Они стартовали ранним утром восьмого июня. Мэллори оставил Оделлу записку – тот собирался подняться в лагерь VI днем, чтобы взять ряд геологических образцов. Сборы заняли совсем немного времени, и в шесть утра они вышли, чтобы достигнуть вершины по северо-восточному склону. Менее чем через час они уже были у подножья Первой ступени и еще за час ее без проблем преодолели. Ирвин несколько раз останавливался, чтобы сфотографировать Мэллори, идущего перед ним. Когда они выбрались на более или менее плоскую поверхность, Ирвин попросил напарника сделать вид, что тот только-только выбирается из пропасти – он хотел сделать постановочный кадр для прессы. Мэллори сперва не хотел, но Ирвин его уговорил.
Все было в тумане. Погода оказалась не столь хорошей, как казалось изначально. Редкие просветления открывали вид вниз, но лагеря VI было уже не разглядеть. Мэллори не исключал, что снизу их видно лучше – пусть в форме едва заметных черных точек, но лучше, чем ничего. Он полагал, что к этому времени Оделл уже поднялся в лагерь и прочел его записку.
Отрезок между ступенями вел Ирвин. Он приминал снег, притаптывал его, даже, казалось Мэллори, пританцовывал. Спокойнее, сказал Джордж, у тебя эйфория. Что? Эйфория. Тебе кажется, что все легко, а на самом деле ты страшно устанешь через час-два, как раз когда нужны будут все силы. И погибнешь. Так что иди спокойно, заставляй себя делать равномерные шаги. Не нужно трамбовать снег, я не ребенок, я пройду.
Он шел слишком быстро. Ему не хватало опыта, не хватало рефлексов, не хватало понимания, где можно торопиться, а где – нельзя ни в коем случае. Где нужно проверить снег на прочность, а где можно не проверять. Хотя нет – везде, везде нужно проверять. Если бы напарником Мэллори был более опытный альпинист, Джордж бы не беспокоился. Он был бы уверен в том, что его поддержат, когда нужно, и что ему не придется думать за двоих. Но в случае с Сэнди работали два негативных фактора. Во-первых, Джордж вынужден был отвлекаться от собственного маршрута, корректируя движения Ирвина. Во-вторых, он действительно боялся за Сэнди – не как за напарника, даже не как за человека. Как за свой номер девять. Если бы с Сэнди что-то случилось, он бы себе не простил.
Они вышли ко Второй ступени. Никто и никогда не добирался сюда. Спустившись теперь вниз, они бы уже перехватили у Сомервелла мировой рекорд по высоте подъема. Но они не думали о таком жалком достижении, как рекорд. Они должны были преодолеть Вторую ступень. Было 12 часов 50 минут. Облака расступились, небо неожиданно прояснилось, солнце стало бить в глаза. Джордж посмотрел вниз – видны были черные точки палаток штурмового лагеря. Возможно, Оделл смотрел на них именно сейчас.
У них не было лестниц – не волочь же их на себе. А отдельного рейса с лестницами они себе позволить не могли. Поэтому Вторую ступень они преодолевали обыденно, как любое другое каменное препятствие. Ледоруб, молоток, крюки, ступени, веревки. Первым шел Мэллори. Он вбивал крюки, делал шаг, снова вбивал. Он почти не уставал, потому что он был – Мэллори, и этой причины хватало, чтобы идти наверх. Ирвину было значительно тяжелее. Он не смог бы идти первым, даже имея опыт, равный опыту напарника.
Они прошли очень быстро. Для Мэллори это была легкая прогулка – так он себя чувствовал. Ирвин выполз на Вторую ступень, тяжело дыша. У него болела голова. Ты в порядке? Да, я в порядке. Мэллори видел, что Ирвин врет. Он видел, что тот плох и может не дойти – но сейчас он не смог бы отступить. Он готов был пожертвовать другом ради вершины.
Я пойду первым, сказал он. Хорошо. Ирвин поднялся – тяжело, с трудом. И они пошли к Третьей ступени.
Погода ухудшилась. Ветер резал глаза, поднимал снег. Это была не снежная буря, а так, игрушки, но на такой высоте – хватало. Они не знали о существовании Третьей ступени – Мэллори надеялся, что все, больше не будет, остается просто идти и идти, проверяя ногами снег, аккуратно, медленно.
Ирвин сказал: стой. Я хочу тебя сфотографировать. Мэллори встал в героическую позу. Принял облик греческого бога. Ирвин щелкнул затвором. Тогда давай – и я тебя. Иначе получится глупо. Ты же тоже здесь. Мэллори снял напарника. Тот не смог разогнуться – слишком тяжело. А снимать баллоны – никак, никак. Дышать без кислорода тут невозможно.
К этому времени они уже выбросили по баллону каждый. У Ирвина подходил к концу второй – он чувствовал это, потому что чувствовал любую технику в радиусе метра от себя. Нам хватит кислорода? – спросил Мэллори. Да, сказал Ирвин, хватит. Он не был уверен в этом, но не мог не соврать. Он знал, что Мэллори пойдет наверх, даже если все баллоны закончатся.
Солнце снова ударило лучами в просвет между тучами. Нормально? – Мэллори обернулся к Ирвину, который полз как черепаха. Да, ответил Эндрю.
Третья ступень была более пологой и явно более простой, чем Вторая. Сэнди пошел чуть быстрее и обогнал Джорджа, чтобы первым оказаться у ее подножия.
– Ты что делаешь? А ну, назад! – воскликнул Мэллори.
Он с первого взгляда понял, что происходит с Ирвином. Высотная эйфория, психологическая дрянь, убившая больше альпинистов, чем любые лавины.
Этот окрик – и ничто иное – стал причиной смерти Эндрю Ирвина по прозвищу Сэнди. Он обернулся, посмотрел на Мэллори и непроизвольно сделал шаг назад. Снег под его ногами поехал. Мэллори тут же бросился на землю, чтобы вгрызться в камни и не дать Сэнди упасть. Ирвин повис на веревке. Мэллори вцепился в уступ. Он выглянул из-за обрыва и увидел Сэнди, болтающегося внизу. Тот был тяжелым, нечеловечески тяжелым. Мэллори увидел взгляд Ирвина – и сразу понял, что тот собирается сделать.
Он не мог кричать, хотя должен был. У него перехватило дыхание. Он качал головой – нет, нет, Сэнди, нет, не надо, я же не смогу без тебя, я прошу тебя, я тебя вытащу, Сэнди, пожалуйста, не оставляй меня. Но его немой крик замирал, замерзал в воздухе и осыпался вниз острыми ледяными иголками. Нет, нет, я прошу тебя. Не надо, пожалуйста, я вытащу.
Но Ирвин рубил и рубил неподатливую бечеву, исступленно, безумно пытаясь дать своему великому напарнику свободу.
А потом он исчез.
Мэллори отбросило назад. Он распластался на снегу, глядя в небо. На его руке болталась перетертая веревка. Когда Ирвин сорвался, его ледоруб описал какую-то немыслимую траекторию и, ударившись сперва об одну скальную стенку, а затем о другую, приземлился неподалеку от Мэллори. Джордж подполз к нему и взял его в руку.
Потом он встал и посмотрел вокруг. Светило солнце. Красота была невероятная. И тогда он закричал во все горло, просто закричал – потому что только что похоронил еще одного своего друга.
Он размахнулся и бросил ледоруб в никуда.
№ 10. Никого, кроме
Из меня всегда был хреновый писатель. Я им завидовал, этим прекрасным Брукам и Кейнсам. Они умели складывать слова так, что ты тонул. Из слов можно сделать океан. Проблема даже не в способности выражать свои мысли так, что они интересны другим. Я тоже так могу. Проблема в том, что я никогда не умел делать это легко. Мне было трудно. Я держал в руках перьевую ручку, а думал о горах. Ледоруб приятнее лежит в ладони.
Если кто из нас и писал, то он, другой. Он строчил сонеты к Рут – неуклюжие, наивные, хотя Брук их хвалил. Брук говорил: ты не альпинист, ты поэт. Но я чувствовал – Брук врет. Моя первая ипостась этого не чувствовала.
В 1912 году в Лондоне вышла книга «Босуэлл, биограф». 337 страниц размышлений Джорджа Мэллори о творчестве знаменитого шотландского писателя Джеймса Босуэлла. Босуэлл прославился книгой «Жизнь Сэмьюэла Джонсона». Какая ирония судьбы – написать биографию биографа. Это как кофе второй заварки. Восхищаться Босуэллом меня заставил Бенсон – в прямом смысле слова. Бенсон говорил: «Босуэлл», и в этом слове крылась вся английская литература. Весной моего выпускного года был объявлен конкурс эссе, и одной из предложенных тем был Босуэлл. Благодаря Бенсону это был мой конек. Глупо было отказываться. И я написал книгу. Ее даже напечатали.
Как это смешно теперь, спустя двенадцать лет и десятки тысяч футов. Биография биографа, пустая трата букв. Как это глупо – корпеть над страницами, когда можно научиться летать. Как это смешно. Но на одной из книжных полок в моей библиотеке стоит один экземпляр. Рут обещала его прочесть сто раз, но так и не прочла. Ей это неинтересно. Кому, скажите, кому это интересно. Это даже на меня навевает скуку.
Хотя меня хвалили преподаватели. Мне написал Бенсон. Мой отец, всегда хотевший видеть меня на учительском месте, сказал: это успех, сын, это грандиозный успех! Я удовлетворил всех этой книгой. Кроме, конечно, себя.
Все прочее, что я писал, было мне ближе и естественнее. Я писал о горах. Как это сложно, как это – пусть так – невозможно: передать свои чувства людям, которые если и видели горы, то только на далеком горизонте. И у меня не получалось передать всё, как надо. Я расплывался в словах, строил витиеватые предложения – и все равно буквы оставались жалкой тенью того, что пытались передать.
Внезапное воспоминание. Мы с Траффордом поднимаемся на церковную крышу. Я всегда забирался на все, на что физически можно забраться. Мы лезем. Траффорду тяжелее, чем мне. Наконец мы наверху – и тут Траффорд начинает ныть: спусти меня отсюда, я хочу слезть. А идти вниз порой значительно тяжелее, чем наверх. Ноги не находят опоры, водосточная труба из лестницы превращается в гладкую поверхность.
Некоторое время я ищу выход – но что-то его не видно. Потом понимаю: можно уцепиться за декоративный элемент и оттуда перебраться на карниз, по нему пройти к дальней трубе, возле которой лестница. Показываю Траффорду. Он хнычет. Я десять минут пытаюсь уговорить его спуститься – но он не может. Странно, что он не описался. Я делаю, как и задумал, через несколько минут оказываюсь на земле и мчусь за помощью. Траффорда снимали пожарные. Это было очень смешно.
Я всегда был сильнее его. В Винчестере я прекрасно играл в футбол, занимался греблей, отлично стрелял, был членом школьной (позже – университетской) сборной и лучшим гимнастом. Я не хотел, но меня зачем-то выбрали главой лодочного клуба. Кто бы мог подумать, что маленький Траффорд после Великой войны останется в армейских рядах. Я вернулся к своему учительству – я, Джордж Мэллори, – а он внезапно поступил в летное училище в Эндовере, чтобы затем попасть в ряды Королевских военно-воздушных сил. Интересно, как у него дела.