– Так почему вы Геннадий Борисович дали им такое имя – Волки? – поинтересовался иезуит, – Что вас подвигло на такой образ?
– Да уж вы мне поэтический дар не приписывайте уважаемый брат Христофор. Образом тут и не пахнет. Суровая правда жизни. Где-то с конца тридцать шестого, начала тридцать седьмого, если внимательно просмотреть документы, все неоязычество в Германии заканчивается. Вся эта рунная магия свертывается и на смену ей приходит культ Вервольфов. Что-то там произошло в глубинах высшей власти. Даже ставка Гитлера сменила название на «Логово Волка» – Вольфшанце. Пропадают все теоретики «нордического пути», Скорпион начинает жалить сам себя. Так что, это не я придумал такой образ. А скажите напарник, если это не секрет, вы-то, откуда так в теме? Особенно по этому приснопамятному месту, где мы с вами сейчас находимся.
– Я вам расскажу историю одного удивительного человека. А место это… Человек, отдавший ему шесть лет своей жизни, сказал так. «Соловецкие острова стали перекрестом судеб огромного количества людей. Принесли страдания, надежды, неминуемую смерть, отблеск тщеславий одних, тихий вздох других. Весь этот мир является результатом естественности, человеческой воли и ряда случайностей». Так было и в жизни человека, которого мы можем смело отнести к людям гигантского таланта и труда, жизнь и судьба которых полны поворотов, трудностей, неясностей и противоречий. Кем он был по национальности, трудно сказать даже мне. У братьев нет национальности. Я сам уже забыл, что я испанец. Многие считали его немцем, венгром или сербом, так как у него были сербские предки, но родился он точно в Австрии. Окончил Санкт-Петербургский университет и, как вы догадались иезуитский колледж в Париже. Владел в совершенстве пятнадцатью языками, стенографировал на многих из них, написал диссертацию по арабской литературе, занимался персидским языком. Наряду с изучением языков занимался стенографией и криптографией. Изучил все известные системы письма – иероглифы, майское письмо, иератическое, армянское, грузинское, еврейское и финикийское… С декабря 1904 года по август 1906-го состоял при секретном отделении Департамента полиции в качестве переводчика-дешифровщика, а после этого пять лет работал в «Особом делопроизводстве Морского Генерального Штаба для заведования агентурой». По подозрению в военном шпионстве перед самой Первой Мировой был отправлен в Иркутск. После Февральской революции возвращается в Петербург, полный надежд на реабилитацию, денежное вознаграждение и очищение имени. Но в Петербурге его встречает совсем другая обстановка. Вспыхнула новая революция, как жертва «царского произвола» попадает неведомыми путями к самому Владимиру Ленину. На безупречных английском и французском языках сочиняет Брестский мир, а примечания делает сам Ленин. Ленин собственно и отдал, потом, приказ зачислить этого человека в состав нового наркомата иностранных дел. В мае 1922-го очередное назначение в контрразведку. Год спустя арест «за несанкционированные контакты с представителями чехословацкой миссии» и приговор к 10-летнему заключению в концлагерь. В тюрьме ожидает то расстрела, то ссылки в лагерь, временно теряет зрение, но когда оно возвращается, с радостью читает тюремную библиотеку и занимается переводами. Сам себе выбирает место ссылки. Естественно сюда на Соловки. Первую волну заключенных, для вас это не секрет генерал, составляли преимущественно интеллектуалы – священники, учителя, ученые. Приблизительно шесть лет живет «проминентным» заключенным в лагере… Здесь он был известен под псевдонимом «Тот, у которого ничего нет», что по-словацки звучит как «Нема нич». Неманич работал в этих краях: ботаником, зоологом, орнитологом, переводчиком (переводит уже с сорока языков, например с китайского перевел на сорок языков пьесу «Булавка»). Учил семьи надзирателей иностранным языкам, основал оркестр. А еще был председателем научной комиссии по фауне и флоре Севера России, из которой позднее вырастет Музей Севера в Архангельске. С его появлением организованы первые поездки на близлежащие острова. Все выглядит почти невероятно. Соловки он покинул в 1928 году. Дома его дожидалась жена. До 1936 года удивительный знаток – «полиисторик», как называли его за глаза, работает в Министерстве иностранных дел. Как вы догадались, в тридцать седьмом отходит от дел. Умер он в середине войны. Никто не знает, где похоронен этот гениальный человек. Так что товарищ генерал, это место мы всегда держали под неусыпным контролем.
– Спасибо брат Христофор, – галантно раскланялся чекист, – Я и не сомневался, что вы бы это место не проморгали. Пойдемте, перекусим. Сдается мне, что там мы встретим того человека, о котором я вам говорил.
– Почему вам так кажется?
– Я уверен. Здесь в поселке всего один ресторан «Кают-компания» и он на обед придет туда точно.
Они прошли мимо монастыря, и пошли по бывшей главной улице лагеря к зданию Управлага. Прошли большой деревянный крест и напротив магазина увидели табличку «Кают-компания». Генерал уверенно толкнул дверь, и на них пахнуло запахами обеда. В небольшом полутемном зале, заставленном длинными деревянными столами, народу было не густо. Одни туристы уехали, другие еще не приехали. За столом у окошка сидел одинокий посетитель и со смаком пил пиво. Геннадий Борисович уверенно направился к нему.
– Приветствую вас Пилигрим на святой земле, протянул он руку.
– Здрасте, здрасте. Присаживайтесь, – не высказав ни доли удивления его появлением, как будто они договаривались заранее о встрече здесь за две тысячи верст от Москвы, сказал сидящий.
– Я не один.
– Да здесь столик на десять мест. Сейчас Юленька подойдет, обслужит, – сидящий повернулся к иезуиту, – Садитесь, – протянул руку, – Пилигрим.
– Христофор, – пожал руку гость и сел к столу, внимательно вглядываясь в соседа.
– Крестоносец значит, – буркнул в пиво Пилигрим, переведя его имя с латыни.
Подошла молоденькая официантка, с табличкой на груди, где было написано «Юля».
Рихард бродил по поселку, осматривал. Монастырь с его валунными стенами для него был не в диковинку. Такое он видел в Кареле. Но все-таки здесь он вызывал уважение. Основательная крепость. Для чего? Вот вопрос. Что здесь собирались защищать на этом пустынном острове бравые монахи? А то, что они были бравыми у Рихарда сомнения не вызывало. Он достаточно хорошо знал историю России, помнил и восьмилетнюю оборону Соловков во времена Степана Разина, когда монахи не приняли реформу Никона и то, как прогнали божьи люди два английских фрегата с десантной командой в Крымскую войну. Так что немощными старцами он бы их не назвал. Внимательно осмотрел стены, бухту, остатки старой мельницы. Поцокал языком на куски деревянного водопровода сделанного из цельных десятиметровых стволов просверленных непонятным образом насквозь. Побродил между лагерных бараков и новых коттеджей красного кирпича. И вот так, совершенно без задней мысли, зашел в попавшийся на его пути ресторан со странным для сухопутного заведения названием «Кают-компания».
Не успев войти, он встретился с внимательным взглядом оливковых глаз и совсем растерялся, когда владелец этих глаз громко и внятно сказал:
– А вот и Рихард Берман, прошу любить и жаловать, – и быстро добавил, – Не дергайтесь коллега. Присаживайтесь, именно вас и не хватало для полного комплекта, – потом этот, судя по внешности, испанец или итальянец галантно раскланялся и представился, – Христофор Альбанес, если вам проще вспомнить, Брат Христофор. Мы должны быть заочно знакомы, – повернулся к своим спутникам и представил их, – Геннадий Борисович, вы также заочно должны знать его прекрасно, и Пилигрим, – добавил не стесняясь, – признаюсь и для меня явление загадочное.
Рихард моментально взял себя в руки, выучка дала себя знать. Он понял кто это. Брата Христофора одного из ведущих оккультистов Ордена иезуитов и, сидящего рядом с ним, начальника оккультного отдела ФСБ он действительно знал прекрасно, хотя и заочно. О том, кого представили Пилигримом, как правильно было замечено, слышал краем уха и только. Его, конечно, не поразило присутствие здесь этих людей. Это было ожидаемо. Но вот за одним столом и в дружеской, как он понял, компании это чуть не выбило его из седла, хотя наездник он был крепкий.
– Присаживайтесь, – как в прошлый раз улыбнулся человек-загадка и добавил свой аргумент, – столик на десять мест. Хотя я бы перешел в другой зал. У вас будет долгий разговор, – встал, и пошел в маленький зал за перегородкой, на ходу поясняя официантке, – Юленька мы там сядем? Это ничего? Отлично. Значит так…, принесите закусочки, там разной. Соловецкую селедочку не забудьте. Найдите золотко мое. Ради меня…Грибочков. Пирожки, я чую, готовы свеженькие. Водочки бутылочки две. Бутылочку Поморского. Четыре порции щец. Мяса. Мне пива большую. Заранее благодарен.
Рихард уже пришел в себя. А где им надо было быть, если его интуиция привела сюда, то их также. Они были профессионалы, а профессионалы делают одинаковые выводы и соответствующие ходы. Значит, он был прав и наличие здесь всех тех, кто в этом мире занят той же проблемой что и он, только подтверждало его правоту. Рихард расслабился и попробовал кусочек тающей во рту сельди.
– Э дружок, – по-хозяйски цыкнул на него брат Христофор, – Ты сюда жрать или закусывать пришел. – Все улыбнулись, и лед растаял.
– А что? Вы знаете, кого ждете? – неожиданно спросил Пилигрим. Вопрос огорошил всех. И ощутимо повис в воздухе.
Айно завела ребят в какую-то дверцу, за которой уходили вверх ступени на второй этаж. Поманила рукой и пошла. Все последовали за ней. На втором этаже была церковь, и лежали мощи святого. У двери сидела монашенка.
– Сестра, – сказала Айно, – Мы камень преподобного Филиппа посмотрим? Я табличку отодвину?
– Смотрите, – смиренно согласилась монашка.
Айно отодвинула табличку. На высоком табурете, покрытом красной тканью, лежал иссиня-черный камень. Из его черной глубины на гостей смотрело суровое лицо аскета и воина. Все задумались, а Айно опять унеслась мыслями в прошлое.