— Рубеж. Помочь. Свобода.
Эти слова отняли у него последние силы и, уронив голову на грудь, он то ли заснул, то ли потерял сознание.
— Коли стимулятор! Быстро! — рявкнул Верховский санитару. — Двойную дозу.
И зашипел в мою сторону:
— Не вмешивайтесь! Молчите! Подобные вопросы отбирают у мальчиков много энергии, а мы еще толком ничего не узнали!
— Но…
— Цыц! — шепотом прикрикнул на меня Верховский и с трудом придав голосу спокойный тон переключился на начавшего подавать признаки жизни сенса:
— Вернись на десять часов назад. Ты рядом с Андреем. Посмотри направо, теперь налево. Что ты видишь?
Номер Четыре молчал. Вернее, он честно скашивал глаза направо и налево, видно было, как дергается его кадык, как кривится в напряжении рот, пытаясь что-то произнести, но ни единого слова не сорвалось с его губ.
— М-м-мы-ы… — наконец выдавил из себя Номер Четыре.
— Еще стимулятор. Быстрее… — приказал Верховский.
— Константин Аркадьевич, не выдержит он больше! — тихо, но решительно возмутился санитар.
— Коли! — хрипло завопил Верховский.
Санитар быстро вогнал в предплечье сенсу вторую ампулу. После чего парень затрясся, изо рта пошла пена и, изогнувшись всем телом, он окончательно потерял сознание. Санитар проворно сорвал электроды, одним выверенным движением расчехлил спрятанное у стены инвалидное кресло, и, усадив в него беднягу, коротко бросил мне:
— Сеанс закончен.
Верховский, шаркая ногами, словно старик, отошел к стене и тяжело опустился в кресло. Сеанс вымотал доктора едва ли не больше, чем его подопечного. Пару минут я тоже приходила в себя, а потом бросилась звонить Шефу.
Полковник выслушал мой сбивчивый доклад молча, лишь буркнул в конце короткое «возвращайся». Чувствовалась, что он не доволен.
Убрав смартфон в карман, я подошла к Верховскому и попросила переслать запись сеанса ко мне в контору. Не знаю, понял ли меня доктор. Он окинул меня безумным взглядом и неожиданно схватил за руку.
— Его надо обязательно найти, понимаете… Вы не представляете, насколько он ценен, — бормотал Верховский словно в бреду. — Найдите его, я верю вам, именно вам, обязательно найдите его. Только сразу сообщите мне! Больше никому, только мне! Они же его уничтожат…
Ну вот, и где остался Егор со своим советом одеться посексуальнее? В луже, вестимо. Не до фривольностей сейчас нашему ловеласу. Ох, не до фривольностей.
Верховский цеплялся за мои руки, умоляюще заглядывая в глаза. И вдруг, словно застеснявшись своего внезапного порыва, резко отпустил меня, рухнул в кресло и застыл, закрыв лицо руками.
Что я могла ему ответить? Казенное «это моя работа» и «я сделаю все возможное»?
— Я постараюсь, — произнесла я.
Доктор вяло кивнул, поднялся, но уходить не торопился и смотрел на меня, словно хотел что-то еще сказать. И почему у меня уже не в первый раз создается впечатление, что все хотят мне что-то сказать?
Всю обратную дорогу я находилась под впечатлением сеанса. Размышляла обо всем сразу и ни о чем конкретно. И внезапно пришло понимание. Вода на лице — это слезы, которые душили Андрея. Поэтому Номер Четыре и показывал на горло. И сердце щемило отнюдь не реальной, физической болью, это ныла и страдала израненная душа. По-женски мне было жаль Андрея, оплакивающего свою возлюбленную. Мне были близки его порывы — помочь близкому человеку, быть рядом с ним. И в то же время я испытывала за него гордость — ведь дошел! Дошел, несмотря на свое состояние, раны и боль. Как же надо любить другого человека, чтобы ради него пройти через такое: бежать из части, сутки блуждать по лесу, попасть в лапы Верховского, вновь бежать. И, главное, найти силы. Я молча глотала слезы и давила на педаль газа. И словно соглашаясь со мной, по стеклу застучали струи дождя — за окном начался ливень.
Однако какая-то другая часть меня, более холодная, рассудочная, продолжала мыслить трезво. Именно она внимательно перебирала, фиксируя, все мелочи, анализировала ситуацию и задавала вопросы. Андрей вовсе не походил на безвольных и апатичных подопечных Верховского, — подсказывала мне наблюдательность. Он действует и чувствует как обычный человек, но… Что же получается? Либо операция прошла неудачно и Верховский лжет. Либо это была какая-то совсем другая операция или вообще не операция, а нечто иное… И тогда… Верховский снова лжет. Но как все-таки Андрей смог сбежать из охраняемого бункера?
Все, хватит. Так недолго и шизофрению заработать.
С этими невеселыми думами я добралась до окраины Москвы. Остановившись на заправку, я вышла из машины, заплатила за бензин и купила в маленьком безлюдном магазинчике шоколадку. Шоколад — сладкое напоминание о беззаботном детстве, о любимых праздниках, о том счастливом времени, когда ты еще не понимал, насколько равнодушен и жесток взрослый мир. Неудивительно, что взрослые каждый раз возвращаются к этому суррогату в трудные минуты. Я с отвращением взглянула на взятые из дома бутерброды — есть совсем не хотелось. Так и пила черный кофе, откусывая шоколад прямо от плитки. Большой глоток черной горечи, затем маленький кусочек сладкого удовольствия, как и вся наша жизнь.
Дождь заканчивался, и вместе с последними каплями меня постепенно отпускала грусть. Я почти успокоилась, а когда приехала в отдел, то и вовсе превратилась в энергичного трудоголика, какой, думаю, меня и хотел видеть Шеф.
— Ну? Взяли? — нетерпеливо выкрикнула я, врываясь в кабинет полковника.
И сразу попала в удушливую и нервозную атмосферу. В воздухе витал запах табака, густо замешанный с невыплеснутой агрессией и разочарованием.
Заложив руки за спину, Ремезов с недовольным видом расхаживал возле плотно задернутого окна, Демин, морщась, пил горячий кофе, Егор что-то искал в своем телефоне, а малознакомый оперативник сидел за столом с видом провинившегося школьника.
— Нет, — буркнул Егор, быстро взглянул на меня, и отложил телефон.
Сейчас он утратил свою обычную жизнерадостность и выглядел если не подавленным, то каким-то потускневшим и усталым. Шеф так вообще отделался вялым жестом руки в мою сторону.
— Почему? Что случилось? Сенс ошибся? — удивилась я, подсаживаясь к столу.
— Упустили, — коротко бросил Ремезов.
Он уселся в свое кресло и, неприятно сморщившись, начал пересказывать мне — наверное, далеко не в первый раз за день — историю нашего сегодняшнего фиаско.
Да, эта была Центральная клиническая больница. Спящий человек на диване, как я и предполагала, оказался тем самым полузнакомым оперативником. Проверенным в работе, дисциплинированным и ответственным парнем, который, конечно же, никогда бы не позволил себе уснуть на посту. Но сегодня «вот прям как накатило» — с виноватым видом разводил он руками. Сразу же после моего звонка полковник пытался с ним связаться — но где там, агент спал сном праведника и на вызовы не реагировал. Саша Демин, отсыпающийся дома после суточного дежурства, был срочно вызван, но для работы не годился. Взлохмаченный, с красными глазами, непрестанно зевая, он постоянно тер глаза и отвечал невпопад. Было спешно поднято на ноги еще двое оперативников, которые прочесали больницу вдоль и поперек, но Крылова не нашли. Егор также сразу сорвался после моего звонка, но опоздал и он. Андрея в больнице уже не было. А то, что парень там был, подтвердили камеры наблюдения, записи которых уже успел просмотреть умница Ганич.
— Вернулись к тому, с чего начали, — проворчал Шеф, но тут же встрепенулся как старый боевой конь, отгоняя упаднический настрой.
— Но есть и плюс, — подпустив уверенность в голосе, произнес он. — Мы теперь точно знаем, что Крылов в городе. А также можем предположить, что он обладает неким суггестивным воздействием на людей. Это если, конечно, не считать, что Олег просто заснул.
Оперативник при этом жутко покраснел и опустил голову, словно напроказивший школьник.
— Не красней, не девка, — обрезал его Ремезов и продолжил начатую мысль: — Кроме того, мы можем полагать, что парень в полном сознании и вполне дееспособен. Еще как дееспособен, раз сумел выбраться из Санатория и добраться до города. Что еще?
— Передвигается свободно, — справляясь с очередным зевком, заметил Демин, — только как-то странно. Если сбежал к своей девушке, то зачем потом по больнице плутал? Думаю, версию с похитителями можно отбросить.
— Искал выход? — робко вставил свои пять копеек проштрафившийся оперативник.
— Да нет, не похоже, — задумчиво протянул Егор. — Я хоть и смотрел запись одним глазом, но и то заметил, что двигался парень так, будто преследовал определенную цель. И цель эта у него появилась после посещения реанимации.
— Цель? В морге? — фыркнул Сашка и презрительно надулся. — Не говори ерунды. Из реанимации он сразу в морг направился.
Со своего места мне было видно, что Сашка злится — у него слегка пульсировала синяя жилка на шее. Чисто по-человечески я его прекрасно понимала. Во-первых, ему было неудобно за своего заснувшего на посту подчиненного. Во-вторых, в отделе появился новый человек с непонятным статусом. В-третьих, этот непонятный человек знал о промахе его оперативника. А ведь могло быть еще и в-четвертых, и в-пятых…
— А не зашили ли в него программу, а? — задумчиво протянул Егор. — Что думаешь, Антон? По крайней мере, со стороны это видится именно так. Вот она-то его и ведет. Остатки человеческого тянут к подруге, а программа тащит совсем в другое место.
— И что же это за место? — язвительно осведомился Демин. — Если кто-то в действиях парня видит определенный смысл, то ему стоит просветить остальных. А если не видит и только умными словами бросается…
Ремезов стрельнул в Сашку глазами. Означать этот взгляд мог только одно: прекрати.
— Ганич сейчас собирает информацию с уличных камер наблюдения вблизи больницы, — как ни в чем не бывало заметил Егор. — Посмотрим, может, удастся нарыть что-то существенное.
Мне же все это виделось совсем по-другому.