отрицал и опыт молитвы, считая молитву ненужным и бессмысленным действием.
Л. Толстой думал… что можно принять учение Христа, отвергнув слово Его о том, что Сын и Отец – одно, или приняв эту сыновность только в смысле общей сыновности всех «сынов человеческих» Богу, оставив неразрешенным ветхозаветное противоположение Бога человеку, Господина, «Хозяина» – рабу, «работнику». Но это оказалось невозможным: когда Л. Толстой вынул символ Единородной Сыновности, на котором все держится в учении Христа, – оно распалось, рассыпалось, как зерна ожерелья, из которого вынута связующая нить, само себя отринуло, уничтожило в своих последних выводах, не только как религия, но и как нравственность; вместо великого соединения получилось такое раздвоение, расщепление, такое противоречие Я и Не-я, любви к себе и любви к другим, такое отрицание божеского во имя человеческого, человеческого во имя божеского, каких еще не было ни в одном из религиозных и нравственных учений мира… Л. Толстой хотел отделить нравственность от религии; но когда порвал их живую связь, то и нравственность, как религия, в руках его истлела – и от христианства ничего не осталось.
Религия Толстого, сочетавшая в себе отдельные элементы христианства, буддизма и ислама, граничила с пантеизмом. В Иисусе Христе Толстой не признавал воплотившегося Бога, считая Его лишь одним из выдающихся учителей нравственности, наряду с Буддой, Магометом и Конфуцием.
Если Толстого в христианстве интересовала прежде всего мораль, то для Достоевского главным в христианстве был Христос. Догмат Боговоплощения, учение о том, что Бог стал Человеком, Слово стало плотью, – вот сердцевина христианства по Достоевскому: «Не мораль Христова, не учение Христа спасет мир, а именно вера в то, что Слово плоть бысть… что идеал был во плоти, а стало быть, не невозможен и достижим всему человечеству… Христос и приходил затем, чтобы человечество узнало, что знания, природа духа человеческого может явиться в таком небесном блеске, в самом деле и во плоти, а не то что в одной только мечте и в идеале, что это естественно и возможно. Этим и земля оправдана. Последователи Христа, обоготворившие эту просиявшую плоть, засвидетельствовали в жесточайших муках, какое счастье носить в себе эту плоть, подражать совершенству этого Образа и веровать в Него во плоти… Тут именно все дело, что Слово в самом деле плоть бысть. В этом вся вера и все утешение человечества».
Поиск истины увел Толстого от Церкви, а Достоевского вернул в Церковь. Говоря о том, что ему «лучше хотелось бы оставаться со Христом, нежели с истиной», Достоевский помнил евангельские слова Христа: «Я есмь путь и истина и жизнь» (Ин. 14:6). Истина в христианстве – не отвлеченное философское понятие. Истина – это Сам Христос, Единородный Сын Божий, Бог и Человек в одном Лице.
И Толстой, и Достоевский всю жизнь читали Евангелие. Но вычитали они из него совершенно разные вещи. Толстого привлекало учение Христа, в частности Его слова о непротивлении злу силой. Он выступал против службы в армии, был апологетом абсолютного и безоговорочного пацифизма. Толстой отрицал Божественную природу Христа и вслед за немецкими и французскими рационалистами XIX века создавал свою «религию в пределах только разума». Не владея по-настоящему греческим языком, он даже сделал свой собственный «перевод» Евангелия, представлявший собой кощунственную пародию на него. Все чудеса Христа в этом «переводе» были либо вообще выброшены, либо перетолкованы в рационалистическом духе. Толстой отрицал основные догматы христианства, вырастающие из евангельской истории Христа: о Его рождении от Девы, о том, что Он совершал исцеления и воскрешал мертвых, о Его собственном воскресении из мертвых.
А. Рублёв. Апостол Павел. Икона, 1410-е гг.
Достоевского, напротив, привлекали рассказы о чудесах Христа, и тема воскресения из мертвых была для него центральной. Эта тема была главной и в первохристианской проповеди. Апостол Павел писал христианам Коринфа: «Если нет воскресения мертвых, то и Христос не воскрес; а если Христос не воскрес, то и проповедь наша тщетна, тщетна и вера ваша» (1 Кор. 15:13–14). Для Достоевского воскресение Христа – предмет веры, а воскресение мертвых – предмет надежды и упования.
Без воскресения мертвых и без будущей жизни обессмысливается для Достоевского жизнь земная: «Вся история как человечества, так, отчасти, и каждого отдельно, есть только развитие, борьба, стремление и достижение этой цели… Итак, человек есть на земле существо только развивающееся, следовательно, не оконченное, а переходное. Но достигать такой великой цели, по моему рассуждению, совершенно бессмысленно, если при достижении цели все угасает и исчезает, то есть если не будет жизни у человека и по достижении цели. Следственно, есть будущая, райская жизнь».
У Достоевского была одна «первоверховная», или «владычествующая», идея – явление в мире Иисуса Христа. В нем была ясная личная любовь к Христу, живому и осязаемому. «Господь мой и Бог мой!» – это восклицание навсегда обрадованного сердца и ума можно проследить начиная с его каторжного периода и вплоть до смерти. В 1880 году он говорил студенту Зеленецкому: «Я хотел написать книгу об Иисусе Христе, где намеревался показать, что Он есть чудо истории, и появление такого идеала, как Он, в человечестве, в этом грязном и гнусном человечестве, есть еще большее чудо». Все романы Достоевского после 1865 года – это тоже, собственно, книги об Иисусе Христе.
Такова диалектика Достоевского. Он как бы в обратном порядке воспроизводит мысль апостола Павла: если Христос не воскрес, то нет воскресения мертвых. А если нет воскресения мертвых, то обессмысливается жизнь. Если же земная жизнь есть подготовка к вечности, тогда задача человека – освободиться от своего «я», уподобиться Христу в самоотверженной любви к ближнему.
Мышкин и женщины
В романе «Идиот» загадку князя Мышкина стараются разгадать все окружающие его люди. Каждый из них хочет понять, что это за человек, откуда он мог взяться, какие у него жизненные цели и почему они так сильно отличаются от общепринятых. Он же разгадывает личности окружающих людей. И прежде всего Настасьи Филипповны.
Среди женских образов, созданных Достоевским, этот – один из самых противоречивых. Сначала Мышкин влюбляется в ее портрет, на котором «была изображена действительно необыкновенной красоты женщина… в черном шелковом платье, чрезвычайно простого и изящного фасона; волосы, по-видимому темно-русые, были убраны просто, по-домашнему; глаза темные, глубокие, лоб задумчивый; выражение лица страстное и как бы высокомерное. Она была несколько худа лицом, может быть, и бледна». Потом князь встречается с ней, и между ними завязываются странные отношения, которые трудно назвать «романом», поскольку любовь к ней князя Мышкина – это, по выражению Мережковского, «чистейшим огнем пламенеющая христианская жалость, бесконечное самопожертвование; он любит ее только в духе, только для нее, а не для себя, против себя, потому что чувствует, что погибнет с нею, может быть, и ее не спасет».
Л. Вележева в роли Настасьи Филипповны. Сериал «Идиот», 2003 г.
Настасья Филипповна живет в постоянной внутренней раздвоенности: она то считает себя падшей женщиной, то оправдывает себя. В конце концов, она сама перестает понимать, где ее истинное «я»: «вся ее внутренняя жизнь… сводится к исканию себя и своего нерасколотого голоса за этими двумя вселившимися в нее голосами» (М. Бахтин). Только князь Мышкин, натура цельная и нераздвоенная, прозревает ее сокровенную глубину.
Достоевский помещает своего героя между двумя женщинами – Настасьей Филипповной и Аглаей. А Настасью Филипповну помещает между двумя мужчинами – Рогожиным и Мышкиным. «И вакханка, “бесноватая” Настасья Филипповна… любит Идиота так же, как девственница Аглая; они соперничают из-за него… Комический Дон Кихот превращается в трагического Дон Жуана… так что могучий самец, сладострастный паук Рогожин, перед этим, как будто бесполым серафимом чувствует себя жалким соперником в глазах женщин: они окружают “идиота”, больного, юродивого; они следуют за ним, служат ему, готовы умереть за него…» (Д. Мережковский).
Деньги
В своем романе Достоевский развивает еще одну глубоко христианскую тему: невозможность совместить счастье с погоней за деньгами. Достоевский познал эту невозможность на собственном опыте, когда заразился страстью к рулетке. «Когда идти на рулетку было не с чем и неоткуда было достать денег, Федор Михайлович начинал рыдать, становился передо мной на колени, умолял меня простить его за то, что он мучает меня своими поступками… – вспоминает Анна Григорьевна. – Вначале мне представлялось странным, как это Федор Михайлович, с таким мужеством перенесший в своей жизни столько страданий (заключение в крепости, эшафот, ссылку, смерть любимого брата, жены), не имеет силы воли, чтобы сдержать себя и не рисковать последним талером. Но скоро я поняла, что это не простая слабость, а всепоглощающая страсть, стихия, против которой даже твердый характер бороться не может».
Деньги играют важную роль в романах Достоевского. В «Преступлении и наказании» он описал бедного студента, решившегося на убийство старухи, дабы осчастливить других деньгами. Герой романа «Игрок» одержим страстью к игре на деньги. А в «Подростке» Достоевский опишет молодого человека, одержимого идеей «стать Ротшильдом».
В «Идиоте» не играют в рулетку, не убивают из-за денег, не пытаются стать Ротшильдами. Но ключевые персонажи находятся во власти денег. Настасья Филипповна получает от своего опекуна и растлителя Тоцкого 75 тысяч рублей, благодаря чему становится завидной партией: к ней сватается Гаврила Ардалионович Иволгин. Но Рогожин предлагает ей сначала 18, потом 40, а затем и 100 тысяч за то, чтобы она вышла за него, а от Иволгина предлагает откупиться тремя тысячами. С пачкой денег, завернутых в «Биржевые ведомости» и туго перевязанных бечевкой, Рогожин заявляется к Настасье Филипповне: в пачке сто тысяч. Тут выясняется, что князь Мышкин по завещанию недавно умершей тетки должен получить полтора миллиона рублей, а то и больше. Внимание всех собравшихся временно переключается на него: не его ли выберет теперь Настасья Филипповна. «Опоздал, Рогожин! Убирай свою пачку, я за князя замуж выхожу и сама богаче тебя!» – кричит Настасья Филипповна. Потом бросает пачку в огонь и предлагает Иволгину достать ее оттуда. Он падает в обморок. Тогда она каминными щипцами достает полуобгоревшую пачку из огня и бросает возле его тела со словами: «Вся пачка его!» А сама уезжает с Рогожиным.