– Знаешь, Пы, – проговорил командор, забираясь на первую ступень, – когда бог создал человека, он предопределил ему движение по горизонтали и предостерег от взгляда вверх. Дьявол не замедлил этим воспользоваться…
«Отсюда-то и появилось выражение: куда тебя черти понесли?» – закончил он мысленно. Смысла в его восхождении не было ни малейшего: они прекрасно разглядели все окрестности сверху. Вероятно, просто хотелось размяться.
– Ладно, я сейчас спущусь, – проговорил он, испытывая неподдельное сострадание к полнотелому крепышу, истекающему потом в своем непроницаемом полускафандре. – Еще пару ступенек… О, четыреста чертей и яйца в майонезе!
А это и в самом деле было яйцо. Зарытое в горячий песок, оно треснуло под ногой и выбросило, как плевок, струйку вонючего желтка. Величины оно было приличной – пожалуй, крупнее страусиного. Какая-то сообразительная птичка а может, и ящерица – заложила здесь кладку, понадеявшись на иллюзорную неприступность пирамиды. И напрасно. Юрг перепрыгнул на следующую ступень, дабы не вляпаться по второму разу, и присел, свесив ноги и соображая, что лучше: попросить Пы перенести его на мелководье или дать яичной корочке подсохнуть, дабы потом она отвалилась сама собой. Инстинктивное тяготение к варианту «само собой» перевесило – видимо, оно тоже было заложено в человеческой сути от Адама. Под таким сумасшедшим солнцем нужно было подождать всего пару минут. Пару тоскливых минут, отнюдь не подслащенных воспоминанием о восторженной готовности ко всем чудесам запредельных миров, обещанных ему Звездными Анналами, по всей видимости, составленными доисторическими фантазерами, дорвавшимися до межзвездных перелетов лишь в силу врожденных способностей.
– Послушай-ка, братец, – спросил он у изнывавшего от дисциплинированности Пы. – А что вы обычно делаете на таких вот планетах?
– Как что? – изумился тот. – Купаемся.
Командор вздохнул. Ни магия, ни подвиги им не светили.
– Ладно, – сказал он. – Можете сигать в воду, только проверьте ее семь раз на безопасность. Я к вам скоро присоединюсь, заодно и обувку помою.
– Эгей! – заорал Пы, рассылая голос веером по всему пляжу. Братцы-первопроходцы, купаемся!!!
В следующий миг он был уже у кромки воды, посеребренной сверкающим просом песчаных метелок. Почти замкнутый залив представлял собой кристально прозрачную лужу без малейших признаков живности. Конечно, могли тут водиться и бесцветные медузы, грозящие смертельно ядовитыми стрекалами, но врожденная невосприимчивость к ядам делала джасперян по-детски беззаботными.
– Щща проверим водичку… – крикнул Пы, прыгая на одной ноге, освобождаясь таким образом от сапога и получая одновременно то несказанное детское удовольствие, какое доставляют прыжки на таких вот небольших планетках с уменьшенной силой тяжести. Вот так безмятежно, по-заячьи прыгать – это все равно как испускать бессмысленные восторженные вопли в солнечном июньском лесу, где каждый шелушащийся от смолистой избыточности ствол рождает серебряное эхо, жадно поглощаемое мхом и зубчатыми трилистниками земляники.
Слева и справа запрыгали еще две пары, и Пы, уже расстегнувший пояс и взявшийся за штаны, небрежно бросил:
– А чего командора-то не прихватили?
– Командора? А где он?
Пы растерянно оглянулся:
– Да вон, на ступенях… – и замер, держась обеими руками за спущенные штаны: командора на песчаной пирамиде не было.
Мгновенный уничтожающий взгляд, которым наградил его Дуз, словно стегнул его одновременно по голой заднице и по розовым вспыхнувшим щекам. Он не в первый раз ощущал на себе не очень-то лестные взгляды своих товарищей, но такое откровенное презрение было для него внове.
Поэтому, растерянный и оскорбленный, он переметнулся на песчаные ступени последним.
– Вот… – он потыкал пальцем в плотный песок, устилавший каменную, подозрительно ровную поверхность. – Вот тут он сидел. А вон там, ниже, в яйцо врюхался… Эк воняет, тухлое было…
– Не мог же он провалиться! – Флейж несколько раз топнул, но неотзывчивость камня неоспоримо свидетельствовала об абсурдности такого предположения.
– Тихо! – велел Дуз.
Все замерли, но кроме легкой, достаточно тошнотворной вони, в воздухе не витало ничего.
– Надо было взять с собой Кукушонка… – скрипнул зубами Дуз.
– Но есть Шоео! Если у него тонкий нюх… – Ких не успел закончить фразу и исчез, ринувшись в обосновавшуюся в центре пляжа трехглавую конструкцию спаянных воедино корабликов.
Дружинники не успели перевести дыхание, как он появился снова с только что разбуженным зверьком на руках.
– Тепло-то как… – блаженно прощебетал пушистый комочек, разворачиваясь и подставляя белым лучам шелковистое брюшко.
– Шоенчик, милый, не время ловить кайф! – Ких опустил зверька на песок. Ты можешь по запаху определить, куда пропал ваш командор? Он только что сидел на этом месте.
Выразительная мордочка сразу как-то заострилась, пушистый хвост напрягся и вытянулся стрункой. Шоео повел головой влево, потом вправо, вбирая в себя целый веер запахов, потом приподнялся, как суслик, и уперся взглядом в стеночку, ведущую к следующей ступени.
– Да тут камень? – досадливо крикнул Флейж и что было силы саданул сапогом в песчаный отвес.
Раздался хруст, слюдяные осколки, покрытые тонким слоем приклеившегося к поверхности песка, обнаружили чернеющую за ними дыру. Борб, стоящий на самом краю неширокой террасы, повторил движение Флейжа – и тут за слюдяным экраном открылся ведущий вниз наклонный лаз. Дружинники принялись молотить по замаскированным окнам, и скоро слюдяные осколки открыли им не менее дюжины отверстий, выстроившихся в ряд, так что ацтекская пирамида разом превратилась в подобие архаичного дота двухвековой давности – впрочем, джасперянам, не знакомым с земными историческими фильмами, такое сравнение прийти в голову и не могло.
– Но не мог же командор сам собой сюда провалиться… – растерянно пробормотал Пы.
– Естественно. Тем более что кто-то задвинул за ним эту заслонку, согласился Дуз. – Шоео, принюхайся – куда нам?..
– Здесь! – зверек, напряженный, как фокстерьер в погоне за уткой, уже ринулся в наклонный лаз, но Дуз успел ухватить его за хвост:
– Хоп! Без команды никуда. Ты еще понадобишься. Ких, ты самый юркий, пойдешь первым; как только очутишься внизу, доложишь обстановку. Чуть что не так – возвращайся. Ну, пошел!
Ких переложил десинтор из кобуры за пазуху, старательно прикрыв, чтобы не запорошило песком, и нырнул в дыру ногами вперед. Некоторое время он скользил относительно плавно, пересчитывая спиной гребенчатые уступчики, позволявшие обитателям пирамиды взбираться по довольно круто уходящей вниз трубе; струйки песка, обгоняя его, успевали, шурша по плечам, умчаться вниз, как бы оповещая хозяев дома о его прибытии. Но когда каблуки его сапог врезались в кучку песка, а всемогущий офит, перейдя на инфракрасное видение, позволил сориентироваться в обстановке, никаких следов владетелей этого подземелья он не обнаружил.
– Глубина – три моих роста, – коротко доложил он, посылая на поверхность свой голос. – Впереди горизонтальный коридор. Пусто. Продолжаю двигаться по направ…
Гулкий, ухающий удар уже не мог быть передан им наверх – но Дуз и Флейж, лежавшие на животе, свесив головы в дыру, отпрянули, когда прямо в лицо дохнуло сухой пылью пополам с ощущением беды. Шелестящий гул песчаного обвала достиг их ушей секундой позже…
Наверное, этот шум, подкрепленный упругим толчком, распространившимся на все подземелье, и привел Юрга в чувство. А может быть, пренеприятнейшее ощущение, когда кто-то пытался загнать тупой гвоздь в синтериклоновую перчатку на его левой руке.
– Не старайся, она непробиваемая, – как-то машинально прохрипел он, одновременно радуясь тому, что горловые хрящи, выходит, не повреждены.
– Врешь, – уверенно отпарировали откуда-то сзади.
В первый миг не было ничего, кроме дошедшего до икоты изумления: голос говорил по-русски. Но, с трудом побарывая непроизвольную пульсацию изрядно-таки травмированного горла, командор, окончательно пришедший в себя, сообразил, что это – всего лишь милость транслейтора. Он рванулся, пытаясь подняться, и не смог: запястья и щиколотки резануло топкими, но абсолютно лишенными упругости путами. Он слегка поерзал спиной по гладкой поверхности того, на чем он лежал, и не без удивления почувствовал под лопатками неширокую доску. Значит, если ему посчастливится освободиться, он еще будет куда-то падать. Что излишне. Так что не мешает срочно выяснить обстановку в тех пределах, в которых его голова способна поворачиваться. В помещении царил скорее полусвет, чем полумрак: окошко в потолке, забранное плетенной из веток решеткой, было затянуто то ли рядном, то ли матовым стеклом и с трудом пропускало солнечные лучи. Вторым ощущением была тошнотворная вонь, приносимая откуда-то издалека равномерными порциями, точно кто-то гнал ее сюда плавными махами крыльев. За головой шелестели и топотали. Уменьшенная сила тяжести – значит, аборигены не должны быть обременены могучей мускулатурой.
Юрг медленно повернул голову влево, к умельцу, все еще старавшемуся загнать какое-то острие в накрепко прикрученную к поперечной доске ладонь. Раздалось раздраженное шипение, и туземец… Нет, все-таки командор ожидал увидеть какое-то лицо, хотя бы издали напоминающее человеческое. Но на него уставилась крайне злобная крупная морда, более всего схожая с кроличьей. Выпуклые красные глаза пуговично поблескивали из редкой бесцветной шерстки; там, где полагалось бы находиться носу, прятались в морщинах и вибриссах множественные крупные поры; полуоткрытая белесая пасть обнажала клыки, вряд ли принадлежащие травоядному, и над всем этим безобразием возвышались кожистые уши торчком, под каждым из которых болталась розовая индюшиная серьга. Красавец, одним словом. Между передними лапками упруго покачивался какой-то свернутый жгут; как только существо заметило, что пленник повернул голову, жгут развернулся и хлестко ударил командора по лицу – прежде чем у него посыпались искры из глаз, командор успел заметить на конце этого хвоста кисточку шевелящихся щупалец. Вот этим-то его и захлестнули вокруг шеи, так что он не смог даже крикнуть и, теряя сознание, только смог порадоваться, что жесткий воротник не позволил сломать шейные позвонки. Хорошее дело скафандр, даже самый легкий: вот и сейчас капюшон, спружинив, спас его от явного сотрясения мозга.