– Что же вы оплакиваете? У меня никогда не было потребности плакать о самом себе; вы – единственная причина, по которой я могу пролить слезу. И я вам скажу: вы плачете по детям, которых не можете иметь. Оплакиваете временность ваших домов, невозможность поступать по собственному усмотрению. Вспоминаете более теплую, приветливую землю. Вы плачете, потому что больше не в состоянии принимать и понимать заложенное в вас понятие Бога и, следовательно, не можете получать утешение.
В это время передачу в стране не смотрел еще никто, кроме Белого дома, куда сигнал из Атланты поступал по специальной наземной линии (более надежной и исключающей помехи, чем спутниковый канал). Президент Тайбор Рис и министр окружающей среды Гарольд Магнус удобно устроились перед экраном в Овальном кабинете и наблюдали, как идет запись шоу «Вечер с Бобом Смитом». Они смотрели очень внимательно, стараясь не пропустить ни одной мелочи в словах и голосе Кристиана. Хотели понять, не разочарует ли их победитель Операции поиска. Пока, как бы то ни было, все шло хорошо.
– Естественные страдания, – говорил доктор Кристиан. – Они вызваны невосполнимой потерей человека или чем-то другим, что невозможно вернуть. Смерть. Невинность. Здоровье. Юность. Способность к воспроизведению потомства. Непосредственность. Когда условия жизни нормальны, мозг обладает механизмами, способными справиться с естественными страданиями. Никогда не забывайте, что страдание – естественное состояние. Время лучший лекарь, и если есть чем себя занять, оно летит незаметнее. Но мы оказались в ситуации, когда неврозы тысячелетия служат безжалостным катализатором горя. Время не имеет возможности нас исцелить. Многие из людей моего возраста и старше имеют братьев и сестер, и мы познали радости жизни в больших семьях. У нас есть двоюродные братья и сестры, у нас есть дяди и тети. У наших детей нет братьев и сестер, а у их детей не будет дядь и теть и двоюродных братьев и сестер. Многие из нас все еще разрываются между старыми и новыми домами или бросают старые, переселяясь в новые, хуже построенные, меньшие по размеру и не такие удобные, или меняют развалюху на Севере на халупу на Юге. Многие оказываются лишними, теряют работу и больше не находят утешения в осознании полезности своего труда. Однако никто не голодает и даже не страдает от слишком однообразного питания. Нам приходится совсем не так туго, как европейцам или жителям Средней Азии. Правительство заботится о народе. Законы страны безжалостно справедливы, жестоко беспристрастны, ни один человек не может избежать судьбы всех других граждан. Но ничто из того, что доставляет нам страдания, не воспламеняет чувств. Все наши горести их только тушат и притупляют. Это и есть невроз тысячелетия.
Джошуа замолчал, но не потому, что исчерпал тему или решал, как развивать ее дальше. Он сделал паузу, потому что был прирожденным оратором, и инстинкт подсказывал ему, что настал момент на мгновение прервать речь. Никто не пошевелился.
– Я оптимист, – продолжал он. – Верю в будущее Человека. И еще верю, что все, что происходило, происходит и будет происходить, – необходимая составляющая нашей грядущей эволюции и неизбежная часть пути, которую уготовил нам Бог. Человек, не верящий в будущее, наносит Богу невыносимую обиду.
Кристиан набрал в легкие воздух, и его следующие слова прозвучали так громоподобно, что в аппаратной резко подскочили вверх индикаторы уровня звука:
– Бог есть! Примите сначала это и только потом задавайтесь вопросом, кто он такой! Говорится, что человек по мере старения и приближения к могиле начинает верить в Бога, потому что боится смерти. Не согласен! Вера приходит на смену скептицизму, потому что мужчина или женщина, проживая жизнь, начинает постигать модель. Не ту модель, которой подчиняется человечество, а ту, что умещается в рамках скромной жизни одного человека, – случайности, совпадения, поистине поразительную взаимозависимость. Юность ничего этого не понимает, потому что слишком молода – недостаточно лет, недостаточно фактов.
Бог есть. По крайней мере, это мне известно. Не могу осуждать никаких форм религиозных верований или обрядов, но сам ни во что такое не верю. Говорю об этом прямо, чтобы у вас не было по поводу меня никакого недопонимания. Единственная причина, почему я здесь сейчас стою, проистекает из моего убеждения, что я могу помочь страдающим неврозом тысячелетия. Я уже помог многим, кто живет в моем городе Холломене, но я всего лишь человек, и я один. И чтобы дойти до каждого, мне пришлось написать книгу, в которой все сказано точно так же, как говорю я сам. Вот почему вам следует узнать, кто я такой и во что верю. Я человек не религиозный, если под этим понимать приверженность к одному из учений. Но я верю в Бога. Моего Бога и ничьего больше. Бог – соль моей жизни, мой врачеватель, моя книга. – Джошуа глубоко вздохнул. – Поэтому я стою здесь и говорю о Боге. В этом странном месте, – он обвел руками пространство, – людям, чьих лиц я не вижу и с кем никогда не познакомлюсь.
Джошуа уронил голову и уперся подбородком в грудь, его голос снова изменился: это был уже не рык льва, а сочувствие вечным несчастьям.
– Всем нам в жизни нужна защита от одиночества. Потому что жизнь и есть одиночество. Иногда невыносимое. Иногда настолько, что это невозможно выразить. Дух внутри каждого из нас одинок, абсолютно индивидуален и идеально создан, не важно, насколько несовершенны приютившие его тело и разум. Дух есть то единственное в мужчине и женщине, что Бог создал по своему образу и подобию, поскольку Бог и не мужчина, и не женщина. Он не человек и, возможно, обитает где-то еще, а не в нашем бесконечно малом участке неба. Не думаю, чтобы Он хотел или Ему требовалось, чтобы Его любили, умилостивляли или каким-то образом персонифицировали. Времена изменились, а человеческая природа – не знаю, хотя мне кажется, что тоже изменилась, и изменилась к лучшему. Мы больше не настолько черствы друг к другу, как раньше, не спешим обидеть ближнего. Но многие покинули Бога, считая, что Бог остался все тем же, что Бог со временем не изменился, что Бог не воздает нам по заслугам. Это абсолютно ложная посылка. Но изменился не Бог, а наше формализованное, узаконенное представление о Нем. Богу не требуется меняться, поскольку он не та сущность, к которой в нашем человеческом понимании применима абстракция «перемена». Третье тысячелетие продемонстрировало – особенно нам, американцам, – опасность неискушенности и пользу скептицизма. Но никогда, никогда не будьте скептиками по отношению к Богу! Будьте скептиками по отношению к тем людям, которые тщатся определить и описать Его. Они всего лишь люди, и у них нет доказательств, что они знают больше других, чтобы справиться с этой работой. То, что за последние полтора века так много людей отошли от Бога, от Него никак не зависело. Причина кроется в самих людях. Когда мне называют эти причины, я понимаю, что они отнюдь не в Боге, но в человеческих установлениях, догмах, правилах и тому подобном. Не отходите от Бога! Обратитесь к Богу! В Нем ваша защита от одиночества! Надо ощутить и почувствовать миропорядок. Осознать, что каждая отдельная жизнь – неотъемлемая его часть. Надо двигаться не к хаосу и случаю, а к следующей стадии развития человечества, к правде и добру, которые и есть Бог. А не к людской правде и не к людскому добру!
Джошуа начал расхаживать по сцене, что вызвало панику среди операторов и техников в аппаратной, неспособных предвидеть его передвижений. Он же их волнения даже не заметил.
– Мы не божьи дети, если не иметь в виду биологической стороны вопроса, поскольку принадлежим сами себе. И это наше право человеческих существ. Бог не навязывал нам своих законов, он наделил нас способностью создавать собственные. Если он чего-то от нас ждет, то единственно, чтобы мы преодолевали препятствия, которые не Он, а природа или мы сами ставим на нашем пути. Этот мир не Божий. Это наш мир! Он нам его подарил. Я не могу верить в Бога-собственника. Этот мир таким, каков он есть, сделали мы, а не Бог. За это Его нельзя ни винить, ни восхвалять. Мне хочется думать, что, когда мы умираем, лучшая часть каждого из нас возвращается к Богу. Не как личность целиком, а в виде той уже заключенной в нас божественной частицы, которая есть дух. Но я этого не знаю и не могу объяснить. Просто верю, что во мне есть частица Бога, благодаря которой я существую и действую. Зато доподлинно знаю, что мир, в котором я живу, создан мной, остальными людьми и всеми нашими предками. Я принимаю участие в его создании, а поэтому отвечаю за него вместе со всеми вами.
– Про книгу! – крикнул со стула Боб Смит. Его заворожила речь гостя, но он достаточно владел собой, чтобы испытывать недовольство оттого, что у него отняли его собственное шоу.
Кристиан перестал расхаживать по сцене и, обернувшись, с высоты своего роста посмотрел на него. Его вдохновенные глаза сверкали, ноздри раздувались, грим на его лице казался маской.
Слова Боба Смита вернули его на землю, и он вспомнил, зачем пришел в студию и что должен был делать.
– Ах да, книга. – Он произнес это таким тоном, будто хотел спросить: «Какая книга?» – Да-да, книга. Я назвал ее «Бог проклинающий», потому что мне понравились строки из стихотворения Элизабет Баретт Браунинг. В нем библейский смысл, поскольку речь идет о разрыве человека с Богом, когда человека изгоняют из Эдема и в его ушах гремит Божий гнев. Бог проклял человека, поставив перед выбором между добром и злом, заставил производить потомство в боли и муках, добывать пропитание трудом из земли и обрек на круговорот рождения и смерти. Стихотворение было задумано как гимн труду. «За работу… потому что Бог проклинающий одаривает щедрее, чем человек благословляющий».
По-моему, – продолжал он без намека на оправдание, – все мифы, легенды, древняя теология, включая Книгу Бытия, аллегоричны по своей сути и задумывались авторами именно так, чтобы их воспринимали аллегорически. На мой взгляд, Бог, проклиная, дарит нас нам самим. Вручает ответственность за нашу общую и личную судьбу. Как хороший родитель, выталкивает из гнезда, чтобы мы шли своей дорогой в этом бесконечно малом кусочке неба.