У одного из шерпов была с собой книга на деванагари. Келли попытался прочесть хотя бы несколько слов, но не смог. Шерпы рассмеялись. Келли думал, что это – хинди. На самом деле шерпский язык хоть и использует азбуку деванагари, но не имеет к хинди практически никакого отношения. Хинди относится к индоевропейской семье, шерпский же – к сино-тибетской, точнее, к ее тибето-бирманской подсемье, к промежуточной подсемье тибето-киннаури, к ветви бодских языков, к тибетской группе, к шерпско-джирелской подгруппе. Да, я все это помню.
Шерпы посмеялись над Келли, а потом начали в шутку учить его своему языку. Они, шерпы, могут смеяться даже на 7900. Потому что это часть их работы. Келли быстро устал. Он запомнил только дни недели, потому что шерпы часто носили созвучные им имена. Пемба, например, – это суббота. Пасан – пятница. Хотя ладно, перечислим все, это нетрудно. Дава, минма, лхакпа, пхурба, пасан, пемба, ньима. Это то, что выучил Келли.
Он ушел спать, когда остальные еще только доедали свой ужин. Матильда посмотрела в его сторону, но ничего не сказала. Ту ночь она провела в палатке Жана и Седрика.
Утром они должны были идти наверх и организовывать штурмовой лагерь. Шерпам вменялось в обязанность помочь группе добраться и донести оборудование, после чего они должны были спуститься в финальный лагерь. На вершину собирались идти только европейцы.
Но Келли подошел к Жану и сказал: я не пойду с вами. Как, удивился Жан, почему не пойдешь? Мы с тремя шерпами не справимся. Я отдам вам еще одного, ответил Келли, а сам обойдусь двумя. Жан нахмурился: это ставило под угрозу весь подъем. Из-за того, что экспедиция резко сократилась, он уже рассчитывал на англичанина. В случае если англичанин уходил куда-то в сторону, да еще и с двумя шерпами, груз пришлось бы перераспределять.
Но Келли был тверд. Я ухожу, сказал он. Дава пойдет с вами, а Пемба и Ками – со мной. Если бы не я, вы бы и сюда могли не дойти.
В горах незачем ссориться. Когда на счету каждый джоуль, тратить энергию на склоки смерти подобно. Поэтому Жан отступил. Хорошо, Джон, сказал он. Но тогда ты не должен рассчитывать и на нашу помощь. Я никогда и не рассчитывал, ответил Келли. Жан молчал. Келли добавил: если бы ты подвернул ногу, я бы тебя бросил; если бы я подвернул ногу, ты бы бросил меня. Мы оба это знаем. Таков закон.
Жан повернулся к нему спиной и продолжил сборы.
Келли собрался чуть раньше. Он и двое шерпов сложили свои рюкзаки, упаковали вещи и двинулись в путь.
Стойте, услышал Келли. Это была Матильда. Она уже закончила сборы.
Я с тобой, сказала она по-французски, и Джон Келли понял, что она имеет в виду.
Глава 5. Могила
Перенесемся в 1924 год. Немногим ранее Джордж Мэллори произнес свою самую известную сентенцию, свой единственный афоризм. Вращаясь в обществе друзей, которые говорили крылатыми фразами, изрекая их за едой, на прогулках, в поездках, даже в туалетах, Мэллори никогда не был многословен. Но одной своей фразой он заткнул всех этих Стрейчи, Бруков, Кейнсов, всю интеллектуальную элиту. Их красивые слова были и остаются абстракциями, голословием, измышлениями разума, которому больше нечем заняться, кроме как мыслить.
Почему вы хотите забраться на вершину, спросил у Мэллори журналист.
Потому что она существует, ответил великий альпинист.
Эти слова – «Because it’s there» – сегодня называют самыми знаменитыми тремя словами альпинизма. Единственным и важнейшим альпинистским принципом и причиной. Хотя слова там не три, а четыре. Но это не важно.
Журналист, который задал Мэллори этот вопрос, работал в New York Times. Впоследствии его обвиняли в том, что он сам придумал ответ, который приписал англичанину. Журналист отмолчался. Но даже если он и придумал эти слова, они в полной мере отражают характер Мэллори. Скажу даже более. Если фраза «потому что она существует» принадлежит нью-йоркскому щелкоперу, то он гений в своем деле. Такой же, как Мэллори, – в своем.
Но наверх Мэллори шел не один. В его тени остался второй участник экспедиции – юный Эндрю Комин Ирвин по кличке Сэнди. В момент смерти ему было всего двадцать два года. Как вообще этот мальчик оказался в экспедиции, средний возраст участников которой был тридцать пять – тридцать семь лет? Почему именно он пошел с Мэллори наверх, хотя о горе грезили значительно более опытные альпинисты?
Эндрю Комин Ирвин родился в городе Биркенхед, Чешир, и был третьим из шести детей в семье Уильяма Фергюсона Ирвина и Лилиан Дэвис-Колли. Он был очень умен, этот мальчишка. В 1916 году он отправил в штаб армии чертежи собственноручно разработанного пулеметного синхронизатора, отличавшегося от уже существовавших систем Фоккера и Биркигта. Это произвело переполох, потому что мальчик честно написал в сопроводительном письме: мне четырнадцать лет, и я хочу сделать что-нибудь для своей страны. Он любил работать руками. Любая механическая штука, попадавшая к Эндрю, тут же оказывалась разобранной, усовершенствованной и собранной обратно. Он бы стал новым Эдисоном, если бы не гора.
Он был очень силен и ловок, этот молодой человек. В 1919 году он произвел фурор на Хенлейской Королевской регате, вытянув свой экипаж к победе за несколько футов до финиша. И конечно, он поступил в Оксфорд, в Мертон-колледж, чтобы стать инженером. Блестящим инженером, подобным Изамбарду Кингдому Брюнелю, которого считал своим кумиром.
Вернемся в 1829 год. Нет, я не ошибся в столетии. Действительно, я хочу заглянуть в те времена, когда никто и не помышлял о горе.
Чарльз Мэривейл из Кембриджа и Чарльз Уодсворт из Оксфорда поспорили, кто быстрее проплывет по Темзе через городок Хенли-он-Темз. Они собрали команды, и Оксфорд легко выиграл, преодолев заданную дистанцию за четырнадцать минут три секунды. Это была первая из знаменитых регат «Оксфорд – Кембридж», которые ныне устраивают ежегодно при примерно равном счете побед. Кембридж выигрывал восемьдесят один раз, Оксфорд – семьдесят семь. Гонки не проводились во время войн, иногда им мешали иные обстоятельства, но в целом регата стала престижнейшим соревнованием по академической гребле в мире. Ну, по крайней мере, – в Англии.
Когда я покидал страну, было время Кембриджа. Его команда одержала победу в последней предвоенной гонке 1914 года, затем – в первой послевоенной, затем продолжала побеждать вплоть до 1936 года. До этой серии Оксфорд вел на девять побед, после – проигрывал на семь.
Серия прервалась лишь один раз – 24 марта 1923 года, когда Оксфорд вырвал победу у непогрешимых кембриджцев. В составе той команды был Эндрю Комин Ирвин. Они опередили соперников совсем чуть-чуть – на три четверти длины лодки, но победа есть победа.
Все это сухие факты биографии, призванные сформировать образ идеального человека. Ирвин – сильный, умный, красивый – пользовался огромной популярностью у девушек. После того как он пропал без вести, сразу шесть дам заявили о том, что он собирался на них жениться. Возможно, на словах и собирался – Ирвин был горазд на обещания.
Но какое бы блестящее будущее ни ожидало Ирвина, оно так и не наступило. Началом конца стал Оксфордский альпинистский клуб, а человеком, который убил Ирвина, оказался Ноэль Оделл. Оделл, друг и почти ровесник Мэллори, должен был идти в экспедицию двадцать четвертого года в качестве специалиста по дополнительному кислороду. В его обязанности входил контроль емкостей, проверка (и, кстати, разработка) их креплений, инструктаж альпинистов, прежде никогда не работавших с кислородом.
Оделл и Ирвин познакомились в 1919 году. Оделл с супругой поднимались на 977-метровую гору Фоэл Грэч в Уэльсе. Они добрались до вершины – и в этот миг раздался рев мотоцикла. Это наверх – без дороги, прямо по камням – ехал молодой и наглый Ирвин. Он усовершенствовал своего двухколесного коня, сделав его «внедорожным», и хотел испытать машину в боевых условиях.
Впоследствии Оделл работал с Ирвином в оксфордской экспедиции на Шпицберген 1923 года и был поражен силой, ловкостью и выносливостью молодого британца. Кроме того, Оделлу нравился характер Ирвина – спокойный, покладистый, надежный и упрямый. Именно такой, какой нужен в горах. Когда команда уже была сформирована, Мэллори писал своему другу Джеффри Янгу: «Ирвин – это наша попытка заполучить в команду хотя бы одного супермена, даже несмотря на то, что недостаток опыта выступает аргументом против его кандидатуры».
Ирвин был прямой противоположностью остальным альпинистам группы. Они были интеллектуалами, цитировали наизусть Чосера и Шекспира, рассуждали о философии Канта и калокагатии в античном искусстве, Ирвин же прочел в жизни полторы художественные книги и едва ли помнил их названия. Он не умел писать стихи и петь серенады. Зато он мог голыми руками из мотка проволоки, обрывков рубашки и обломков рюкзачной рамы смастерить планер. Он был блестящим практиком, инженером от Бога, и это стало решающим фактором в его пользу. Свой дар Ирвин проявил в самом начале экспедиции, когда придумал новый способ крепления кислородных баллонов, что позволило равномернее распределить нагрузку на мышцы и связки. Ирвин совершенствовал, чинил и видоизменял все, что видел, – экспедиционные примусы, палатки, фотокамеры. Он все делал с прибауткой, весело и легко, чем заслужил любовь и уважение старших коллег.
Но почему Мэллори выбрал именно Ирвина для последнего, самого важного рывка? Ведь у Ирвина вообще не было опыта – раньше он поднимался лишь на две крошечные горы: один раз на Шпицбергене и один раз в Швейцарии! Почему Мэллори не позвал с собой Оделла, значительно более опытного альпиниста? Чаще всего на этот вопрос отвечают так: Мэллори хотел, чтобы рядом с ним был гениальный механик, который способен починить кислородный аппарат, если тот откажет, и придумать решение любой задачи, требующей математического мышления. Например, как вытащить альпиниста из расщелины. Или как перебраться через пропасть. Из своей последней экспедиции Мэллори писал матери: «Ирвин – отличный парень, все схватывает на лету и будет наилучшим из возможных компаньонов при восхождении. Я полагаю, „Биркенхедским новостям“ будет что написать, если мы доберемся до вершины вместе».