[8]. Он был одет как обычно – в черные брюки и застегнутую до горла рубашку со стоячим белым воротником. Он вперевалку шел за мной, двигаясь неуклюже, но так быстро, что я изумился. Когда я выбрался из песчаной ловушки, он оказался совсем близко. Раскрасневшись и тяжело дыша, он снова закричал:
– Эйден! Мне надо с тобой поговорить! Остановись, пожалуйста!
Я бросился вправо, к другому ряду деревьев, и побежал изо всех сил вверх по склону. По траве я смог увеличить расстояние между нами, но он нагонял меня. У самой вершины я бросился в гущу деревьев, обрамлявших быструю речку, текущую по холму, нырявшую под мост и впадавшую в залив. На поле для гольфа речка сужалась и расширялась только ближе к улице и мосту. Я прыгнул на склон и побежал очертя голову, ломая тощие деревца и ветки, чтобы не сорваться в воду. Оказавшись внизу, я оглянулся. Отец Грег появился на вершине, где я стоял несколько секунд назад. Он остановился, опустился на колени и несколько секунд пытался отдышаться.
– Эйден, – прорычал он. Больше он ничего не смог добавить и начал спускаться.
Я, спотыкаясь, подобрался к большому дереву, упавшему через реку – корни торчали в разные стороны. Вывернутая земля у основания была темнее, чем почва вокруг. Ухватившись за корень, я одним прыжком вскочил на ствол. Отец Грег с треском ломился через кусты над моей головой, и, когда я медленно пошел по стволу, я услышал, как он упал. Он застонал, ударившись о землю, покатился, врезался спиной в дерево и поэтому не упал в реку. Я замер, стоя на стволе. Густой запах влажной земли и плеск быстрой, бурной реки заглушали тишину, пока я ждал, когда он двинется. Он сел, вытер лицо и отряхнулся. Лицо у него было исцарапано; попытавшись встать, он с криком схватился за бок. Подняться он не смог. Привалившись к дереву, он смотрел на меня, кашляя и постанывая. Я ждал.
– Пожалуйста, Эйден, – сказал он, – пожалуйста, выслушай.
Он едва мог двигаться, но с каждой секундой, казалось, приходил в себя. Он овладел собой и взглянул на меня, держа голову прямо. Не далее чем прошлым летом я видел синяки у себя на плечах – он стискивал меня, пока я подчинялся ему и делал, что он говорил. Я представил, как хватаю толстый сук и луплю его, представил, как забиваю его камнями. Где-то глубоко внутри себя я видел, как наши руки тянутся друг к другу, сцепляются и подтягивают нас ближе – от этого до сих пор теплело на сердце. Эта мысль появилась и умерла. Все, чего я хотел, – меньше бояться и не чувствовать себя таким одиноким и несуществующим. Пусть он и вдохнул в меня какое-то подобие жизни, теперь я ему ничего не должен.
– Мне надо с тобой поговорить, – сказал отец Грег, потирая голову.
– Нет, – отрезал я.
– Послушай себя. Ведь необязательно, чтобы все так было.
– Вы сами все таким сделали.
– Я ожидал от тебя большего, Эйден. – Он покачал головой.
– Пожалуйста, держитесь от меня подальше.
Отец Грег тяжело оперся на локоть и сел прямее. Я снова начал говорить, но он поднял руку:
– Нет. Послушай. Ты меня неправильно понял.
– Я не могу и не буду. Не прикасайтесь ко мне. Не подходите ко мне. Держитесь от меня подальше.
Он закашлялся.
– Ничего больше не случится между мной и тобой. Я этого не хочу. Все кончено, Эйден, все кончено.
– Я не хочу иметь с вами ничего общего.
– Нет, нет. Ничего и не было.
– Что?!
– Это же ничего, не правда ли? Несущественный, незначительный эпизод. Случайность. Все кончилось. Все в прошлом. Будто ничего и не было, Эйден. Это же ничего. – Он откашлялся и с помощью обеих рук сел поудобнее.
Я потерял дар речи.
– Но это было! Было!
– Можно сказать, что нет, это же ничего не значило.
– Значило, – сказал я. Горло у меня сжалось помимо воли. – Значило. И это было.
– Все кончено. Ты должен понять, Эйден. Все кончено, тебе надо двигаться дальше. Будь мужчиной, Эйден. Забудь это. Это ничего не значило.
Я присел на стволе. Руки начали дрожать.
– Зачем вы со мной говорите? Перестаньте разговаривать!
– Я пытаюсь тебя защитить, Эйден. Вспомни все наши беседы, как я помог тебе задуматься о твоей семье! Подумай, сколько работы мы вместе сделали, – подумай о всех ребятах, у которых теперь есть школы. Мы столького добились…
– Прекратите, – взмолился я. – Перестаньте, пожалуйста. – Все это было правдой. Все, чем я гордился, все, о чем я мечтал, могло стать трамплином, с которого я прыгну в дальнейшую жизнь.
– Нет, потому что я забочусь о тебе, – продолжал отец Грег. – Если ты расскажешь людям обо мне, они и о тебе узнают. Что они подумают о тебе, Эйден? Я тебе с самого начала говорил – они не поймут. – Он улыбнулся. – Видишь, я тебе не лгал. Нам надо быть осторожными. Я-то уже старею, но ты, Эйден, что станется с тобой, если ты кому-нибудь скажешь? Что будет с твоей матерью? Что о тебе будут говорить, если узнают? Ты уже кому-нибудь рассказал?
– Нет.
Он улыбнулся и шевельнулся, но не поднялся на ноги.
– А твои друзья, которые приходили к вам на праздник? Ты же не открыл им, что было между нами? Ты ничего не говорил Елене, приятелям? Будь осторожен, никому не говори об этом. – Он подался вперед: – Точно не говорил? Ни Марку, ни девочкам?
– Нет, никому.
– Ни о чем?
– Ни о чем.
– Хорошо. Тогда ты в безопасности, – сказал отец Грег, снова привалившись к дереву, и глубоко вздохнул. – Пока это остается тайной. Я забочусь о твоей безопасности, разве ты не понимаешь? Я всегда заботился о тебе, Эйден. Подумай, сколько мы вместе сделали. Вот что важно. Я имею в виду, то, что мы сделали для других. – Его голос звучал механически, как старая запись, а не речь человека, которого я когда-то знал.
– Не могу, – сказал я. – Это тоже бессмысленно. Теперь все потеряло смысл.
– Ты это не всерьез, – не поверил отец Грег. – Не может такого быть.
Он посмотрел в темнеющее небо, втянул воздух, зарычал, откашлялся и сплюнул в грязь. Он вытер кровь от ссадины на шее и стер с костяшек кровь большим пальцем. Я столько раз искал звука его голоса, слушал его с охотой, надеждой и желанием, которое называл любовью, что до сих пор меня тянуло к нему некое подобие любви или того, что остается, когда любовь проходит.
Я остался на стволе, слушая шум воды внизу. Наконец отец Грег встал с земли, опираясь на ствол, и, спотыкаясь, пошел ко мне. Он поскользнулся, но схватился за другой сук. Его волосы были перемазаны и стояли дыбом, рубашка разорвана и выпачкана землей. Ногу он, видимо, повредил, потому что хромал. Меня поразила мысль о том, что отец Грег тоже человек, который однажды умрет, и если события свершатся естественным порядком, то умрет намного раньше меня. Обессилевший старик нетвердыми шагами подобрался к основанию ствола и взялся за один из корней помощнее. Он посмотрел на меня и подергал корень – проверить, стронется ли дерево с места. Ничего не случилось; корень лишь слегка выгнулся от давления.
– Я хотел… – тихо начал он и замолчал. Он искал слова, но они не приходили. – Все это пройдет, забудется, правда? – Он снова подергал корень, и во мне возникла странная уверенность, что он не заберется на ствол, а если и заберется, я теперь гораздо быстрее, чем он. Перейду речку и вернусь на шоссе за две минуты. Он повернулся и с трудом пошел обратно, сквозь чащу, на поле для гольфа. Его плечи тряслись. Отец Грег был сломлен, однако, подумалось мне, стал нормальнее, чем когда-либо.
Глава 9
Разбитое лицо за один день, конечно, не зажило – полумесяц желтой кожи окружал сине-фиолетовый ореол вокруг глаза, но мать в любом случае разрешила мне не ходить в школу в среду. Однако я понимал, что не могу сидеть дома вечно. Чем дольше я был один, тем хуже становилось на душе. Сколько бы болеутоляющих я ни принимал, они лишь приглушали жжение в ушибах. Я не мог прятаться. В четверг, проснувшись, я понял: пора возвращаться в академию. Я посидел на краю кровати, слушая новости. Очередная мечеть разгромлена и разграблена, на этот раз в Колумбусе, штат Огайо. В Кембридже, Массачусетс, начали набирать жюри присяжных для суда над папашей, насмерть забившим другого папашу на хоккейной тренировке. Как мы все умудряемся жить дальше?
Я вызвал такси, не дав себе времени передумать, и запустил телефон в угол, когда договорил. Мне нужно двигаться дальше, и установление абсолютной тишины было единственным способом почувствовать себя в безопасности. Что, если мне остается твердить одно и то же – что ничего не было?
Вовремя в школу я не успел – водитель тянул волынку, крался на разрешенной скорости по каждой улице. Когда мы свернули на Малбери, голубой «Линкольн» отъехал от обочины напротив академии. Я не видел, кто был за рулем, но невольно подумал, что это машина прихода Драгоценнейшей Крови Христовой. Автомобиль пролетел перед нами по Малбери, и, когда мы свернули к академии, я потерял его из виду.
Я ерзал на заднем сиденье с рюкзаком за спиной, пока водитель не откашлялся и не спросил на ломаном, «славянском» английском, не соизволю ли я любезно покинуть автомобиль, чтобы он мог отправиться за следующим пассажиром. Он вышел и открыл мне дверь, но я физически не мог выйти. Перед глазами стоял отец Грег за двойными дверями в вестибюле. Прислонившись к столу миссис Перрич, он забавлял собравшуюся вокруг него толпу и поджидал меня со своей широкой улыбкой, чтобы протянуть руку, схватить меня и подтянуть к себе, вовлечь в разговор.
Я уже хотел просить водителя отвезти меня домой, но на крыльцо вышла миссис Перрич, решившая посмотреть, что происходит и почему водитель так замешкался. Придерживая края своей пашмины, чтобы ее не сдуло ветром, она помахала мне, затем помахала еще, как старому другу, но, когда я наконец вылез из машины, отшатнулась, будто синяки были заразны. Впрочем, она быстро опомнилась, обняла меня одной рукой и повела по лестнице, всячески сочувствуя.
– Я упал с кровати, – сказал я ей, когда мы вошли в вестибюль, в котором никого не было.