Евангелие рукотворных богов — страница 29 из 60


– Сука твой Ключник, – Стерва пошевелила угли костра, – видела я таких. Думаешь, ты ему нужен или я? Сейчас кругом все не в себе, но те, кто в войне участвовал, – они напрочь отмороженные. Таким, как мы с тобой, проще – мы того, что раньше было, не видели или не помним. А эти знают, чего потеряли, – шатаются теперь по свету неприкаянные. Не верю я ему – не вернется.

– Придет. – Ванко был в этом уверен.


Они вынуждены провести на хуторе еще и эту ночь – приготовление мяса впрок займет много времени. Когда опустятся сумерки, без Рахана будет несладко, да и сейчас среди молчаливых безжизненных построек как-то жутковато. Даже если не задумываться о мрачном доме-склепе. Мало, что ли, было историй о том, как приходят ночью убиенные мстить своим обидчикам, принимая самые ужасные образы, а иногда и вовсе не заботясь о внешнем виде, являясь так, как есть, – что может быть страшнее изрядно полежавшего, непогребенного покойника? А в избе все они – и палачи, и жертвы, все рядом, начнут отношения выяснять, всё вокруг затопит неудержимая волна ненависти, нечего рядом с ними живым делать. Неприятное место. Ключник, со своим непробиваемым безразличием, все-таки вселял невозмутимость и в своих спутников. А сейчас… И лес зловеще безмолвен, а звуки, доносящиеся от развалин, наоборот, в тишине отчетливы и резки. Такие шипяще-скрежещущие шевеления-поскрипывания. Кто знает, может, это движением воздуха, легким сквозняком гоняет пепел, а вдруг это тени, голодные призраки уже скользят, шелестят среди руин? А ведь еще день только половину перевалил, что дальше-то будет? Лес тоже не так прост, его обитатели умеют приходить бесшумно – мгновение назад ни листочка не шелохнулось, и вдруг, стремительным росчерком, тварь, оскаленная сотней зубов, устремляется к твоему горлу.

Так и сидит Ванко, стараясь одновременно держать в поле зрения и кромку леса, и темные остовы сгоревших изб, только костер впереди спокойным потрескиванием и беззаботной игрой пламени немного расслабляет мальчика. Да лакомый запах готовящегося мяса зловонным испарениям, изредка доносящимся со стороны мертвого дома, не дает будоражить желудок. Даже Стерва напряжена и тоже в сторону леса косится. Однако первым вздрогнул, заметил вынырнувший из чащи черный силуэт Ванко.


– Идет, – облегченно вздыхает мальчик.

– Надо же, – деланно удивляется наемница.

А вернувшийся Ключник мрачен и неразговорчив. К такому состоянию солдата спутники давно привыкли, они оба рады его присутствию, хоть одна и не подает виду.


Последним поселком на Куте был Семигорск. Здесь Дорога продолжала змеиться на запад, а река резко сворачивала на юг, поэтому нужда в лодке отпала, и Стерва предложила поменять ее на хуторе на припасы. Парусник был добротный, и сторговать его местному старосте оказалось делом несложным. После они сидели вместе с седым вислоусым мужиком, управляющим маленьким поселением, тоже видевшим мир до войны и теперь грустно воспринимающим окружающее. Они делили с ним хлеб, отмечая по старому обычаю успешную сделку, и разговаривали.

– Что юг, что запад – все одно, – рассуждал староста. – Думаете, где-то лучше? Хорошо в тех местах, где нас нет, так говорят.

– А как там сейчас дальше, ходили ведь твои? – спрашивала Стерва.

– Что ходить? Я и так знаю. В верховьях Куты никогда никто не жил, там и до войны – ну, пара заимок да охотничьих зимовий. На запад, оно понятно, вдоль дороги поселки есть, только, кто там живет, не скажу, скорее – отребье разное. К нам подкатывали, бывало, да мы отбились. Полк, знаете такого, обещал у нас серьезный форт ставить. Чего еще вам сказать?

– Куда идти, сбиться тяжело, – говорит Ключник, – да и был я там недавно, только в морозы. Летом в тех местах как, дорогу не подтапливает?

– Скажешь тоже – не подтапливает! Илим-батюшка разлился – не пройдешь. Шестаково, там раньше мост был, все под водой, болота и промоины чуть не от Железногорска начинаются. Как переправиться, даже не скажу.

– А обойти как?

– Ну, мил человек… Как! От Хребтовой, что на полпути до Железногорска, чуть на север железная дорога уходит. Если по ней, тоже можно аккурат к Разливу выйти. Только топать там, сам понимаешь, долго, да и ноги собьешь, опять же мост в каком состоянии, никому не ведомо, скорее, не лучше, чем на Пути. Вот…

– На юг?

– По Куте вверх, в двух днях пути, старая база охотников была, оттуда прям на запад тропа есть… однако идет только к Шестакову, так что… Ежели Железногорск обогнуть, то можно. И, кстати, в Железногорске опасно, банды.

Ключник криво растягивает губы – улыбается. Банды… он не считает серьезными противниками сборище голодных безумцев. Видел он железногорские банды, когда шел на восток, – жалкие отбросы, в ужасе разбегающиеся с пути угрюмого убийцы. Нет, тогда, конечно, Рахан и выглядел повнушительнее, и способен был на большее. Однако его не смущают такие мелочи, как внешний вид, – чтобы разогнать по норам зарвавшееся отребье, достаточно голой воли. Но он этого не говорит.

– Сколько времени напрямик до переправы?

– Дорогой в Железногорск два дня, а дальше не знаю – болото.

– Значит, так и пойдем.

– Удачи.

– И тебе, старик, доброго урожая.

– Мне что, зверье, вон, тьфу-тьфу, утихомирилось, волколаков вообще не видать, а к концу лета Полк придет форт возводить. Может, поживем…

Рахан молчит. Он не хочет говорить, что упомянутые волколаки, похоже, следуют по его пути, как собаки, удерживаемые длинным, но крепким поводком. Интересно только, что задерживает их сейчас, наверное, застряли в обороняющемся Осетрове. А еще староста тоже не знает главного – Полк никогда уже не сможет прийти в эти места, да и не надо это им, любые изменения – лишь отсрочка Неотвратимого.

Собеседники церемонно прощаются и расстаются, староста остается ждать, а спутники продолжают путь навстречу судьбе. Общей для троих.


Неутомительный пеший переход до Железногорска, сначала немного в гору, до Хребтовой, после, совсем легкий, вниз. Практически мимоходом – стычка с небольшой ватагой. Ключник, легко уклонившись от пущенной в упор стрелы, обыденно, брезгливо даже убивает двоих нападающих и спокойно дает разбежаться остальным. Дальше, уже в городе, только выглядящем мертвым, Рахан по-звериному принюхивается и терпеливо застывает, не доходя до искусной ловушки – прочных сетей, что способны перекрыть выходы из узкого пространства между двух высоких домов с окнами-бойницами. Опасное место можно обойти, но Ключнику лень плутать по незнакомым переулкам, захламленным и не менее подозрительным. Поэтому он сначала молча ждет у входа в западню, затем проходит вдоль замаскированной в мусоре веревочной паутины, носком сапога подцепляет отрезок каната.

– Чего балуешь? – слышится спереди и сверху.

– Пройти надо.

– Ну и иди себе.

– Взять с нас нечего.

– А это мы еще посмотрим.

– Ты уже смотрел. Три месяца назад.

– Ага, рожа у тебя не такая была, а нахальства, вижу, и сейчас меньше не стало.

– Так пропустишь?

– Иди уж, мля.

И они идут. Ключник лишь внимательно смотрит по сторонам и не достает руку из своего кармана.

– А что здесь было три месяца назад? – шепчет Стерва.

– Не хотели пускать, – в полный голос отвечает Рахан.

– Иди, иди давай! – недовольно торопят сверху.


В нескольких верстах за Железногорском начинается болото. Дорога местами размыта, местами просто скрывается под водой. Худо-бедно, прощупывая путь шестами, оскальзываясь и падая, мокрые до нитки путники упрямо бредут на запад. Они ночуют на маленьком островке суши, с трудом разведя костер из сырых веток, жмутся друг к другу и трясутся от ночного холода. Они выходят-таки к злосчастному мосту через Илим, о котором сейчас напоминают лишь иссеченные каменные колонны.

После переправы, тяжелой, на сколоченном наспех из всякого плавучего хлама плоту, окончательно промокшие и замочившие тщательно сберегаемые припасы, путники встречают еще одну ночь, не в силах даже разжечь огонь и только утром, продрогшие, заставляют себя собирать дрова и тщетно пытаются распалить костер. А непривычно расщедрившееся солнце, ведь скоро середина лета, ласкает их спины своими лучами, и жизнь снова начинает обретать краски.

К полудню Стерва и Ванко уже томно валяются на подсохшей траве, одежда и прочие вещи развешены вокруг костра, Ключник заново пытается подкоптить размякшие ломти мяса.


– Скажи, Рахан, – наемница выдернула из травы тоненькую метелку и закусила гибкий стебель, – а если серьезно, зачем тебе так нужно в Осетрово?

– Я должен встретить… одного человека.

– Встре-е-етить… – задумчиво тянет девушка и поигрывает стебельком. – А тебе не кажется, что всех, кого надо, ты уже встретил?

Ключник долго смотрит в лицо Стерве и грустно качает головой:

– Нет.


Спутники вернулись к этому разговору днем позже, когда, отдохнув сутки, выдвинулись на последний участок пути до Разлива. Рахан, подогреваемый мыслью, что еще три-четыре дня, и он сможет вернуться к прерванному поиску, стал положительно разговорчив.

– Я ведь многих знаю в Осетрово, – настаивала Стерва. – Все-таки?

– Навряд ли. Он… она, скорее всего рабыня, пришла с караваном.

– А, с караваном… тогда как пришла, так и ушла. Чего ты к Устью тогда прицепился?

– Тот караван, он ушел в Осетрово, но на ярмарку не попал.

Наемница замолкла, потом нерешительно отозвалась:

– Все группы, которые пропадали на Куте, это ведь Краба работа.

– Вот черт!

Ключник остановился – сам не ожидал от себя такой оплошности. Столько времени провести рядом с человеком, способным предоставить информацию на самую животрепещущую тему, и не задать ни одного вопроса!

– Халим… азиат, двенадцать повозок, в основном соль, по мелочи – оружие и лекарства, охрана – восемь бойцов, профессионалы, вооружены хорошо, вообще – богатый караван.

– Да, восемь цириков, по полной упакованных, дюжина телег – было.