Кое-как мы добрались до конца лестницы, но и там нас не ждало ничего хорошего — тропа почти исчезла. Вновь началось мучительное восхождение — три шага в минуту, два шага в минуту, один шаг… И ни разу на всем протяжении пути нам не встретилось ни единого грота, где можно было бы заночевать, ни единого выступа, на котором можно было бы отдохнуть. Те, кто проложил эту тропу, умели преодолевать ее за один прием.
На очередном повороте карабкавшийся первым Головастик нос к носу столкнулся с коренастым косоротым детиной, больше похожим на матерого самца гориллы, чем на человека.
— Доброго вам здоровьица, братцы, — пробасил тот. — Куда это вы торопитесь?
Сказав так, косоротый гнусно оскалился, изображая некое подобие улыбки, и многозначительно поправил на брюхе свернутый в кольцо бич-самобой. Был он не один — еще четверо косматых головорезов цепочкой спускались по тропе вслед за главарем. Двое тащили на спинах объемистые мешки.
— В Кудыкино, куда же еще, — солидно ответил Головастик, видимо, привычный к таким встречам.
— В какое такое Кудыкино? — удивился косоротый. — Этой тропой только к Лямошному крутопутью выйти можно.
— А раз знаешь, зачем спрашиваешь?
— Вы, часом, не служивые? — подозрительно прищурился косоротый.
— Что — похожи?
— Да вроде нет… Хотя кто вас знает. Мы служивых не любим. Мы служивых сразу в Прорву спихиваем.
— Можете так и дальше поступать. Мы не возражаем.
— Вот это другой разговор! Сразу видно, свои люди. Грабить идете?
— Там видно будет.
— А мы вот пограбили, — похвалился косоротый. — Возвращаемся с добычей.
— Счастливой дороги.
— Какая же она счастливая, если ты на ней стоишь. Нам ведь вниз надо.
— А нам наверх.
— Ай-я-яй, горе какое! Вам вверх, нам вниз, а разминуться здесь никак нельзя. Придется всем одной дорогой идти.
— Если вверх, мы согласны.
— Вверху нам делать нечего, мы же с грабежа возвращаемся. Наверху нас, ох, как сильно ждут!
— Так что же ты предлагаешь?
— Для таких хороших людей мне ничего не жалко. Выбирайте! Хочешь, вместе с нами вниз иди, а хочешь, в Прорву прыгай. Что хочешь, братец, то и делай. — Не спеша косоротый принялся сматывать с пояса бич.
В предстоящей схватке наши шансы на успех были ничтожны. Нас было почти вдвое меньше, чем разбойников, и стояли мы намного ниже их на тропе. Но и это было не главное. Бич в опытных руках — страшное оружие. Весь он покрыт жесткими чешуйками, которые при достаточно резком взмахе встопорщиваются множеством бритвенных лезвий. Парой хороших ударов косоротый без труда сбросит нас в пропасть. Единственная защита от бича — это маневр, ловкие прыжки, увертки, а здесь особо не попрыгаешь. Возвращаться назад? Об этом не могло быть и речи. Жаль, что с нами нет Шатуна. Он уж обязательно придумал бы что-нибудь. А сейчас на кого надеяться? На Ягана? Да у него самого поджилки трясутся. Кроме того, он стоит позади всех и поэтому совершенно беспомощен. Может быть, Головастик себя покажет? Весьма сомнительно. Языком у него получается лучше, чем руками. Хотя Орфей, кажется, умел очаровывать разбойников своими песнопениями. Ну, Головастик, миленький, выручай!
Словно прочитав мои мысли, Головастик стремительно прыгнул вперед, вцепился в густую шерсть косоротого.
— Уж если в Прорву, то вместе! — крикнул он при этом.
— Правильно! — раздался откуда-то сверху так хорошо знакомый мне голос. — Держись за него крепче.
Кустарник и выступы коры мешали мне рассмотреть, что же именно происходит на тропе. Один из разбойников сорвался вниз и повис, вцепившись обеими руками в стебли иглицы. Второй взвыл: «Ой, не надо! Ой, сдаюсь!» Те двое, что выполняли роль носильщиков, оказать сопротивление не могли — для этого требовалось сначала хотя бы избавиться от мешков, а Шатун, грозный и беспощадный, уже нависал над ними. Заставив разбойников присесть (для чего пришлось слегка расписать ножом их рожи), он дотянулся до косоротого, всеми способами в этот момент пытавшегося избавиться от Головастика.
— Что с ним делать? — спросил Шатун. — Заколоть?
— Надо бы, — ответил Головастик. — Да только он, бурдюк дырявый, меня не отпустит. Вместе полетим.
— Не беда. — Шатун приставил лезвие ножа к горлу разбойника. — Сейчас я его к дереву приколю. Пусть висит себе.
— Зачем же, братец, меня приколачивать? Я твоего дружка не трогал. Он на меня первый полез. — Косоротый бережно поставил Головастика на тропу рядом с собой. — Сам пристал, а я, значит, виноват!
— Ты мне, падаль вонючая, чуть глаз не выдавил. — Головастик кулаком врезал разбойнику по скуле, крепкой и широкой, как булыжник.
— Подумаешь, глаз. — Тот даже не поморщился. — Если желание есть, можешь мой выдавить. И будем квиты.
— Бросай бич, — приказал Шатун. — И вперед.
— Вперед так вперед, — охотно согласился косоротый. — Разве я, братцы, спорю. А вот бича жалко. Этим бичом я немало служивых побил.
— Бросай, он тебе не скоро пригодится.
После этого вся кавалькада тронулась вверх. Разбойники — охая, впереди, мы — ликуя, сзади.
— Вовремя ты успел, — сказал я, хлопнув Шатуна по спине. — Очень вовремя.
— Я давно за вами сверху наблюдал. Видел, как вы по мосту карабкались. А уж когда разбойников приметил, сразу начал спускаться.
— Как же тебе удалось спастись?
— Спастись? Я не собирался помирать. Помнишь ту дырку в потолке, из которой свет падал? Я недаром под ней встал. Туда меня поток и забросил. Правда, где-то на середине норы я застрял, но сок скоро схлынул. Видишь, до сих пор ко мне мухи липнут. Потом принялся вверх карабкаться. Ничего сложного: в одну стенку спиной упираешься, в другую — ногами. Кое-где упоры для рук пришлось нарезать. Так и выбрался. Не в первый раз.
— По такому случаю не мешало бы и по глотку браги пропустить, — высказался Головастик.
— Я бы и от сухой корки не отказался, — буркнул Яган.
— Действительно, поесть надо бы, — согласился я, вспомнив, что уже почти сутки даже маковой росинки во рту не держал.
— Эй, — крикнул Шатун разбойникам, — у вас жратва найдется?
— Откуда? Мы сами голодные. Разве у кормильцев что-нибудь хорошего награбишь?
— А в мешках у вас что?
— Девки.
— Зачем они вам?
— Так, на всякий случай прихватили. Может, сменяем на что-нибудь путное. Говорят, девки сейчас в цене. Хотите, одну вам уступим.
— Ты шагай пока. После разберемся.
Так мало-помалу, где опираясь только на кончики пальцев, где ступая на всю подошву, а где карабкаясь по-обезьяньи, мы приближались к крутопутью, характерный шум которого — брань мужчин, причитания женщин, визг детей, команды служивых — уже доносился до нашего слуха. Разбойники беспокойно оглядывались на нас и перекидывались между собой короткими, малопонятными для непосвященных словечками. При всем моем презрении к этим людям нельзя было не восхищаться легкостью и целесообразностью их движений. Даже тяжелые мешки ничуть не мешали разбойникам.
Наконец все мы выбрались на довольно широкий карниз. Здесь можно было не только передохнуть, но даже и вздремнуть, не опасаясь, что первый же порыв ветра сбросит тебя в пропасть.
— Так, значит, и разойдемся? — не совсем уверенно спросил атаман, исподлобья глядя на нас.
— Как хотите, — ответил Шатун. — Мы вас не держим.
— Ежели желаете, могу вас всех к себе взять. Ты после меня самым главным будешь. При дележке лишнюю долю получишь. Не пожалеешь.
— Когда в другой раз встретимся, подумаю.
— Другой раз ты у меня и пикнуть не успеешь. — Атаман, видимо, убедился в наших мирных намерениях, и это добавило ему смелости.
— Ну, тогда до встречи. Счастливо грабить.
— И вам того же, братцы. Встретимся…
— Мешки оставьте.
— Что — оба?
— Оба.
— Мы вроде про один договаривались.
Шатун только кивнул Головастику, и бич оглушительно щелкнул возле головы ближайшего из носильщиков, едва не задев висок.
Второй оказался более упрямым — свой мешок он выпустил только после того, как лишился мочки уха. Скрылись разбойники быстро, без пререканий и напрасных угроз. Только атаман, уходивший последним, оглянулся через плечо, и не было в этом взгляде ни страха, ни злобы, а только снисходительное презрение. Точно так же, наверное, он смотрел бы на наши агонизирующие трупы.
— Как думаешь, вернутся они? — спросил Яган.
— Вполне возможно, — сказал Головастик. — Народ это такой, что обид не прощает. И долги старается сразу отдавать. А троп разбойничьих немало. Боюсь, как бы не обошли они нас. Слышишь, Шатун, что я говорю?
— Слышу. Нам главное до крутопутья добраться. Там затеряемся. Да и не сунутся сейчас разбойники к крутопутью.
— А с мешками что делать?
— Развяжи.
Головастик распустил горловины мешков, и из них, недовольно щурясь, показались заспанные, чумазые мордашки. Оказывается, на протяжении всего этого опасного пути пленницы преспокойно дрыхли.
— Это вы нас, что ли, украли? — сказала одна из девиц, протирая глаза. — Тогда есть давайте.
— И браги, — захныкала другая.
— Откуда мы вам еду возьмем, не видите разве, дуры, что у нас руки пустые.
— Сам дурак! Зачем тогда крал? Если крадут, значит, на продажу. А кому мы нужны худые?
— Вот что, вылазьте из мешков и чешите на крутопутье. Еще успеете своих догнать.
— Ишь ты какой — бегите! — Первая из девиц показала нам язык. — Что мы забыли на крутопутье? Нашу деревню на Голодрань переселяют. Там недавно мор был. Значит, ни еды, ни женихов там нет. Не хотим мы туда. В хорошее место нас несите.
— Найдете вы себе еще женихов, — примирительно сказал Головастик. — Молодые. Гладкие. Нас на свадьбу позовете.
— Как же, — крикнула та из девиц, что просила браги. — Наших женихов давно в войско позабирали! А тебе, жаба, не о свадьбе надо думать, а о Прорве.
— Ну все! — сказал Головастик, бесцеремонно вытряхивая ее из мешка. — Пока бича не попробовали, улепетывайте!