами Петербурга.
Перекусив пиццей с пивом, Герман решает-таки выйти прогуляться. Солнце жарит уже вовсю. По Фонтанке ездят прогулочные катера, умиротворяющий голос экскурсовода усыпляет, как полуденное жужжание шмеля. Рассмотрев коней Аничкова моста, Герман доходит зачем-то до Невы. Перегнувшись через нагретый пыльный гранит, смотрит на открыточные дома на той стороне, сдавленные синей сморщенной тканью воды. Возвращается по весенней жаре назад.
Ариша спит в наушниках, приоткрыв рот. Окно распахнуто, со двора доносятся смех и взмахи крыльев. Китайские колокольчики висят на окне, умиротворенно покачиваются и позвякивают. Герман осторожно снимает наушники с Ариши, стягивает кроссовки, грязные мокрые белые носки – распаренные ступни выдыхают, освободившись. Ступни у девочки узкие и длинные, уже сейчас тридцать восьмого размера, а какой будет после скачка роста? Убирает носки в пакет с грязными вещами. Собирает вещи по номеру и в ванной, упаковывает. Через час пора будет выходить. Герман подходит к окну. Дзинь-дзинь, говорят колокольчики. Изображение чужого города в окне, как всегда, волнует и тревожит. Дзинь-дзинь.
Герман достает коробку с вестерном. Вставляет диск во встроенный в телевизор DVD-проигрыватель. Ложится, закинув руки, на кровать.
С первых минут понятно, что этот вестерн не всерьез. Английский Герман знает настолько, насколько преподавали в школе и непрофильном институте, то есть – практически никак. В начале фильма некто похищает девушку, а потом на протяжении минут двадцати идут разговоры, меняются лишь собеседники и их месторасположение. Герман выцепляет детали, любимые маркеры вестерна – ковбойские шляпы, стену дома из свежего дерева, бутылку виски и стаканы на темном столике, глаз и хвост лошади… Он почти засыпает, когда вдруг начинается движуха, как сказала бы Ариша: группа всадников в шляпах энергично поскакала по солнечно-зеленому лесу с явным намерением наконец в кого-то пострелять.
Ариша, не открывая глаз, садится на кровати, нашаривает наушники, банку пепси-колы, допивает остатки, встает и так же, не открывая глаз, перебирается к Герману. Нащупав свободное место, укладывается, надев наушники, поджав ноги и обхватив себя руками. Герман сдвигается на край, освобождая девочке побольше пространства. На экране меж тем ковбои подняли пистолеты.
Грохот в комнате сливается с выстрелами на экране. Герман вскакивает: лепнина, те самые жутковатого вида гипсовые цветки с завитками валяются на Аришиной кровати и на тумбочке, на остатках пиццы. Отдельные крошки и куски рассыпались по полу. В воздухе полотном марли повисает, покачиваясь, белая пыль. Вытянутая рука и не подумавшей проснуться Ариши осыпана белой пудрой. Подняв взгляд наверх, Герман видит дыру в лепнине над кроватью Ариши, дальше лепнина пошла трещинами, нависла и того гляди шлепнется. Герман вскакивает, хватает девочку на руки и выносит ее в коридор.
– Эти цветки, господи спаси, в тонну весом. Я сама их всегда побаиваюсь. – Администраторша лет пятидесяти с белым, как у гейши, от страха лицом обнимает Аришу. – Какое же у тебя чутье, девочка.
– Это не чутье. – Ариша мягко отстраняется от объятий, зевает и, подняв босую ступню от холодного пола, прижимает ее к щиколотке. – Меня мама предупредила.
– Ну конечно. – Фальшивая улыбка запускает процесс оживления на лице администраторши. – Мамы всегда беспокоятся о своих деточках.
Ариша схватывает Германа за рукав:
– Па, мои детали?
– Мы принесем вам все ваши вещи, – говорит администраторша. – Пойдемте, я отведу вас в другой номер.
– Да ну, какой другой номер, – отмахивается Герман. – У нас поезд через час. Вызовите нам, пожалуйста, такси до Московского вокзала.