Евангелие Достоевского — страница 11 из 31

Параллели между евангельским Христом и героем Достоевского бывают даже буквальными. Христос говорит книжнику: «Лисицы имеют норы и птицы небесные – гнезда, а Сын Человеческий не имеет, где приклонить голову» (Мф. 8:20). А князь Мышкин говорит Епанчину: «Благодарю вас, генерал, вы поступили со мной как чрезвычайно добрый человек… я и действительно не знал, куда голову приклонить». Иисус обращается к Богу Отцу: «Славлю Тебя, Отче, Господи неба и земли, что Ты утаил сие от мудрых и разумных и открыл то младенцам» (Мф. 11:25). А Лебедев говорит о князе Мышкине: «Утаил от премудрых и разумных и открыл младенцам, я это говорил еще и прежде про него, но теперь прибавлю, что и самого младенца Бог сохранил и спас от бездны. Он и все святые Его». Христос говорит: «Если не обратитесь и не будете как дети, не войдете в Царство Небесное» (Мф. 18:3). А Епанчин о Мышкине отзывается: «Совершенный ребенок, и даже такой жалкий»; «он почти как ребенок, впрочем образованный». И сам Мышкин рассказывает про своего швейцарского доктора: «Шнейдер мне высказал одну очень странную свою мысль… Он сказал мне, что он вполне убедился, что я сам совершенный ребенок, то есть вполне ребенок, что я только ростом и лицом похож на взрослого, но что развитием, душой, характером и, может быть, даже умом я не взрослый, и так и останусь, хотя бы я до шестидесяти лет прожил».

Подобно тому, как Христос неожиданно вторгся в жизнь людей Своего времени, князь Мышкин неожиданно появляется на сцене, вторгается в устоявшийся быт и оказывается центральной фигурой в жизни целой группы людей, ранее даже не подозревавших о его существовании. Подобно тому, как в присутствии Христа выявлялись пороки людей, ранее остававшиеся незамеченными, присутствие князя Мышкина становится катализатором процессов, о которых в Апокалипсисе сказано: «Неправедный пусть еще делает неправду; нечистый пусть еще сквернится; праведный да творит правду еще, и святой да освящается еще» (Откр. 22:11). Как при ярком свете, который выявляет не только прекрасное, но и безобразное, в присутствии князя Мышкина не только обнаруживаются прекрасные качества людей, но и обнажаются их недостатки и пороки. В этом смысле пришествие князя Мышкина в мир героев романа становится «судом», перед которым каждый из них должен держать ответ.

Поиск Христа

Богоискательство и поиск своего, «русского Христа» был одной из тенденций русской культуры второй половины XIX века. Гоголь в последние годы жизни напряженно и мучительно искал свой путь ко Христу, написал даже целое толкование на текст Божественной литургии.

В Риме Гоголь сблизился с художником Александром Ивановым, работавшим в это время над картиной «Явление Христа народу». Картина, которая должна была стать дипломной работой художника, стала полотном всей его жизни. Христос занимает в ней духовно центральное место, хотя и изображен в отдалении от основной группы людей, пришедших к Иоанну Крестителю на Иордан. В этой группе ближайшее место ко Христу занимает Гоголь, согласившийся позировать Иванову специально для этой картины.

Достоевский не мог пройти мимо картины Иванова. Что же касается шедевра Крамского «Христос в пустыне», то эту картину Достоевский видел на выставке передвижников в 1872 году. Здесь Христос изображен сидящим на камне: на Его лице следы глубоких раздумий, у Него взгляд человека, погруженного в себя, руки напряженно сжаты.


И. Крамской. Христос в пустыне


Художник Илья Репин вспоминает о том, как посещал Крамского во время работы над этой картиной: «За чаем он оживился совсем. Начав понемногу о Христе, по поводу образа, он уже не переставал говорить о Нем весь этот вечер. Сначала я плохо понимал его, мне очень странным казался тон, которым он начал говорить о Христе: он говорил о Нем как о близком человеке. Но потом мне вдруг стала ясно и живо представляться эта глубокая драма на земле, эта действительная жизнь для других. “Да, да, конечно, – думал я, – ведь это было полное воплощение Бога на земле”. И далее я был совершенно поражен этим живым воспроизведением душевной жизни Христа. И казалось, в жизнь свою я ничего интереснее этого не слыхал».


Рафаэль. Сикстинская Мадонна


Тициан. Динарий кесаря


Одним из источников вдохновения для Крамского послужила картина Тициана «Динарий кесаря». Эту картину любил и Достоевский. Анна Григорьевна вспоминает: «Федор Михайлович выше всего в живописи ставил произведения Рафаэля и высшим его произведением признавал “Сикстинскую Мадонну”. Чрезвычайно высоко ценил талант Тициана, в особенности его знаменитую картину “Христос с монетой”, и подолгу стоял, не отводя глаз от этого гениального изображения Спасителя». На нем «лицо Христа выражает удивительную кротость, величие, страдание». Имеется в виду картина «Динарий кесаря».

Как предполагают некоторые исследователи, в 1867 году Достоевский видел в Москве картину «Се Человек», которую тогда считали произведением Дюрера. Эта картина висела в храме в честь иконы Божией Матери «Всех скорбящих Радость», напротив которого находился дом Куманиных, где Достоевский часто бывал. После революции картина была из храма перенесена в Пушкинский музей, где хранится по сей день. Автором ее считается голландский живописец первой половины XVI века Ян Мостарт. На картине Христос, бледный, в терновом венце, изображен со связанными впереди руками; Его рот приоткрыт, глаза полузакрыты, из правого глаза вытекает крупная слеза. Предположительно, именно эту картину описывает в романе «Идиот» князь Мышкин, когда говорит: «Нарисуйте эшафот так, чтобы видна была ясно и близко одна только последняя ступень; преступник ступил на нее: голова, лицо бледное как бумага, священник протягивает крест, тот с жадностию протягивает свои синие губы, и глядит, и – все знает. Крест и голова – вот картина, лицо священника, палача, его двух служителей и несколько голов и глаз снизу».


Я. Мостарт. «Се Человек». XVI в.


Глубокое и сильное впечатление на писателя произвела картина Гольбейна «Мертвый Христос», которую он увидел в Базеле в том же 1867 году. О ней в «Письмах русского путешественника» упоминает Карамзин: «В Христе, снятом со креста, не видно ничего божественного, но как умерший человек изображен Он весьма естественно. По преданию рассказывают, что Гольбейн писал Его с одного утопшего жида».

Вспоминает Анна Григорьевна: «По дороге в Женеву мы остановились на сутки в Базеле, с целью в тамошнем музее посмотреть картину, о которой муж от кого-то слышал. Эта картина, принадлежавшая кисти Ганса Гольбейна, изображает Иисуса Христа, вынесшего нечеловеческие истязания, уже снятого со креста и предавшегося тлению. Вспухшее лицо Его покрыто кровавыми ранами, и вид Его ужасен. Картина произвела на Федора Михайловича подавляющее впечатление, и он остановился перед нею как бы пораженный. Я же не в силах была смотреть на картину: слишком уж тяжелое было впечатление… и я ушла в другие залы. Когда минут через пятнадцать— двадцать я вернулась, то нашла, что Федор Михайлович продолжает стоять перед картиной как прикованный. В его взволнованном лице было то как бы испуганное выражение, которое мне не раз случалось замечать в первые минуты приступа эпилепсии. Я потихоньку взяла мужа под руку, увела в другую залу и усадила на скамью, с минуты на минуту ожидая наступления припадка. К счастию, этого не случилось: Федор Михайлович понемногу успокоился и, уходя из музея, настоял на том, чтобы еще раз зайти посмотреть столь поразившую его картину».


Г. Гольбейн. Мертвый Христос в гробу


В романе «Идиот» эта картина занимает очень важное место. Сначала князь Мышкин порывается рассказать о том, как видел ее в Швейцарии. Потом он видит копию этой картины в петербургской квартире Рогожина и говорит с удивлением: «Да это… это копия с Ганса Гольбейна… Я эту картину за границей видел и забыть не могу». Прямо перед картиной происходит диалог Мышкина и Рогожина о вере в Бога:


– А что, Лев Николаич, давно я хотел тебя спросить, веруешь ты в Бога или нет? – вдруг заговорил опять Рогожин, пройдя несколько шагов.

– Как ты странно спрашиваешь и… глядишь! – заметил князь невольно.

– А на эту картину я люблю смотреть, – пробормотал, помолчав, Рогожин, точно опять забыв свой вопрос.

– На эту картину! – вскричал вдруг князь, под впечатлением внезапной мысли, – на эту картину! Да от этой картины у иного еще вера может пропасть!


Наконец, об этой же картине рассказывает Ипполит, являющийся своеобразным двойником и Достоевского, и Мышкина: «На картине этой изображен Христос, только что снятый со креста. Мне кажется, живописцы обыкновенно повадились изображать Христа и на кресте, и снятого со креста, все еще с оттенком необыкновенной красоты в лице; эту красоту они ищут сохранить ему даже при самых страшных муках. В картине же Рогожина о красоте и слова нет; это в полном виде труп человека, вынесшего бесконечные муки еще до креста, раны, истязания, битье от стражи, битье от народа, когда Он нес на Себе крест и упал под крестом, и наконец крестную муку в продолжение шести часов».


Распятие. Фрагмент иконы XV в.


Почему Достоевского интересуют все эти подробности? Почему в таких деталях он описывает не только саму картину, но и евангельский сюжет, послуживший для нее источником вдохновения? Достоевский был хорошо знаком с богословской литературой, в которой подчеркивалась Божественная природа Христа. Он хорошо знал традицию иконописного изображения Распятия. На православных иконах Распятия Христос представлен не страдающим, а уже умершим. При этом лик Его выражает спокойствие, тело благообразно, лишь следы от ран на руках и ногах и от раны в боку деликатно и тонко прописываются художником. Человеческий аспект страданий Христа, мука Его агонии, следы на теле от бичевания и ударов – все это как бы остается за кадром.

Достоевский искал подход к реальному, живому Христу. Подобно Крамскому, он говорил о Христе как о близком человеке. И его очень интересовали те подробности жизни и смерти Христа, которые ни в Евангелии не раскрыты подробно, ни на иконах не изображаются. Мало кто в его времена знал об ужасающих деталях казни Иисуса Христа, о том, каким было бичевание в Римской империи, какие нечеловеческие муки испытывал всякий распятый. Достоевский хотел проникнуть в подробности этой истории, жадно хватался за любые источники, будь то книга Ренана или полотно Гольбейна.