— Но в таком случае, — прервала я разглагольствования «артиста», — мне тем более хотелось бы увидеться с сослуживцами Крылова. Ведь именно им он мог рассказать о своих проблемах и намерениях. К тому же, хотелось бы убедиться, что с вашей стороны были предприняты все возможные действия по поиску пропавшего.
Подполковник вновь расплылся в фальшивой улыбке:
— Мы всегда готовы к сотрудничеству.
Через пять минут я была отпущена с заверениями в полном содействии: «Все, что угодно, от моего кабинета и до плаца, от полигона и до кухни, разговаривайте, смотрите, расследуйте, нам скрывать нечего». В сопровождении юного лейтенанта Бражника — того самого Бражника, чей рапорт я читала вчера утром, и который теперь испуганно косил на меня глазами, — я добралась до казармы, где уже переминались с ноги на ногу трое новобранцев.
Через пятнадцать минут мне стало ясно: начало разговора я провалила — мальчуганы не шли на контакт, они словно воды в рот набрали. Если так пойдет и дальше, докладывать вечером мне будет нечего.
— Только не говорите, что Андрей и о своей девушке вам ничего не рассказывал, — рявкнула я.
— Рассказывал, — промямлил долговязый, уставившись на свои сапоги.
— Нет, — одновременно с ним ляпнул маленький, предварительно скосив глаза на маячившего у окна лейтенанта.
Я тоже взглянула на Бражника. Тот старательно делал вид, что происходящее его совсем не интересует. Слишком старательно.
Пора бы уже убрать отсюда эту дуэнью в лейтенантских погонах, иначе об откровенном разговоре можно только мечтать. Не зря подполковник полчаса поил меня мерзким растворимым кофе и развлекал пустыми беседами — за это время ребят как следует натаскали или, что вероятнее, велели прикусить языки.
Я решительно взглянула на лейтенанта:
— У вас наверняка есть важные дела, благодарю за помощь и не смею задерживать.
Дождавшись, когда за ним закроется дверь, я повернулась к «трем поросятам»:
— А теперь поговорим открыто. Что здесь происходит? Только больше не врите и не изворачивайтесь. У меня нет времени на это. У Андрея нет времени.
Ребята исподтишка обменялись взглядами, но продолжали молчать, опустив головы.
— Если сейчас вы не поможете мне, я не смогу помочь Андрею, — настаивала я. — Если он попадет в беду, вы всю жизнь будете казнить себя. Потому что это произойдет по вашей вине.
Первым не выдержал высокий. Откровения полились из него потоком, видимо, парню давно не терпелось выговориться.
…Они приходили ночью, часа в два. Их было трое: Бабай, Дед и Кусок. Никто в казарме в это страшное время не спал, все ждали, когда скрипнет дверь, в светлом проеме появится темный силуэт и гнусаво прошепчет: «Ну, кто тут у нас сегодня плохо себя вел?». Тяжелые шаги, казавшиеся в ночной тишине поступью Командора, поскрипывание казенных ботинок, резкая вонь дешевого одеколона вперемешку с табаком. А затем голос: «Тук-тук, тук-тук».
Остановился.
Нет, пошел дальше.
«Тук-тук, тук-тук».
Опять остановился. Как же страшно!
И сколько ни вжимайся в подушку, сколько ни укрывайся одеялом, страх не отпустит.
«Сегодня плохо себя вел…» — Бабай тянул время, зная, что каждый новобранец сейчас борется с ужасом и, замерев от страха, ждет своей участи. Как же долго тянутся секунды! Наконец, коротко хохотнув, Бабай приказывал: «Берите этого».
Кого?! Неужели… Ух…
И вот кого-то выволокли из кровати, с глухим стуком бросили на пол. Короткое сопение — заломили руки, сдавленный стон — грязный носок засунули в рот, гулкие шаги — потащили на расправу.
Можно выдохнуть — сегодня не твоя очередь, накрыть голову подушкой и стараться не думать о том, что сейчас происходит в душевых. А когда отпустит нечаянная радость пополам со стыдом, попытаться заснуть…
— Но вас же больше? Почему вы это терпите? Почему не жалуетесь офицерам? Старшине? — не вытерпела я.
— Кому? Старшине? — горько усмехнулся долговязый. — Бабай, Дед и Кусок — это и есть старшина и сержанты. А лейтенанта нашего вы только что видели, он их сам боится. Все офицеры, вплоть до начальника части, знают о том, что вытворяют эти, жаловаться бесполезно. Все делают вид, что ничего не происходит.
— Бабай действует по принципу «разделяй и властвуй», — вступил в разговор чернявый. — Моя мать психолог, я немного понимаю в этих штучках. Днем нас постоянно стравливают, противопоставляют друг другу, чтобы мы не объединились. Если бы мы были единым коллективом, им было бы намного труднее, но нам не дают стать коллективом. Каждый из нас сам по себе, и сам за себя. Выбирают самых слабых, самых беспомощных, а остальные рады, что не их.
— Да, все так и есть, — поддержал приятеля высокий.
Веснушчатый лишь горько вздохнул, соглашаясь.
— В части есть психолог, доктор Бродский. Нам говорили, он здесь для того, чтобы помочь нам, салагам, адаптироваться к новым условиям, — продолжил свои откровения высокий. — Но от него никакой помощи, одни тесты, тесты, тесты…
— Тесты? — удивилась я. — В армии?
— Ага, — подтвердил чернявый. — Личностные, оценка тревожности, оценка интеллекта и много чего еще. А также энцефалограммы, ультразвуковая допплерография, кардиограмма под нагрузкой…
— Забавно. Вот уж не думала, что в армии все это делают. Андрею от этого вашего Бабая тоже доставалось? Хотя, как мне рассказывали, Крылов не производил впечатление слабого и беспомощного.
— Доставалось, — кивнул чернявый. — Особенно в последнее время. В последний месяц вообще всем доставалось, эти шакалы совсем озверели. Дней за пять до того, как Андрюха из части рванул, еще двое пацанов из соседнего взвода в бега подались, не выдержали. И три недели назад еще один случай был.
— Что-то многовато, — удивленно протянула я.
— Ага. Даже деды удивлялись, — кивнул веснушчатый и шмыгнул носом.
— Я тоже слышал, — подхватил долговязый. — Уж на что, говорили, наша часть знаменита побегами и самоволками, но сейчас совсем запредельно стало. Чуть ли не каждую неделю…
— Андрюху недавно сильно избили, — оборвал его чернявый. — Но…
— Но?
— Я хотел сказать — Андрюха не был слабаком. Он единственный из нас, кто вступился за Рыжика. Кусок тогда сказал: «Раз ты такой борзый, то вместо него и пойдешь». Кусок не выносит, когда ему перечат. С тех пор он Андрюхе проходу не давал, совсем озверел. Даже Бабай — он в этой троице живодеров главный — Куска одергивал, я сам слышал, как он говорил ему, чтобы не трогал Андрюху.
— Так Андрей сбежал из-за издевательств?
— Возможно, — помолчав, сказал чернявый. — А возможно и нет.
— У него что-то с девушкой случилось, — подсказал веснушчатый. — Андрюха убежал в четверг ночью, под утро пятницы. Я слышал, как он уходил, только думал, что он просто в туалет пошел или еще куда. В среду он разговаривал по телефону с кем-то из домашних и очень расстроился. Нет, вернее не расстроился, а был озадачен, что ли. Сказал что-то типа «ерунда какая-то, как это может быть не Ника»…
— Именно так и сказал?
— Вроде. Он это себе под нос буркнул, уже после телефонного разговора.
— Нам вообще-то не положен мобильник, если запалят — отберут, но Андрей его прятал под матрас. Он каждый вечер домой звонил, — добавил высокий.
Парни явно перепутали четверг с субботой, но я не стала их поправлять и только спросила:
— Как вы думаете, куда Андрей мог отправиться, когда вышел из части?
Ребята пожали плечами. В городок нельзя, рассуждали они, там все на виду, да и бессмысленно, не скроешься. Дорога ведет на железнодорожную станцию, но по ней ездят только военные — попутку не поймаешь, а пешком далеко. Вокруг лес на много километров, но через лес можно выйти на городскую трассу и там поймать попутку. Да, скорее всего, через лес он и рванул. Начальство тоже так думало, раз стали искать Андрея в лесу. Целый день лес прочесывали с собаками, да вертушка над лесом летала постоянно.
— Вы нам не поможете? — вдруг спросил меня веснушчатый.
И столько в его взгляде было надежды, что врать я не смогла:
— Я попробую, ребята, честно попробую. Но моя работа — это, прежде всего, найти Андрея. Однако, раз уж я здесь оказалась, то вашему психологу мозги вправлю прямо сейчас.
Отпустив повеселевших ребят, я дала задание Ганичу и решительно двинулась к больничке. Лейтенант Бражник увязался было за мной, но я отправила его писать рапорт о неуставных отношениях в части — лишние глаза и уши мне были ни к чему.
Тук-тук, доктор Бродский, я иду к вам.
Воображение рисовало мне этакого монстра без стыда и совести, который как клещ присосался к воинской части. Карьериста от науки, беззастенчиво использующего мальчишек для будущей диссертации. Я шагала мимо плаца, по которому маршировали новобранцы, мимо газонов, где такие же стриженые наголо пацаны с длинными тонкими шеями, торчащими из форменных воротничков, подстригали траву и красили ограду, и готовила гневную речь, собираясь дать нагоняй этому горе-психологу. Но я и представить не могла, с чем мне предстоит столкнуться.
Я обогнула очередной корпус, и мне открылась площадка со стоящим на ней вертолетом. Что-то большеват он будет, — прикинула я, приглядываясь к вертушке. Интересно, зачем скромной воинской части такой вертолет? Явно не для поиска сбежавших. Рассудив, что местный эскулап от меня никуда не денется, я направилась к вертушке.
Это был модифицированный МИ-26. Меня разобрало любопытство. Оглядевшись вокруг — никого, только пацаны вдалеке красили ограду — я осторожно потянула за дверную ручку. Не заперто. Я скинула туфли, чтобы не мешали, поднялась на ступеньку и заглянула в кабину.
Вот это да! Настоящий летающий госпиталь!
Первый отсек представлял собой реанимацию. К четырем прикрученным к стенкам носилкам была подведена вся необходимая реанимационная аппаратура — приборы искусственной вентиляции легких, подача кислорода и какая-то иная, неопознанная мной медтехника. Во втором отсеке располагалась полноценная операционная с застеленным зелеными простынями операционным столом посередине, специальными лампами и аппаратом для анестезии. Все в полной боевой готовности, как сказал бы опереточный начальник части, хоть сейчас под наркоз и на стол.