и нас нет
нас нет
нет
нет
и до нас. и после.
я как будто не живу эту жизнь,
я как будто немного возле
гляжу по сторонам
а там
нет ничего, что было бы нужно.
я тобой до сих пор простужен.
я тоскую
по нам прежним.
нежно
вспоминаю шелк
твоей ласковой кожи.
я взбудоражен от этой мысли.
я обезвожен. уничтожен я,
так ничтожен.
ну и что же?
так боюсь будущности,
весь трепещу, как листок
ток
от тебя ток по венам, по телу
сок
наверное, самый спелый,
который добыть я бы мог
прижаться к ногам твоим,
я глупый и маленький
испуганный пес
мокрый нос,
верный взгляд.
красивый оскал
я бы сказал
так,
наугад…
увидев тебя —
я. так. тебе. рад.
Не ищи в пустоте
не ищи в пустоте,
не ищи лишних рук,
что касались тебя —
все не те,
время эхом
летит в темноте:
стук вагонов
и годы разлук.
на столе пачка стиков
и стопка куантро
поезд мягко входит в депо,
кроваво-плюшевое нутро
я нигде сейчас, я сейчас никто.
точно как из «Эйфории»
малышка Ру,
когда умираю —
тогда живу.
не проспать бы остановку именно ту,
где на станции встречу тебя поутру,
а потом полюблю. и ты будешь жить вечно. да и я никогда не умру.
Я немного запутался
я немного запутался в континентах,
запутался в визах и городах,
но у всех операторов нет абонента,
который остался лишь там, в моих снах.
эти сны все всклокочены, вспенены, спутаны.
там во снах я с тобой, никуда не бегу.
наши прежние ночи я дымом укутаю,
в своей памяти нас я еще берегу.
берегу наше прошлое, летнее, юное,
с поцелуями первых и пламенных встреч.
твое имя заветное, милое, глупое,
губы жечь им, но я не мог их не жечь.
в нашем крохотном городе пряталось счастье,
между вкопанных шин и заросших дорог
красной ниточкой, узелком по запястью
тянет девочки имя, что сберечь я не смог.
слезы катятся крупными каплями.
– я тебя так ждала. почему не звонил?
а вранье чем крупней, тем отвратнее.
– я уехал давно, по пути разлюбил.
как же врезались в память те встречи,
если и впрямь разлюбил, отчего так болит?
просто время кусает меня, а не лечит.
не забыть нас мне сердце велит.
глупость, конечно, наивно пишу так,
не от таланта пишу: не могу не писать.
без прикрас, обнаженно, без шуток —
если бы мог, обернул время вспять.
этот стих вышел боком, как будто Есенин
вышел в обнимку с рассветом из кабака.
для такого, как я, у бога нет Воскресенья.
для такого упрямого дурака.
а пока
я немного запутался в континентах,
запутался в визах и городах,
но у всех операторов нет абонента,
который остался лишь там, в моих снах…
Помпея
остались без крыльев
и без корней,
я видел в ней (правда),
я видел в ней всю красоту
этого долбаного мира.
межу нами была индика
или сатира, сатива
или старое кино с видика,
стэдикам, и мы
снимали свои фильмы,
снимали квартиру, снимали одежду,
но как прежде хорошо уже не было.
хранили, конечно, надежду,
были прытки, хранили глупые
бумажки, записки, открытки,
фотки, где мы вдвоем
домой летим в самолете.
фотки с таймером и огоньком,
где ты совершенна на взводе.
боже, это, конечно,
было чистым безумием.
камшот на Помпею,
на коленях перед Везувием.
воспоминания
с воспламенением, осторожно.
можно обжечься снова?
думаю, можно.
Имя
единственное слово,
которое обжигает мой язык и щеки,
заставляет забыть все другие слова,
медленно тает медом на моих губах
все еще
твое
проклятое
имя
Ад
не прощай их, господи,
ибо ведают, что творят.
ад на земле,
бесконечный
безумный ад.
и они все кричат, говорят,
еще с порога Эдема кричат:
это вы – плохие, это не я
виноват.
Какая разница
в конце концов,
какая разница,
что я тебе скажу.
что надо делать —
ты и так все знаешь сам.
в конце концов,
лишь об одном
тебя прошу:
стань тем,
кто возвращает
самым важным людям
веру в чудеса.
Эпилог
страдать, конечно, хорошо.
счастливым болваном быть – жуть.
но пока еще не перешел порог,
попробуй сделать хоть что-нибудь,
что никто до тебя не смог?