Чейсен с шумом вздохнул, всем видом показывая, что не признает поражения.
– Я и пытаюсь это сделать. Вам требуется человек, и человек особого сорта. Мужчина, способный без всяких усилий со своей стороны притягивать к себе людей. И при этом не представляющий угрозы нашей стране и нашему образу жизни. Харизма, помните? Пять недель назад я сказал, что он обладает этим качеством. Так откуда мне знать, почему я его полюбил? Он заставляет себя любить. Разве вы его не полюбили?
И лицо, и глаза Кэрриол остались спокойными.
– Нет.
– Да будет вам, Джудит. Вы говорите неправду.
– Ничего подобного. Я люблю возможность его существования, а не его самого.
– Господи помилуй! Вы железная женщина.
– Вы не ответили на мой вопрос, Моше. Почему вы его полюбили?
– По многим причинам. Для начала: он дал самый большой толчок моей карьере. Вам меня не обмануть – вы выбрали именно его. Хотя не знаю для чего. Как же я мог не полюбить человека, который доставил мне такую радость? Притом что этот человек выбран главным образом потому, что умеет заставить себя полюбить. Как я мог не полюбить того, кто так прекрасно все понимает? Как не полюбить человека, который источает любовь? Такого хорошего? Не просто хорошего парня или работника, а хорошего вообще. Раньше мне не приходилось встречать хороших людей. И всегда казалось, что если такой попадется, то окажется полным занудой и я его возненавижу. Но разве можно возненавидеть по-настоящему хорошего человека?
– Можно, если вы сами порочны.
– Что ж, в его присутствии я часто кажусь себе порочным, – с чувством произнес аналитик. – Начинаю говорить о какой-нибудь тенденции в одной из статистических групп, а он сидит, улыбается, качает головой и говорит: «Ах, Моше, Моше, те, о ком вы рассуждаете, живые люди». И я чувствую себя… нет, не злым, «злой» неверное слово, – пристыженным.
Внезапно Джудит почувствовала, что собеседник выводит ее из себя, но не стала задавать себе вопрос: «Почему?» Пробормотала «м-м-м» и поспешила как можно скорее от него избавиться. А потом села за стол и задумалась.
В понедельник была прекрасная погода, и Джудит предложила Кристиану не сразу ехать на работу на автобусе, а пройтись к министерству по потомакским паркам. День в самом деле стоял чудесный, теплый, с безоблачным небом, ароматным безветренным воздухом.
– Надеюсь, вы не считаете, что я напрасно потратила ваше время, притащив знакомиться с Моше? – спросила она, когда они шли по парку Уэст-Потомак?
– Нет, – без колебаний ответил Джошуа. – Мне понятны ваши причины, и я не просто оценил… нет… я очень благодарен за то, что вы уговорили меня приехать. Моше поистине замечательный ученый – выдающийся, оригинальный. Но, как все люди его склада, больше интересуется частями, чем целым. Как человек, он не такой уж выдающийся и оригинальный.
– Вы сумели изменить образ его мышления?
– Немного. Но как только я вернусь в Холломен, его память обо мне начнет меркнуть, и мысль покатится прежним путем.
– Не подозревала, что вы пораженец.
– Между пораженчеством и здравомыслием большая разница. Задача не в том, чтобы изменить образ мышления таких, как Моше Чейсен. Надо изменить людей, которые являются объектом его изучения.
– Как бы вы это сделали, Джошуа?
– Как бы я это сделал? – Кристиан замер на травянистом склоне, который круто уходил у него из-под ног. Джудит заметила, что в его позе не было неловкости, хотя многие на его месте, стараясь сохранить равновесие, выглядели бы неуклюже. Он же был неуклюж, когда отдыхал. Но стоило ему дать работу рукам и ногам, и он приобретал естественность.
– Да, как бы вы это сделали?
Кристиан еще немного постоял, а затем опустился на землю и положил руки на колени:
– Я бы сказал людям, что худшие потрясения позади. Что время самоотречения прошло. Посоветовал бы достать свою гордость из грязи и чувства из холодильника, принять судьбу и жить дальше. Да, зимой нам холодно и будет еще холоднее. Да, как и другим странам, по крайней мере в Северном полушарии, нам предстоит массовое переселение на юг. Мы ограничили рождаемость одним ребенком в семье. Нам надо прекратить вспоминать старые добрые деньки, жаловаться на судьбу и тупо сопротивляться неизбежному. Хватит тосковать по прошлому, потому что прошлое ушло и больше никогда не вернется.
Я бы сказал им, Джудит, чтобы они смотрели в завтрашний день! Что только сами люди могут избавиться от неврозов тысячелетия, начав думать и жить позитивно. Необходимо осознать, что с прошлым тысячелетием очень многое ушло, как ушло само тысячелетие. Сегодня приходится терпеть невзгоды, и ностальгия – наш общий враг. Я бы сказал людям, что жизнь наших потомков станет лучше, чем была во все времена с самого появления Человека, если мы начнем творить ее теперь. Единственное, что мы не вправе делать, – это воспитывать наших немногочисленных детей в неге, потворствуя их капризам. Наши дети и их дети и все последующие поколения должны быть сильными. Должны черпать гордость из собственных свершений и своего упорного труда, а не почивать на родительских лаврах. Еще бы я посоветовал каждому американцу cо стороны любого поколения, включая мое, не отдавать так просто то, что было завоевано с трудом. Это не принесет благодарности и хорошего отношения даже со стороны собственных детей.
– Что ж, прекрасно. Вы выступаете за труд, решение собственных проблем своими силами, позитивное отношение к будущему, – задумчиво проговорила Джудит. – Но до сих пор все, что вы говорили, не очень оригинально.
– Разумеется, нет, – обиженно буркнул Джошуа. – Здравый смысл не может быть оригинальным. Да и что привлекательного в оригинальности? Люди подчас не замечают известнейших и древнейших решений, потому что те, кто их направляет, стремятся во что бы то ни стало казаться оригинальными. Здравый смысл – это здравый смысл, и он в природе людей с тех пор, как они стали людьми.
– Хорошо. Отнеситесь ко мне с терпением, Джошуа. Я разыгрываю перед вами адвоката дьявола не ради потехи. Продолжайте. Что еще вы сказали бы людям?
Кристиан понизил голос, теперь он словно ласково ворковал:
– Я бы сказал, что они любимы. Теперь не принято говорить, что людей любят, и в этом значительная часть проблемы. Современные правительства отличаются эффективностью, они преданы гражданам и пекутся о населении. Но они забыли о любви. Точно так же слабый, неуверенный в себе мужчина не говорит жене или любовнице, что любит ее, потому что считает, что они должны знать об этом без слов. Но, Джудит, мы все нуждаемся в том, чтобы нам говорили, что нас любят. Такие фразы освещают жизнь человека. И я бы говорил им, что они любимы, не порочны, не обременены грехом, не презренны – они достойные личности, а не какое-то недоразумение. В них заложено все необходимое, чтобы спастись и сделать мир лучше.
– Чтобы они думали больше о мире сегодняшнем, чем о грядущем?
– Вот именно. Попытался бы им объяснить, что Бог поместил их в это время с определенной целью, и эта цель – что-то сотворить с этим миром. Бог не направлял их помыслы в те сферы, которые люди могут познать, лишь покинув наш мир, то есть после смерти. Очень многие слишком стараются заслужить спасение в следующей жизни и в результате губят эту.
– Вы отвлеклись от темы, – заметила Джудит главным образом для того, чтобы подразнить собеседника. Ей хотелось проверить его способность справиться с самым яростным и мелочным скептицизмом.
– Я двигаюсь ощупью. Я двигаюсь ощупью. Я двигаюсь ощупью. – Джошуа в такт словам трижды ударил себя кулаками по коленям. Затем глубоко вздохнул и как будто успокоился, а когда снова заговорил, его голос звучал строго: – Когда люди обращаются ко мне за помощью, я читаю в их глазах просьбу, и все очень просто. Когда же вы смотрите на меня, как на изучаемый под микроскопом объект, мне вообще не понятно, почему я вас терплю. Вам не интересны мои взгляды на Бога и Человека, вас интересует… что же вас на самом деле интересует? Почему вам интересен я – а это очевидно, – хотя ничего интересного для вас во мне быть не должно. У меня сложилось впечатление, что вы чертовски много обо мне знаете. Вы для меня загадка.
– Мой интерес в том, чтобы в мире все было правильно, – холодно ответила Джудит. – Ну, может быть, не во всем мире, а в одной его части – Америке.
– Я могу в это поверить, но это ничего не объясняет.
– Настанет время побеспокоиться и обо мне, но сейчас важна не я, а вы.
– Почему?
– Я скажу. Только сначала вы расскажите побольше о себе: кто вы такой, что думаете?
Джошуа язвительно усмехнулся:
– Если хотите дать мне определение, считайте мелиористом.
Джудит кольнуло, что она не знала слова, которое он только что произнес. Она могла бы пропустить незнакомый термин мимо ушей, а потом посмотреть в словаре, но любопытство пересилило гордость.
– Мелиорист? – переспросила она.
– Человек, который верит, что мир можно сделать несравненно лучше одними усилиями человека без посредничества Бога.
– Вы в этом убеждены?
– Конечно.
– И в то же время верите в Бога?
– О, я уверен, что Бог существует, – серьезно ответил он.
– Я заметила, что вы никогда не говорите о Боге в неопределенном смысле. Бог у вас всегда конкретен.
– Бог не может быть неопределенным. Бог – это Бог.
– К черту все это. Вы меня совершенно запутали. – Джудит вскочила и посмотрела на него сверху вниз, и от этого ее лицо показалось заостренным, а брови еще больше вразлет.
Джошуа весело рассмеялся:
– Потрясающе! Я, наконец, обнаружил в вашей защите брешь.
– Ничего подобного, – рассердилась она. – У меня нет никакой защиты. Хотите загадаю загадку?
– О чем?
– Найдете ответ, узнаете все, что только можно узнать о Джудит Кэрриол.
– Слушаю.
– Кружевное плетение слов
Вас подхватит и вьюгой закружит,
Если тот, кто сплетает слова,