А черный шкаф Гранд Чероки мчал в сторону Череповца. Антон вел машину уверенно. Последний, кто их посетил в логове, был визажист, или как сказал Павел «декоратор». Он навел на всю компанию декор. Подобрал парики девчонкам. Изменил прически Павлу и Антону. В машине сидела совсем другая компания. Ментовские заслоны при всей своей бдительности никогда бы не опознали в них разыскиваемых личностей, дабы они были во всесоюзном розыске. Но их там не было. Спецотдел не любил шума, да и не мог его поднять по причине секретности каждого своего шага.
Павел на заднем сидении, доверив роль штурмана валькирии, прикорнул на плече Мари.
Андрей собрал всю ватагу утром вокруг невысокого кургана. Ночь он не спал, решение давалось ему с трудом. Знание того, что тот, кто пойдет с ним имея, хоть какую-то темную мысль в закромах своего сознания обрекает себя на вечное скитание по полям мира мертвых, заставляла его взвешивать каждую кандидатуру не раз и не два. Он мысленно говорил с каждым, спрашивал у него, не осталось ли там, в темных уголках памяти чего-то страшного, не было ли в череде желаний чего-то такого, чего надо было стыдиться самому. Они проходили перед его взором. Раз и еще раз. Теперь он собрал всех, затем чтобы объявить им, кто пойдет с ним. Туда на остров Блаженных, туда, откуда уже много лет не возвращается никто. Он брал этот груз возможной ошибки на свои плечи. Андрей вспомнил слова Учителя. «Каждый несет свой крест». Что ж он понесет свой.
Ватага собралась быстро. За время пути они сдружились, спаялись в огне сражений и в грохоте бурь.
Он обвел всех долгим изучающим взглядом, подождал, пока утихнет гул голосов и шорох, садящегося и устраивающегося на месте народа. Поднял руку.
– Братья и сестры! Мы подошли почти к пределу мира. Конец той дороги, что мы искали близок. Вот перед нами последняя преграда. Это вода, отделяющая нас от острова, откуда нет возврата. Его называют по-разному в разных частях света. Но все мы знаем, что на нем вход в Нижний мир. В мир, где нет места нам людям, где живут только герои и нежить. Я давал зарок волхву Родославу отыскать этот путь. Вы пошли со мной. Мы выполнили зарок. Слово наше мы сдержали. Я пойду дальше. Я мог бы вас спросить. Кто со мной? Но я знаю, что вы шагнете все, как один, – он замолчал. Тишина начала давить, – Но я решил по-другому. Вы знаете – я пророк и чародей! Я вижу то, что не ведомо вам. Потому я сам выберу… Нет не достойных. Достойны вы все. Вы доказали это делом. Я выберу тех, кто может не вернуться назад в Явь и никто не заплачет о них…
– Во, как? – вырвалось у кого-то.
– Вас таких много я знаю. Тех, кто в мире этом один, как перст. Но я выберу таких, кто мог бы остаться там, в Нави по праву. Я знаю, и таких много среди нас. Героев, которых ждут валькирии. Я выберу тех, кого не прельстят поля Блаженства и кто захочет вернуться в этот мир полный ненависти и крови…
– Эх, – пронеслось над ватагой.
– Вернуться, чтобы сделать его чище. Пусть каждый из вас примерит на себя то, что я сказал…
– И еще я беру с собой тех,…кто не будет просить блага себе, или права отмщения или возможности изменить прошлое. Тех, кто не сожалеет о прожитом…. Пусть каждый заглянет в себя. А теперь я назову их,…но прежде дам вам подумать. Если я ошибся, и кто-то готов идти со мной из тех, кого я не назвал, или кто-то не готов из тех, кого я назову. Пусть скажет. Это его доля. Выбор каждый делает для себя! – он замолчал и сел на камень.
Тишина повисла над поляной. Она висела долго, пока Андрей опять не встал. Он поднял руку.
– Слушайте! Со мной идут: Сил, Лукослав, – оба встали и подошли к кургану, – Путята, – перунов волхв крутанул палицей и сел рядом, – Елисей, Ардуина, – амазонка улыбнулась своему медвежьему собрату, – Тур, – Андрей замолчал, – повернулся к воительнице, – А у Айно я могу только спросить. Ты не покинешь нас дева?
– Нет, – ответила воительница.
– Все! Я даю всем время подумать. Помолчим братья и сестры. Пусть ваши боги подскажут вам. Не будем мешать выбору богов.
После общего круга вся ватага стала готовить отборных к походу на остров.
Павел так сладко спал, что Марина боялась пошевельнуться, чтобы не разбудить его. Антон повел машину помедленней. Пусть выспится. Кто его знает, что там впереди.
Пилигрим и генерал дождались, когда археолог освободиться. После быстрого знакомства, Пилигрим предложил пойти в буфет Политеха, напоминающий средневековую трапезную со сводчатыми потолками и видом на серый дом на Лубянке и там, за пивом, переброситься накоротке мыслями. Предложение понравилось, и троица нырнула в буфет.
– Так что у вас за вопросы, или что за вопросы у органов с Лубянки? – поинтересовался археолог.
– Да у органов все в порядке, – отшутился Геннадий Борисович, – Это я приватным, так сказать, образом. Увлекаюсь историей севера Руси. Хобби завел на старости лет в преддверии выхода на пенсию.
– Спрашивайте, пожалуйста, юный исследователь, – наливая пиво в стакан, поощрил его Пилигрим.
– Михаил…, – генерал замялся.
– Просто Михаил.
– Хорошо, скажите Михаил вы как расцениваете работы Виноградова? И расскажите чуть-чуть о нем. Я как дилетант не встречал его фамилию в научных работах.
– Виноградов. Виноградов. Значит так. Биография Николая Николаевича Виноградова может представлять интерес для специалистов по истории различных научных дисциплин – этнографии, фольклористики, истории, археологии, театроведения, музейного дела, краеведения, истории языка и литературы. Он был блестящим исследователем-универсалом, тем не менее, его судьба совсем не укладывается в классическую схему академической биографии, настолько в ней перемешано черное с белым и грешное с праведным. Единственные, для кого биография этого человека не тайна – это ваше ведомство.
– Вот как! – удивился генерал.
– Об этом чуть позже, – встрял Пилигрим, – Во-первых, был он костромским, то есть из тех же земель, что и загадочный костромской ведун, который Барченко глаза открыл. Вы мне не удивляйтесь Геннадий Борисович. Вам же меня именно по этому делу посоветовали. Вернемся к нашему гению из глубинки. Поступил он сначала, как сын священнослужителя, в Костромское духовное училище, затем учился в Костромской духовной семинарии. Хочу отметить, что из стен оной семинарии вышло немало историков, таких, как академик Ф.И.Успенский, профессор Н.В. Покровский, А.В. Горский и многие менее известные ученые. Извините, что встрял.
– По части вашего ведомства, – продолжил Бурый, – Был он из священников, там же в костромском уезде. Помнящие его прихожане в один голос утверждают: очень верующий, хороший был человек. Тем не менее – в середине 1920-х годов он сложил с себя сан, как говорили, сдал крест на «Доброхим», ушел в редакцию газеты губкома РКПб – «Красный мир» и стал сотрудничать с Истпартотделом. При обыске у него нашли материалы из собрания Истпарта, пытались обвинить по политической статье, но со всей очевидностью удалось доказать только многочисленные кражи из государственных музейных и архивных собраний. Протокол Особого совещания при коллегии ОГПУ от 9 апреля 1926 года содержит постановление: «заключить в концлагерь, сроком на три года». С открытием весенней навигации этого же года «вечный студент», ученый и бывший чиновник, расстрига и журналист был отправлен в Соловецкий лагерь особого назначения.
– С 1920 году на островах располагался лагерь принудительных работ, который вместе с конвоем насчитывал триста пятьдесят человек. Это был один из первых исправительно-трудовых лагерей послереволюционной России. В 1923 году на островах организуется новое учреждение значительно большего масштаба – Соловецкие лагеря особого назначения (СЛОН). В начале 1937 года они были преобразованы в Соловецкую тюрьму особого назначения (СТОН). Основателем был Глеб Бокий, – вяло вставил Пилигрим, попивая пиво.
– Спасибо, об этом я могу рассказать гораздо больше, – повернулся к нему генерал, – Однако спасибо, продолжайте Михаил.
– По амнистии срок был сокращен на треть, Николай Николаевич был освобожден, но остался на острове, был назначен ученым секретарем знаменитого Соловецкого общества краеведения. «У Виноградова был простецкий вид и умение быть «своим» среди лагерного начальства», – вспоминал Дмитрий Лихачев. А благодаря этому удавалось спасать церковные ценности, заботиться о сохранности знаменитых лабиринтов, избавлять от черной работы прибывавшую с каждым транспортом интеллигенцию, – все это, не прекращая серьезных научных исследований, которые и сегодня высоко оцениваются учеными разных специальностей.
– А членами Соловецкого общества краеведения были: начальник Гидрометеорологического комитета А. Ф. Вангенгейм, выдающийся философ, математик, химик, священник П. А. Флоренский. Целая плеяда историков В. П. Никольский, Н. П. Анциферов, В. В. Бахтин, М. О. Гордон, этнографы и краеведы Н. И. Виноградов, А. А. Евневич, П. К. Казаринов. А кроме них мы тут найдем поэтов и писателей Б. Н, Ширяева, Л. М. Могилянского, В. Камецкого, О. В. Волкова, художников О. Э. Браза, К. Н. Половцеву, профессора Московской консерватории Н. Я. Выгодского, крупнейшего исследователя древнерусской литературы Д. С. Лихачева. Достойный любого института подбор. Молчу, молчу, – Пилигрим обмакнул усы в пивную пену.
– Весной 1932 года Виноградов покидает Соловки. Часть материалов Николай Николаевич увез с собой на материк. Здесь он стал действительным членом Карельского научно-исследовательского института, едва не стал первым карельским академиком. Но был арестован в 1937 году, и 8 января 1938 года эта бурная жизнь оборвалась. Все. Еще что-либо хотели узнать? – Михаил подвинул к себе бутылку Старого Прамена, – С вашего позволения.
– А где все материалы?
– На Лубянке! – искренне удивившись, вскинул на генерала глаза археолог.
– Но вы считаете, что это не…, – тот подыскивал слово.
– Нет, это не бред шизофреника, не паранойя, – опередил его Бурый, – Я считаю, что вообще вес