оим людям существование Того, Кто позднее в будущем должен был придти исторически под именем Христа.
Так Заратустра выполнил великую и благодетельную задачу. Он снова раскрыл человечеству послеатлантических времен, столь отдалившемуся от богов, путь в духовный мир; он даровал им надежду придти к духу с помощью сил, спустившихся вплоть до физического плана. С помощью йоги древний житель Индии до известной степени обретал духовный мир прошлого. Благодаря же учению Заратустры человеку открывался совершенно новый путь.
У Заратустры был могущественный покровитель. Уточним, что Заратустра, о котором идет речь, согласно грекам, жил за 5000 лет до Троянской войны и что он, следовательно, не имеет ничего общего ни с тем человеком, который под этим именем известен официальной истории, ни с лицом, жившим во времена Дария. У нашего Заратустры был покровитель, которого называли впоследствии очень распространенным именем Гуштасба. В то время как Заратустра был могущественнейшим жрецом, поучавшим людей о великом солнечном духе Аура-Маздао, о Сущности, долженствовавшей вести их в мир духовный, Гуштасб был великим царем, готовым всеми средствами распространять в мире величественные инспирации Заратустры. И вот, инспирации и планы, осуществляющиеся в древнем Иране благодаря Заратустре и Гуштасбу, должны были неизбежно столкнуться с обычаями соседних стран. Это столкновение действительно имело место и привело к величайшей из всех когда-либо бывших войн; история об этом молчит, ибо война эта теряется во тьме времен.
Эта война между Тураном и Ираном, длившаяся не десятилетия, а века, породила известную душевную формацию, которая долгое время сохранялась в Центральной Азии и которую можно охарактеризовать следующими словами. Иранец, человек эпохи Заратустры, говорил себе: «Куда бы мы ни взглянули, мир, порожденный богами, всюду обнаруживает упадок. Мы должны предположить, что все окружающее нас, — животные, растения, минералы, — обладали в былые времена более возвышенной природой; все это теперь пришло в упадок, но человек надеется все это снова вернуть небесам».
Возьмем, например, какое-либо животное. Чтобы перевести на наш язык чувства, волновавшие иранца, и чтобы передать поучения тогдашнего учителя своим ученикам, следует сказать: «Посмотрите на все, что вас окружает; все, что в былые времена было более духовным, пришло в упадок, деградировало, опустилось. Вот, скажем, волк. Это животное, чувственный облик которого вы воспринимаете, деградировало, опустилось. Прежде он не проявлял никаких дурных склонностей. Вы же, если в вас пробиваются добрые свойства, если к этим свойствам вы присоедините духовные силы, то вы сможете приручить это животное, наделить его хорошими свойствами. Из этого жестокого волка вы сможете сделать пса, который станет вашим слугой». Волк и пес в некотором роде символизируют два различных мировых течения.
Люди, пользовавшиеся своими духовными силами для преобразования окружающего мира, оказались способными укрощать животных, воспитывать их; другие же, не пользовавшиеся своими способностями в таком же направлении, оставляли животных в их первобытном состоянии, отчего те все больше деградировали. Таковы две различные установки. Первая установка выражается следующим образом: если я предоставляю природу ее собственным силам, она будет опускаться все ниже и в конце концов совершенно одичает. Но мне позволено поднять мой духовный взор к благодетельной силе; я — ученик этой силы, и она поможет мне снова поднять павшую природу и вернуть ее духовным высотам.
Эта сила дарует мне надежду, что развитие будет продолжать свой поступательный ход.
Для иранца эта сила идентифицировалась с Аура-Маздао; иранец говорил себе: все, что человек может сделать, чтобы поднять и облагородить природные силы, он выполнит, если он объединится с Аура-Маздао, с силой Ормузда. Ормузд представляет путь восходящий. Если же человек предоставит природу самой себе, все естественно одичает. И это будет делом Аримана.
И тогда в иранских странах родилась некая душевная формация, которую можно выразить следующими словами: на севере нашей страны живут люди, служащие Ариману. Это люди Аримана, кочующие по всей Земле, берущие от природы все, что она им дает, и ничего не делающие для ее одухотворения. Мы же хотим присоединиться к Ормузду в Аура-Маздао.
Так в эту эпоху возникла двойственность, характеризующаяся разрывом между Тураном и Ираном. И ученики Заратустры начали инспирировать иранцев с помощью переживаемых ими чувств и внушать им свои законы. Они пытались так организовать жизнь, чтобы в ней отразилось одушевляющее людей стремление подняться к духовным областям. Таково было внешнее следствие учения Заратустры.
Что же касается войны, о которой так пространно и с такими подробностями повествует оккультная история, то эта война между Ардшасбом и Гуштасбом, между туранским царем и покровителем Заратустры, должна пониматься нами как борьба между Севером и Югом, как следствие тенденций, господствовавших в Иране и в Туране. Когда мы это поймем, мы обнаружим, что Заратустра стоял у истока целого духовного течения, распространившегося в человечестве.
Нам было важно описать среду, окружение, в котором жил Заратустра. Ибо нам известно, что эта индивидуальность воплотилась в теле, пронизанном силами крови, передававшейся из поколения в поколение с Авраама, — в теле Иисуса из Назарета, о котором повествует Евангелие от Матфея. Нам нужно было, стало быть, разыскать следы этой индивидуальности, когда она впервые появилась в послеатлантическую эпоху.
А теперь встает вопрос: почему именно кровь Авраама могла подготовить наиболее подходящее для будущего воплощения этой индивидуальности тело?
Чтобы поставить такой вопрос, нам пришлось сначала поговорить о существе, которое должно было однажды проявиться через эту кровь, — поговорить об индивидуальности Заратустры, которая впоследствии воплотилась в еврейском народе. Завтра мы увидим, почему именно эта кровь, этот народ должны были подготовить физическое тело для Заратустры.
ВТОРОЙ ДОКЛАД. Берн, 2 сентября 1910 г
В начале цикла этих докладов нам нужно вернуться к некоторым вопросам, которые уже обсуждались нами по поводу Евангелия от Луки. Действительно, в жизни Христа Иисуса есть факты, которые можно понять, только сравнивая между собой Евангелия от Матфея и от Луки.
Чтобы понять евангелиста Матфея, прежде всего важно знать, что физическое тело, принадлежащее Существу, о жизни которого он повествует, произошло от Авраама, и что в крови, унаследованной Им через трижды четырнадцать поколений, заключалась своего рода квинтэссенция абрамитов, евреев. Для духовной науки это Существо идентично с личностью, которую мы зовем Заратустрой.
Вчера мы описали как бы с внешней стороны среду, в которой жил и действовал Заратустра. Вспомним некоторые концепции, некоторые идеи, господствовавшие в этой среде. В стране, где в былые времена жил Заратустра, господствовало глубокомысленное мировоззрение. Достаточно рассмотреть некоторые принципы, передававшиеся Заратустрой, чтобы представить себе, что они почерпнуты из глубокой мудрости первых послеатлантических времен.
Даже официальная история сообщает нам, что учение Заратустры было построено на двух началах: начале Ормузда — существе добра и света, и начале Аримана — существе зла и тьмы. Но даже экзотерическое изучение этого религиозного учения указывает на то, что эти два существа исходят из единого начала — Зеруан-Акарэнэ. Каково же это единое начало, источник всех вещей, породившее две силы, противоборствующие в мире?
Обычно имя Зеруан-Акарэнэ переводится следующими словами — «несотворенное время». Таким образом, в конце концов учение Заратустры приводит нас к этому первичному началу — времени, спокойно пронизывающему своим течением Вселенную. Самый смысл слова указывает, что искать первооснову этого времени не следует. Очень важно понять, что можно говорить о вещах, касающихся мировых законов, и не иметь при этом права доискиваться начала всех начал. Вследствие абстрактного образа мышления людям трудно расстаться с привычкой без конца доискиваться всех причин, а эта привычка приводит их к порочному кругу. Следовало бы дать себе отчет в этом и путем совершенно разумного рассуждения признать, что для человека, желающего придерживаться методов духовной науки, наступает момент, когда нужно прекратить поиски причин, поиски первооснов вещей, потому что в противном случае все сведется к некоей интеллектуальной игре. Я уже говорил в другом месте об этом методическом вопросе. Я показал, что можно, например, спросить, видя следы экипажа на дороге, о причине появления следов. На этот вопрос можно ответить, что это следы от колес экипажа. Далее можно было бы спросить, каким образом, в каком месте экипажа прикреплены колеса или почему экипаж оставил следы на дороге, на что можно ответить, что экипаж проехал по этой дороге. Но почему экипаж проехал по этой дороге? Потому что он вез пассажира. Почему пассажир воспользовался экипажем?.. Все эти вопросы уже заставляют нас выйти за рамки первоначальной проблемы, и наша мысль начинает крутиться вхолостую. То же самое происходит и с большими философскими проблемами: в известный момент нужно остановиться, потому что вопросы отрываются от реальности.
Что касается учения Заратустры, то здесь следует остановиться на представлении времени, на спокойно текущем времени. И вот это время Заратустра делит, или, скорее, извлекает из него два начала: начало добра и света — начало Ормузда, и начало тьмы — Аримана.
Эта концепция первобытной Персии основывается на глубочайшем представлении о том, что все то зло на свете, физическим символом которого является мрак, тьма, первоначально не было злом, пороком и тьмой. Я уже обращал ваше внимание на древние представления персов, которые считали, например, волка существом диким и дурным под владычеством Аримана, но дурным они его полагали потому, что это существо, однажды предоставленное самому себе, деградировало и благодаря этому в него проникло ариманическое начало. Словом, изначально волк был добрым, он произошел от