Ведущий. Это ведь было полгода назад? Как сейчас здоровье?
Марина. (улыбается) Да, прошло уже полгода, я чувствую себя отлично, а сердце совсем не беспокоит.
Ведущий. Поразительно! Это лишь один случай из многих! Фонд Иннокентия Давыдова собрал информацию о множестве случаев исцелений от рака, у людей исчезал диабет, проходила язва, излечивались психические заболевания, паралич после инсульта. Люди, которых на концерты привозили родственники в инвалидных колясках, уходили на своих ногах. К каждому случаю выздоровления приложены копии медицинских карт с заключениями врачей и результатами анализов до и после. Мы знаем множество историй выздоровления больных, на которых врачи «махнули рукой». Можно сказать только одно: это настоящее чудо. Наша редакция подробно изучила медицинские карты, разговаривала с людьми. Да, мы все подтверждаем.
Мы прощаемся с Мариной и желаем ей здоровья. А сейчас эксклюзивно на нашем канале мистер Джонс из Аризоны. Внимание на экран.
Джонс. (улыбается) Хелло!
Ведущий. Хелло, мистер Джонс. Как ваши дела? Окей? Мы рады приветствовать вас в нашей студии. И мы рады видеть вас на этом свете.
Джонс. (смеется) Я тоже рад, что остался на этом свете, ведь я успел побывать и на том. И вернуться благодаря Кену.
Ведущий. Расскажите, что с вами приключилось.
Джонс. Ну, почти все я знаю со слов врачей. Сам-то я ничего не помню. Помню лишь, как попал в аварию — вылетел на встречную полосу и столкнулся с грузовиком. Уже потом я узнал, что мне сделали операцию, вроде бы все шло неплохо, а затем вдруг отказало сердце. Дальше — дефибриллятор, искусственное дыхание… сами знаете, «Скорую помощь» наверняка смотрели… Но ничего не помогло. Отвезли в морг. Утром патологоанатом уже готовился провести вскрытие, но я вдруг решил очнуться. (смеется).
Ведущий. Что вы помните об этом моменте?
Джонс. Сначала я услышал музыку, очень тихую. Я начал прислушиваться, пытался разобрать слова. Ну а когда разобрал… Вы ведь и сами знаете, какой силой обладают песни Давыдова… Покойника поднимут.
Ведущий. Поразительно! Спасибо, Аризона. А что думает по этому поводу наука? Слово профессору Московского государственного медицинского университета доктору медицинских наук Валерию Яковлевичу Шиманскому.
Профессор Шиманский. (авторитетно) Я занимаюсь онкологией уже более сорока лет и могу вам сказать: чудеса случаются. Но мы, ученые, не видим здесь никакого волшебства, просто уровень современной науки не в состоянии объяснить внезапные исцеления. Да, мне известны случаи отмирания опухоли у онкобольных. Есть в этом заслуга музыки? Трудно сказать. Мы очень мало знаем о воздействии звуков, в частности музыки, на наш организм. Столь же мало мы знаем и о воздействии слова. Можно лишь предположить, что описанный феномен запускает в организме пациента какие-то иммунологические процессы. Они-то и вызывают отмирание раковых клеток. Очевидно, в некоторых случаях верх берут факторы, сдерживающие ангиогенез, — образование новых кровеносных сосудов, что и ведет к отмиранию опухоли.
Не стоит забывать и о психологических моментах. Порой наша душа сама вмешивается в схватку с недугом. Гормоны и медиаторы, выделяющиеся при различных психических процессах, могут непосредственно управлять клетками иммунной системы. Истовая вера, все равно во что — в Бога, в поддержку близких, в чудо-препарат — запускает определенные процессы в организме, которые сдерживают развитие опухоли и даже подавляют активность раковых клеток. Видимо, концерты Давыдова являлись подобным психологическим феноменом.
Ведущий. Спасибо. А какова позиция церкви? Давайте послушаем мнение теолога, доктора богословия Всеволода Успенского.
Успенский. Чудеса происходят, как учит церковь, исключительно по воле Бога или Его противника — диавола. Человек тоже может принимать участие в чуде, но лишь как проситель или свидетель. Я был лично знаком с Иннокентием Давыдовым и могу сказать, что он был верующим, божьим человеком. Такие люди, как Иннокентий, приходят в наш мир не часто. Если Господь был настолько добр, что через Иннокентия транслировал на мир свою благодать, то, может, он будет настолько милосерден к нам, что вернет нам его. Давайте молиться, друзья мои, миру нужен этот человек.
Ведущий. В конце передачи я хочу сказать еще несколько слов. Мне, как и всем вам, больно сознавать, что Иннокентия Давыдова нет с нами. А еще больнее оттого, что все мы, пусть и косвенно, но повинны в этом. Ведь это трагическое событие произошло в нашем городе, на нашей земле. Мне тоже не хватает Иннокентия Давыдова. И я тоже надеюсь, что однажды он вернется к нам. Он не может просто так уйти.
День второйВ логово к чудовищу
— Значит, ничего вам не говорил, о себе не рассказывал, планами своими не делился?
На трех составленных в ряд стульях, словно три сказочных поросенка Ниф-Ниф, Наф-Наф и Нуф-Нуф, передо мной сидели три подстриженных под ноль балбеса — долговязый с оттопыренными ушами, маленький с веснушками и курносый с густыми черными бровями — и ни в какую не желали идти на откровенный разговор. Только пялились на мои коленки. Сейчас, по прошествии нескольких часов, казавшаяся мне превосходной идея одеться поженственнее уже не выглядела такой замечательной — от короткой юбки и лодочек на шпильках лишь одни неудобства.
Через приоткрытое окно с плаца доносилось бодрое «р-р-раз-два», а в самой казарме витал удушающий запах пота и старых носков.
Я подошла к тесно составленным рядам одинаковых двухъярусных кроватей.
— Вот эта койка Крылова? — я дотронулась до верхней кровати.
— Да, — утвердительно кивнул долговязый.
— А ты вот здесь, рядом? А вы двое внизу? И вы тут мне будете втирать, что целый месяц ни о чем не разговаривали?
— Не, ну почему же, — протянул маленький. — Разговаривали, конечно. О футболе говорили, о кино, об играх…
Я почувствовала, что начинаю заводиться. С таким трудом выбить эту поездку и вернуться ни с чем я никак не могла…
— Зачем тебе ехать в часть? — сварливо осведомился Шеф.
Мой доклад он выслушал, не проронив ни единого слова, ни разу не перебив и не уточнив ни один из моментов. Это был плохой признак — значит, работа сделана не так, как ему хотелось. Обычно после такого долгого затишья следовал сокрушительный разнос, но сейчас Шеф молчал. Тягостное молчание нарушало лишь тиканье настенных часов. Вскоре к нему присоединилось постукивание авторучкой по столешнице. Неужели обычно уверенный и невозмутимый полковник Ремезов в чем-то сомневается? Хотя, скорее, в ком-то — во мне. А иначе, откуда это недовольное «зачем тебе ехать в часть»? Я что — в салон красоты отпрашиваюсь?
— Здесь у нас все схвачено. Ребята дежурят у дома Андрея, следят за его матерью и другом, в больнице Демин на ночь остался. В городе Крылова нет, — я очень старалась говорить убедительно. — Хотя должен быть. Больше ему некуда податься.
Полковник молчал.
— Мы не знаем причину, по которой парень покинул часть. Не знаем обстоятельств, при которых это произошло. Может, он вообще никуда не убегал, и до сих пор обретается где-то в части, — добавила я.
Это было лишним.
— Ну да, — хмыкнул Шеф. — И начальник части решил побеспокоить серьезных и занятых людей шутки ради?
— Вот этого не знаю. Знаю только, что в городе Крылова нет, — я продолжала упорствовать. — А чтобы понять, почему нет, мне нужно побывать там, откуда он сбежал, и пообщаться с теми, кто может пролить свет на ситуацию.
— Якобы сбежал, — неожиданно для себя добавила я.
Антон Владимирович побарабанил пальцами по столу, потом встал и подошел к окну.
Он всегда смотрел на город, когда размышлял. Но что именно в данной ситуации требует размышления, мне было непонятно. Проводив взглядом речной трамвайчик, Шеф вернулся за стол.
— Ладно, поезжай, — разрешил он. — Отдел не светишь. Вечером доложишь.
Четыре часа спустя моя машина остановилась перед массивными воротами части, выкрашенными в серый мышиный цвет. На каждой створке ворот, прямо по центру, была приляпана некогда красная, а теперь непонятного бурого оттенка пятиконечная звезда. «Контрольно-пропускной пункт» — гласила выцветшая табличка на дверях кирпичного здания размером с собачью будку.
Пропустили меня сразу — видимо, Ремезов позаботился. Молоденький солдат с автоматом наперевес быстро проверил мои документы, отдал честь и с видимым усилием нажал на рычаг. Ворота содрогнулись и с жутким лязгом и скрежетом отъехали в сторону, пропустив мою машину на территорию части.
Я припарковала «Рено» на местной стоянке, втиснувшись между красным «Ауди» и серым BMW, и спустя десять минут уже переступала порог кабинета подполковника Ершова — главного после Бога в этом захолустье. А еще через десять минут у меня создалось впечатление, что я смотрю давно поставленный и уже порядком поднадоевший зрителям спектакль с плохими актерами. В частности — слушаю арию начальника части.
Невысокий, крепенький с красной щекастой физиономией любителя коньяка и женщин подполковник Ершов долго распинался о роли армии в нашем обществе, выражал озабоченность историческим моментом, сетовал на слабый уровень физической подготовки современных призывников и их низкие моральные качества. Слова были правильными, но не было в его глазах энтузиазма, а в голосе искренности. Он словно твердил давно заученную роль. В нужные моменты подполковник вскакивал с кресла, изображая воодушевление, либо, наоборот, задумчиво прохаживался по кабинету, демонстрируя тяжелые размышления. Однажды, изображая доверительность, он подсел ко мне за длинный офисный стол и, обдав волной дорогого одеколона, попытался обнять за плечи.
Мне это надоело.
— Значит, у вас все отлично и проблемы исключительно в самом Крылове?
— Конечно! — Ершов изобразил улыбку. — Искренне рад, что вы меня понимаете! Семья, школа не подготовили парня к армейской службе! В этом наша беда. Современная молодежь…