Похороны Ф. М. Достоевского. Рис. В. Порфирьева. 1881 г.
Родные и друзья на могиле Достоевского. Фотография 1881 г.
Достоевского похоронили на кладбище Александро-Невской лавры. На надгробном памятнике начертали слова, которые он выбрал эпиграфом к роману «Братья Карамазовы»: «Истинно, истинно говорю вам: если пшеничное зерно, падши в землю, не умрет, то останется одно; а если умрет, то принесет много плода» (Ин. 12:24).
Могила Ф. М. Достоевского
Послесловие
Спустя месяц после кончины Достоевского был убит террористами император-Освободитель Александр II. Россия скатывалась в пропасть безверия, нигилизма и революционной бесовщины. Происходило то, против чего горячо и страстно предостерегал Достоевский. Россия не прислушалась к своему пророку: она выбрала революционный путь и заплатила за этот выбор миллионами жизней. На долгие десятилетия сияющий лик Христа был вычеркнут из народной памяти.
Покушение на императора Александра II. 1881 г. Гравюра, XIX в.
По словам Владимира Соловьева, главной идеей, которой служил Достоевский, «была христианская идея свободного всечеловеческого единения, всемирного братства во имя Христово. Эту идею проповедовал Достоевский, когда говорил об истинной Церкви, о вселенском православии, в ней же он видел духовную, еще не проявленную сущность русского народа, всемирно-историческую задачу России, то новое слово, которое Россия должна сказать миру… Христос не был для него только фактом прошедшего, далеким и непостижимым чудом… Истинное христианство не может быть только домашним, как и только храмовым, – оно должно быть вселенским, оно должно распространяться на все человечество и на все дела человеческие. И если Христос есть действительно воплощение истины, то Он не должен оставаться только храмовым изображением или же только личным идеалом: мы должны признать Его как всемирно-историческое начало, как живое основание и краеугольный камень всечеловеческой Церкви. Все дела и отношения общечеловеческие должны окончательно управляться тем же самым нравственным началом, которому мы поклоняемся в храмах и которое признаем в своей домашней жизни, то есть началом любви, свободного согласия и братского единения. Такое вселенское христианство исповедовал и возвещал Достоевский».
А. Иванов. Явление Христа народу
Интерьер музея-квартиры Ф. М. Достоевского в Санкт-Петербурге
Этот идеал не был им сочинен или придуман: он выстрадал его всей своей многострадальной жизнью. От детской веры через увлечение ложными идеалами и учениями в молодости – вновь к вере, но уже зрелой и осмысленной, закаленной скорбями и испытаниями: таков был путь великого писателя. И Евангелие было для него путеводной звездой, а сияющая личность Христа всегда стояла перед его духовным взором. На эту личность он указывал современникам и потомкам в своем собственном Евангелии – и прежде всего в романах «великого пятикнижия».
Христианское мировосприятие Достоевского подвергалось критике уже при его жизни. Либералы не прощали ему настойчивую проповедь христианской нравственности, резко негативное отношение к атеистическому социализму, революционному движению.
Но и в стане консерваторов не все были довольны им. С резкой критикой обрушился на него писатель и публицист Константин Леонтьев. Ему не нравилось, что Соня Мармеладова только читает Евангелие, а «молебнов не служит, духовников и монахов для совета не ищет; к чудотворным иконам и мощам не прикладывается». И в «Братьях Карамазовых», по мнению Леонтьева, «монахи говорят не совсем то или, точнее выражаясь, совсем не то, что в действительности говорят очень хорошие монахи и у нас, и на Афонской горе, и русские монахи, и греческие, и болгарские». В романе «как-то мало говорится о богослужении, о монастырских послушаниях; ни одной церковной службы, ни одного молебна».
К. Леонтьев
Леонтьев называл христианство Достоевского «розовым» и «сентиментальным». Полемизируя с Достоевским, он писал: «Не полное и повсеместное торжество любви и всеобщей правды на этой земле обещают нам Христос и Его апостолы, а, напротив того, нечто вроде кажущейся неудачи евангельской проповеди на земном шаре, ибо близость конца должна совпасть с последними попытками сделать всех хорошими христианами… Терпите! Всем лучше никогда не будет. Одним будет лучше, другим станет хуже. Такое состояние, такие колебания горести и боли – вот единственная возможная на земле гармония! И больше ничего не ждите… Помните и то, что всему бывает конец… А если будет конец, то какая нужда нам так заботиться о благе будущих, далеких, вовсе даже непонятных нам поколений?.. На что эти младенчески болезненные мечты и восторги? День наш – век наш! И потому терпите и заботьтесь практически лишь о ближайших делах, а сердечно – лишь о ближних людях: именно о ближних, а не о всем человечестве».
Достоевский в своих записных тетрадях успел отреагировать на эту критику, в частности на идею о том, что «не стоит добра желать миру, ибо сказано, что он погибнет». «В этой идее есть нечто безрассудное и нечестивое, – пишет Достоевский. – Сверх того, чрезвычайно удобная идея для домашнего обихода: уж коль все обречены, так чего уж стараться, чего любить, добро делать? Живи в свое пузо». В нападках Леонтьева Достоевский видит прежде всего зависть: «Тут, кроме несогласия в идеях, было сверх того нечто ко мне завистливое. Да едва ли не единое это и было».
Время расставило все по своим местам. Мало кто знает сегодня, кто такой Константин Леонтьев. А Достоевский является одним из самых читаемых авторов во всей мировой литературе. И то христианское мировосприятие, которое пронизывает его последние романы, не может не отзываться в сердцах миллионов читателей, даже далеких от религии.
Христа и Евангелие Достоевский воспринимал очень лично, через призму своего собственного опыта. И Промыслом Божьим ему, а не Леонтьеву суждено было стать пророком, возвещающим евангельские истины и в XX, и в XXI веке.
Да, Достоевского, по-видимому, мало интересовали «молебны». Но стали бы его читать современники, если бы он описывал в своих романах молебны и панихиды, целование икон и мощей? Читающая публика в его времена была уже достаточно расцерковленной, и Достоевский вводил в свои сочинения религиозную проблематику деликатно и ненавязчиво. Это помогало, да и в наши дни помогает читателям воспринять его слово о Боге, о религии и о Церкви без того отторжения, которым иной раз сопровождается чисто церковная проповедь.
В произведениях Лескова мы находим весь необходимый церковный антураж: здесь есть и молебны, и панихиды, и всенощные, и литургии, и иконы, и мощи, и кадило, и кропило, и ризы, и епитрахили, и камилавки. Но подлинно христианским писателем Лесков так и не стал. По силе воздействия его произведения несопоставимы с романами Достоевского, и круг читателей у него в разы меньше.
Достоевский не был «церковным писателем», не был богословом в традиционном, устоявшемся смысле этого слова. Он был богоискателем. И своего читателя он приглашает искать Бога, искать истину, искать Христа, не обольщаясь ни потребительской идеологией («живи в свое пузо»), ни равнодушием к судьбе будущих поколений («день наш – век наш»), ни учениями, обещающими построить счастье людей без Бога и без Христа («для достижения мира на земле нужно истребить христианскую веру»), ни обожествлением человека («будет новый человек, счастливый и гордый»).
В романе «Братья Карамазовы» Достоевский вплотную подводит читателя к тому христианству, которое существует в устоявшихся формах церковной жизни. И даже если его монахи говорят не совсем то, что говорят монахи на Афоне, в Греции и в Болгарии, это не делает его свидетельство о Церкви менее ценным. Он был первым русским писателем, который глубоко проник в дух русской православной церковности, вошел внутрь монастырских стен, при этом оставшись тем, чем был: писателем, а не богословом.
В отличие от Толстого, Достоевский не пошел по пути учительства, не прельстился ролью выразителя и толкователя истинного христианства. Он вообще не столько давал ответы, сколько ставил вопросы. И предлагал каждому читателю пройти вместе с ним тем путем, который привел его ко Христу через Евангелие.
В. Бобров. Портрет Ф. М. Достоевского. 1881 г.
У Достоевского была мечта. Она выражена в одной из его записных книжек середины 1870-х годов: «Я верую в полное царство Христа. Как оно сделается, трудно предугадать, но оно будет. Я верую, что это царство совершится… И пребудет всеобщее царство мысли и света, и будет у нас в России, может, скорее, чем где-нибудь».
Достоевскому не суждено было увидеть, как сбудется эта мечта. То, что происходило на его глазах, свидетельствовало скорее об обратном: об отходе от Христа значительной части русских людей, об их увлечении нигилистическими и социалистическими идеями.
Как подлинный пророк, он предостерегал, бил в набат. И не уставал напоминать о том, в чем видел спасение России: о сияющем образе Христа, о Его пресветлом лике, Его чудесной и чудотворной красоте.
Литература
Антоний (Храповицкий), митрополит. Пастырское изучение людей и жизни по произведениям Ф. М. Достоевского // Богословский вестник. 1893. № 10. С. 41–79.
Артемов Николай, протоиерей. Литургия и эсхатология в творчестве Ф. М. Достоевского // Эсхатологическое учение Церкви: Материалы конференции (Москва, 14–17 ноября 2005). М., 2007. С. 439–459.
Балашов Н. В. Спор о русской Библии и Достоевский // Достоевский. Материалы и исследования. 13. СПб., 1996. С. 3–15.
Бахтин М. М. Проблемы поэтики Достоевского. М., 1972.
Белов С. В. Ф. М. Достоевский и его окружение. Энциклопедический словарь. Т. 1–2. СПб., 2001.
Бердяев Н. А. Миросозерцание Достоевского // Собрание сочинений. Т. 5. Париж, 1997. С. 205–379.