За все в жизни надо платить – Губа это знал, поэтому морально был готов к тому, что отражение в зеркале будет кардинально отличаться от того, что он видел ранее.
Но ТАКОГО ужаса он не ожидал. Губа отшатнулся, увидев в зеркале не человека, а демона. Болотную тварь, которая почти разложилась, но в то же время продолжала существовать.
Глянул второй раз, уже внимательнее.
«Но ты же всегда хотел, чтобы тебя боялись, разве нет?! А в таком виде точно будут бояться – факт!» – подумал Губа.
На третий раз он не просто заглянул в зеркало, но смог даже улыбнуться своему отражению. Правда, улыбка больше напоминала посмертную маску мумии.
Губа выпучил глаза – и захохотал. Легкие откликнулись на смех шумным присвистом, словно древний паровоз собирался дать ходу от платформы.
– Да-а, папочка ждет! – прошипел-просипел Губа, наконец принявший свой настоящий облик. В этот момент в дверях провернулся замок. – О-о, а вот и он – наследничек явился!
Припять,
дата не определена
Что-то горело.
Прямо на дороге.
– Ч-черт! – ругнулась девушка, ударив по тормозам, но поздно – мы проехали прямо над костром.
– Эт-то что та-такое? – спросил Пух.
– Знать бы еще! – буркнул я.
Не успел я открыть дверь, как Наташа выскочила наружу. Подняла пистолет, оглядываясь по сторонам.
– А м-мне что де-делать? – спросил толстяк.
– Сиди пока здесь. Всяко безопаснее, – ответил я и вышел вслед за девушкой из машины. – Наташ!
Рыжая кивнула на дорогу:
– Надо проверить!
Звуки голоса глохли в тумане.
Сам туман не имел запаха. Ни озона, ни кислорода. Вообще никакого, будто мы находились в стерильном помещении.
– Ты что-нибудь чувствуешь? – спросил я.
– В смысле? – Наташа вдруг покраснела и потупила взгляд.
– Ну, запах есть или нет?
– А-а… ты про это… – Девушка хмыкнула и шагнула в туман. – Горелым вот пахнет…
– Да, это есть. Но я вообще, в принципе. Про сам туман.
– Туман?! А что с ним не так, кроме того, что он слишком уж густой? – спросила Наташа.
– Он не пахнет. Вообще никак. Абсолютно.
Рыжая втянула ноздрями воздух, выдохнула.
– Не знаю, мне запах дыма уже ничем не перебить.
Девушка присела на корточки, подцепила пальцами сгоревший предмет и приподняла над асфальтом:
– Похоже, книжка или… боже!
– Что или?..
– Записная книжка!
– И кому понадобилось сжигать здесь записную книжку? Чья она?
Девушка сжала рукоять пистолета так, что хрустнули костяшки пальцев.
– Тот, кто прибыл вместе с нами с другой стороны, – резко ответила она.
– Череп, что ли?!
Наташа не ответила, да это и не требовалось. При одном упоминании главы военсталов ее лицо искажала гримаса отвращения.
– Хорошо, допустим, он тоже здесь… Но что ему тут нужно?
– Какая разница?! В любом случае от него ничего хорошего ждать не стоит. Он…
– Что – он?..
– Ничего. – Девушка не стала развивать мысль.
Пару секунд она всматривалась в туман, а потом двинулась в ту сторону, где виднелись очертания дома.
– Постой, а как же Пух? – Я показал на машину.
– Это твой друг, сам с ним разбирайся!
Сразу вспомнил свои прежние мысли на тему того, что при первом удобном случае стоит расстаться с «напарником».
А еще – бродить по Припяти в поисках Черепа я не собирался, мне нужно найти сестру. Отец ведь назвал место, где она может быть.
– Стой! – Я догнал девушку. – Послушай. Я, конечно, не знаю, зачем тебе этот Череп, но я не могу с тобой идти.
– Так и не иди, – развела руками Наташа.
– Мне правда жаль, – сказал я. – Но мне надо найти сестру. Прямо сейчас, пока не поздно, у меня есть адрес и…
– Я все понимаю. Все услышала. А теперь – иди! – Девушка резко отвернулась и снова зашагала в туман.
– Да блин, послушай ты, да почему ты такая… – Я догнал Наташу, резко развернул к себе – и растворился в ее глазах: —…красивая!
Наташа захлопала ресницами, приоткрыла рот. Сообразил, что сболтнул лишнее.
– Я хотел сказать, упертая. Упертая, да. Почему ты такая, ну, как осел. Прешь и прешь. Мы могли бы сначала найти Катю, а потом принялись бы за поиски Черепа, если он тебе так нужен.
– Все с тобой ясно, – ответила девушка и, развернувшись, снова пошла по дороге.
– Но послушай!
– Ничего не хочу слушать. У меня своя дорога, у тебя своя.
– Наташа!
Никто не ответил. Девушка растворилась в тумане, будто нырнула в озеро.
«Наверное, стоит сходить за ней, – подумал я, но потом вспомнил, как не сдержался, понес пургу насчет «красоты». – Этого еще не хватало – я не мог так вот запросто влюбиться в эту взбалмошную девчонку. Кроме того – это опасно! Любые чувства опасны, а к киллерше— особенно! Пусть катится ко всем чертям!»
– Да и хрен с тобой, – сказал я и, повернувшись, зашагал к машине. Слезы наворачивались на глаза, но старался держаться – не хватало еще, чтобы Пух увидел в таком состоянии.
Смахнул предательскую слезу и, обойдя машину, открыл дверцу со стороны пассажира.
– Поведешь? – спросил я.
Пух огляделся, видимо, стараясь разглядеть рыжую позади меня.
– Нет ее, ушла, – не выдержал я. – Так что, поведешь машину?
– Ч-что, и с ней то-тоже ра-рассорился, да? – пробурчал Пух, вылезая. – И по-почему ты такой, С-сокол, а? Ни с кем то-толком не мо-можешь сосуществовать?
– Блин, я и с тобой не буду, как ты выразился, «сосуществовать», если не перестанешь меня донимать.
Толстяк сел за руль. Я примостился на пассажирское сиденье, положил лук и пустой колчан на колени.
– И к-куда те-теперь? – спросил Пух.
– За Катей.
– А На-наташа куда?
– Она… – Я шумно выдохнул. – У нее какие-то разборки с Черепом.
– Он кого-то с-сжег?
– Что?
– Кос-стер, говорю. Он спа-спалил кого-то?
Невольно улыбнулся.
– Да, написал вторую часть «Мертвых душ», и она ему не понравилась. Сжег все в итоге нахрен!
– «Мертвые души»?!
– Ну, там блокнот был с записульками.
– Блокнот?! – удивился Пух, заводя мотор. – Череп на-нас тут с бло-блокнотами ищет?
– Не знаю, кого он ищет на самом деле, но, похоже, этот блокнот был слишком хорошо знаком Наташе.
– Все-все же зря ты с не-ней т-так…
– С кем? С Наташей?! Это почему?
– Я же вижу.
– Что ты видишь?
– Ну-ну это…
– Что «это»? Пух, кончай говорить загадками! – Я даже покраснел – понял, к чему он клонит.
– Ну-ну, это. То, что ты ее то-того… – Напарник не сказал «любишь», но это само собой подразумевалось.
– Нет, ничего такого нет! Я серьезно. Она не в моем вкусе. И вообще – она убийца. Нам с ней не по пути, сечешь?
Пух внимательно посмотрел на меня, будто сверяя показания полиграфа.
– Как ска-скажешь, но все ра-равно з-зря ты так! – толстяк выжал педаль газа, и машина рванула по улице Ленина.
– Это мне решать, – ответил я, предпочитая глупому разговору вид за окном, в котором все равно ничего не было, кроме сплошной стены тумана, что меня вполне устраивало.
«Вот еще! “Любишь”? Что за фигня?! После всего, что случилось в жизни, я просто не мог никого полюбить. Не имел такого права. Потому что все, кого я любил, или бросали меня, или умирали. Или и то и другое сразу».
Прикрыл глаза. Усталость навалилась многотонным прессом, поэтому я даже не заметил, как заснул.
22 июля 1994 года,
трасса Киев – Борисполь
Ехать было всего ничего, каких-то полтора часа, а мы с Димкой уже успели рассориться вдрызг. Началось все с того, что он куда-то задевал мой корабль. Ракетный катер, который я смастерил на судомоделировании. Ходил на станцию юных техников за три километра, делал почти два месяца, а потом в один прекрасный день пришел из школы – а катера нет, тю-тю!
И Димка, который старше меня почти на три года, но выглядевший как дошкольник из-за болезни, сделал вид, что не понимает, о чем речь.
Я, естественно, пожаловался родителям.
Его родителям.
Отец у Димки – чиновник в киевской мэрии. Суровый такой мужик, никогда не улыбнется. И, естественно, жаловался не ему вперед, а Наталье Александровне – Димкиной матери, которая работала инженером на заводе. Та меня хотя бы слушала. Александр Андреевич же, как обычно, насупил брови, едва я заикнулся про катер:
– Димка, что ли?! Да что он тебе может сделать? Вон ты какой здоровый вымахал! Дылда! – махнул он рукой. Это еще нормально отделался, мог нарваться и на шлепок – только за то, что пожаловался. Тяжелый, горький и обидный шлепок. Поэтому жаловаться не любил. Но тут – цельный корабль исчез, будто заплыл в Бермудский треугольник. С концами!
А главное – накануне мы с Димкой его запускали в ванной, так Димка его все выпрашивал: отдай да отдай! Я, конечно, стоял на своем: нечего чужие корабли брать, свои надо уметь делать!
И тогда Димка жутко обиделся. Я ведь знал, что он не мог сделать такой же – пальцы не слушались, такая уж болезнь. Дима мог только все испортить, сломать. Как и произошло до этого с Великим Крейсером, на котором я вывел красной краской название «Варяг». Димка сдуру схватил корабль – и бежать в свою комнату. Но в итоге отломил прикрепленную на боку крейсера ракетницу, которую я клеил из картона два дня, а потом еще полдня расписывал масляной краской. Ракетницей я гордился – вышла как настоящая. Из такой, если жахнуть по другому кораблю, тот точно затонет. А Димка ее взял и сломал.
Догнал «брата» в коридоре.
– Отдай! – закричал я. – Этой мой корабль!!!
Димка только улыбался, давя негнущимися пальцами чужую поделку. Я с ужасом заметил, как согнулась еще и антенна на рубке.
– Отдай! – закричал я и резко дернул крейсер на себя.
Димка пошатнулся – а он нечасто ходил без костылей при родителях, и тут же полетел на пол. И, естественно, огласил коридор своими рыданиями.