Возможно, что Савва был из боярского рода Великого княжества Смоленского. На это указывают косвенные данные. И если собрать их все воедино, то возникает вполне отчётливая картина, гипотеза, которая имеет шансы на подтверждение.
Приведём некоторый ряд замеченных фактов. Всё дальнейшее — предмет дополнительного изучения исследователями.
В 1383 году в Москве появился епископ Смоленский (будущий владыка Звенигородский) Даниил. Литовские притязания на Смоленск и постоянный «нажим» со стороны западных католиков настолько затрудняли исполнение им своих обязанностей, что он попросил разрешения остаться в Москве.
Неслучайно его имя связано со Звенигородом. Похоже, что Даниил был знаком и даже близок с преподобным Саввой, и уже давно. Именно этим можно объяснить и их постоянное сотрудничество на протяжении всего времени, пока Савва находился в Троицком монастыре, и то, что до самой кончины Даниила Савва не покидал обители Сергия Радонежского и не переселялся в Звенигород, где его уже давно ждали.
Известно также, что преподобный Савва пришёл на гору Сторожи «с иконой Смоленской Божией Матери», что было особой традицией у многих современных ему основателей новых монастырей, но в данном случае имело особый смысл. То была, возможно, икона с его родины. С ней он привносил в Звенигород частицу своей земли.
Поразительно, но в те же самые времена жена Василия I и дочь литовского князя Витовта Софья по наказу отца, пытающегося «задобрить Русь», уже фактически «отдавшую» ему Смоленск, привозит оттуда в Москву древнюю Смоленскую икону Богоматери — «Одигитрию», защитницу западных русских границ. Икона попала на Русь из Византии ещё в XI веке, и её, по преданию, написал сам евангелист Лука. «Одигитрию» Софья специально помещает на видном месте в Благовещенском соборе Московского Кремля. Но это «послание» от Витовта, направленное русским, чуть ли не прямо означало — «Смоленск уже не ваш», западные границы Руси, которые икона охраняла, уже немного подвинулись на восток, а потому святыню свою — заберите, в ближайшее время обратного хода ей уже не будет. Скорее, наоборот — я сам приду за ней прямо в Москву, но уже как великий князь.
Со Смоленской иконой (так это символически описывается в житиях и летописях) основывали свои монастыри и Сергий Радонежский, и Кирилл Белозерский. Она считалась заступницей Русской земли: ведь когда-то, хоть и на время, она, по преданию, спасла Смоленск от полчищ хана Батыя.
Епископ Смоленский и затем Звенигородский Даниил проводил в Москве «смоленскую» политику, не очень угодную Литве и митрополиту Киприану, но отчасти (и мы это подтвердим в дальнейшем) крайне важную для брата Василия I — Юрия Звенигородского.
Ещё в год кончины Дмитрия Донского — 1389-й — Даниил сопровождал в части пути в Царьград (Константинополь) митрополита Пимена, пытавшегося сохранить за собой митрополичий престол в Москве. Пимена поддерживали именно «смоляне», среди которых первоначально были епископ Смоленский Михаил и автор известного «Хожения» Игнатий «Смольнянин».
Однако «смоленская партия», антилитовская по своей сути, уже тогда стала проигрывать: в Москву, как мы помним, в 1390 году с триумфом вернулся Киприан, вступив в права митрополита. Возможно, по этой причине он попытается в ближайшие годы отстранить Даниила, бывшего епископа Смоленского, со Звенигородской кафедры. Но по этой же причине в этих краях появится ещё более сильный духовный авторитет — «смолянин» Савва, продолжавший некоторое время дело своего учителя Сергия Радонежского в Троицком монастыре, одновременно влияя на своего земляка — Даниила и на своего духовного сына — князя Юрия в Звенигороде.
А если отнести Савву Сторожевского к «смолянам», то и его на тот момент духовную дочь — княгиню Евдокию — следует отнести, как минимум, хотя бы к сочувствующим «смолянам».
Когда Витовт в 1395 году подчинит себе Смоленск, то дружба его с Московским князем только укрепится. Мы уже знаем, как в 1396 году Василий приедет в захваченный Смоленск, чтобы отметить там Пасху! Здесь же родственники утвердят границы новых владений, разделят сферы влияния между Москвой и Литвой, а подтвердит договорённости присутствовавший при этом митрополит Киприан. Смоленск ушёл к Литве. А вместо епископа Михаила (пытавшегося «дружить» с Киприаном при возвращении из Константинополя, но скончавшегося позднее пленником в Москве) здесь появится новый.
После кончины бывшего епископа Смоленского, а затем Звенигородского — Даниила, то есть после 1397 года, преподобный Савва Сторожевский решает окончательно покинуть Троицкий монастырь и поселиться в Звенигороде. Основанная им здесь новая обитель возросла почти прямо на древней Смоленской дороге и заняла самое удобное положение в непосредственной близости от Москвы. Теперь Савва будет до конца жизни помогать своему духовному сыну — князю Юрию и его матери Евдокии.
Князь Юрий после своей женитьбы стал родственником князя Витовта (как и его старший брат Василий), ведь тётя его жены была замужем за великим князем Литовским. Это предопределяло ещё один негласный «спор» между сыновьями Евдокии и Дмитрия Донского — Василием и Юрием, спор о том, кто мог быть ближе к Литве. У Василия жена — дочь Витовта, а у Юрия жена — племянница жены Витовта.
Однако в этом «споре» были и другие скрытые мотивы. Юрий, как известно, не претендовал на дружбу с Литвой, скорее — наоборот. Но он и его потомки получили потенциальные права на Великое княжество Смоленское, а Василий такого права уже никак иметь не мог.
Смолянка Анастасия не могла «любить» Литву и вряд ли могла простить смерть деда, князя Святослава Ивановича, убитого литовцами в битве на реке Вехре (в наши дни реку называют Вихря). Теперь, после такого брака, только захват Литвой Смоленска мог предотвратить быстрое и многократное возвышение Юрия. Литва успела совершить этот «быстрый захват» — при молчаливом согласии Московского князя Василия.
Смоленская политика была разыграна в пользу Литвы. Так Василий «убил двух зайцев»: вернул должок Витовту, приютившему его после побега из ордынского плена, и заодно осадил младшего братца, не дав ему возвыситься выше положенного.
Вмешаться в такое развитие событий стареющая княгиня Евдокия уже не могла…
Как мы уже говорили, «породнение» сына Евдокии князя Юрия со Смоленском было не в угоду его брату — Василию I. Связанный узами договора, по которому он не мог совершать никаких военных действий без согласия старшего брата, Юрий Дмитриевич, по крайней мере, внешне, почти не вмешивался в проблемные дела Смоленска. Помощь от него не могла поступать открыто и постоянно, так как он не мог и не хотел идти поперёк данного брату Василию слова.
А в 1403 году Юрий был вынужден подписать ещё один «братский» договор — с рязанским князем Фёдором Ольговичем, в то время уже мужем его сестры и дочери Евдокии — Софьи (договор был подтверждён грамотой Василия I), что окончательно связывало ему руки. Ведь князь Фёдор, в отличие от своего отца, стал благоволить Литве, а не Смоленску, сводя на нет все усилия по сохранению Смоленска за Русью.
Упомянутая и весьма условная «смоленская партия» к моменту окончательного захвата Смоленска литовцами в 1404 году совсем исчезла. Некому было её поддержать. Даже «смолянин», духовный старец Савва Сторожевский уже был в очень преклонном возрасте, чтобы влиять на такие события. В это время он практически уходит в скитское житьё, отдаляется от мира в своей келье-пещерке рядом с горой Сторожи, у основанного им Звенигородского монастыря.
Тем более не имела уже большого влияния на политику государства княгиня Евдокия. Дело её мужа по защите от Литвы было под угрозой.
Сильное влияние митрополита Киприана прекратилось лишь только, когда в 1406 году он скончался.
Таковы парадоксы русской истории. На этом и мы можем закончить рассказ о «смоленской партии», о падении родного Евдокии Великого княжества Суздальского и Нижегородского, а также Великого княжества Смоленского. Политические пристрастия великой княгини ещё требуют исследования и своей оценки. Мы лишь попытались сделать шаг к реконструкции событий.
Устроительство между сыновьями
Тобе брату моему молодшему мне служити без ослушанья…
Нам ныне не много, но известно о том, как великая княгиня Евдокия принимала участие во внутренней политике Московской Руси после кончины мужа, как она устраивала жизнь, отношения между сыновьями — кровными братьями. Документы упоминают её участие в договорных отношениях, указывается её имя «Овдотья» в качестве переговорщика и арбитра, есть её подписи под документами. Такое участие женщины в сугубо «мужских» делах говорит о многом!
Документы поражают своими откровенными текстами, показывают непростую жизнь родственников, которые пытались в своих спорах расписать все юридические нюансы своих взаимоотношений. Почему же вдруг в это время так возросли в важности договорные грамоты между братьями? Поговорим подробнее.
Кажется странным, что князь Василий с самого начала своего великого княжения побаивался возможных притязаний со стороны младшего брата Юрия. Завещание отца — Дмитрия Донского — ставило их обоих в неудобное положение. Один брат мог наследовать власть за другим в любой момент. Но ведь и раньше в духовных грамотах других московских князей похожие формулировки «от брата к брату» уже существовали! Что же так «выделяло» эту грамоту покойного Дмитрия?!
Удивительно и то, что князь Юрий Звенигородский изначально не находился в какой-то борьбе или оппозиции к Василию. Наоборот, он всегда помогал ему в трудные минуты. Но это не значило, что Василий поступал или думал так же, как Юрий. Он стремился как-то обезопасить себя от возможных притязаний брата. Тем более что тот стал выказывать чудеса храбрости и настоящий воинский полководческий талант.
Одних гарантий со стороны матушки — Евдокии — Василию не хватало.