Но что-то останавливает меня. Вместо этого я сажусь на кровать и отворачиваюсь, чтобы другие женщины не заметили слезы в моих глазах. Это все, что осталось от отца.
Бумага пожелтела от времени и пахнет так знакомо, что сердце сразу замирает: я вдыхаю аромат сгоревшей соломы и древесины, смешавшийся с острым запахом стали. На изображении мама смотрит прямо на меня; она так искусно запечатлена, что я не удивилась бы, если бы она открыла рот и рассмеялась.
Я кладу лист на кровать рисунком вниз и замираю, потому что на обратной стороне что-то есть.
Я снова поднимаю лист, подношу к пламени свечи и вглядываюсь. Он покрыт текстом, хотя буковки со временем выцвели. Похоже, лист вырвали из очень старой книги. Сам язык тоже древний – старый язык Семперы, насколько я могу понять; наверное, на таком Королева говорила, когда была девочкой. Хотя некоторые буквы и слова мне незнакомы, я могу прочитать достаточно, чтобы понять, что это история о Колдунье и ее враге – Алхимике.
Я смеюсь впервые за эти дни: конечно же, отец пожертвовал бы страницей из собственной книги ради того, чтобы нарисовать маму. Папа ненавидел суеверия.
Но еще более странным, чем сам текст, кажется то, что написано на полях: пометки, сделанные рукой ребенка. Чернила так выцвели и размазались и написанное так сложно прочитать, что я могу разобрать лишь отдельные фрагменты.
Лиса
в лес
Змея
из свинца
Лиса, лес, Змея, свинец. Игра Роана. Слова оживляют еще одно воспоминание: сгорбившись над огнем в кузнице, отец читает мне рассказ из своей кожаной книги про Лису и Змею, которые были лучшими друзьями.
Тихий голос раздается прямо возле моего уха, заставляя подпрыгнуть.
– Что это, любовное письмо? – чирикает он.
Я напрягаюсь: это всего лишь Бея. Она уже далеко не та дрожащая девушка, что пролила вино на камзол аристократа. Наоборот, теперь она держится намного увереннее. Бея падает на кровать рядом со мной.
– Ничего интересного, – тихо говорю я, убирая рисунок под подушку. У меня возникает вопрос: зачем папе приносить рисунок матери с собой – на удачу, по той же причине, что я принесла статуэтку Колдуньи?
– Ты будешь пробоваться на место Эдди? – спрашивает Бея. Ее веселость нравится другим, но мне она неприятна. Я качаю головой, но она продолжает: – Леди Верисса расстроена. Сначала Эдди, а теперь Королева отослала всех девушек, которых она пыталась предложить на замену. Заставила их пройти через какое-то испытание.
В голове возникает идея.
– Какое испытание?
Бея закатывает глаза:
– Без понятия. Думаю, она не хочет провинциальных служанок. Леди Верисса отправила многих девушек на собеседование, но их всех сразу же выставили вон после того, как они ответили неправильно на ее вопросы. Думаю, они сделали это намеренно.
– Почему? – но, кажется, я уже знаю ответ.
– Конечно же, из-за того, что случилось с Эдди. Кто хочет быть изгнанным или убитым?! – Бея вздрагивает и поворачивает голову вбок, рассматривая меня. – Но, бьюсь об заклад, ты Королеве понравишься, если захочешь: ты красивая и не робкая. Тем более что скоро никого другого и не останется.
Она подпрыгивает и направляется к своему матрасу в другом конце комнаты, даже не пожелав спокойной ночи. Я не успеваю лечь: перед глазами появляются свалявшиеся светлые волосы Ингрид и ее гордое лицо, свисающие вверх тормашками с кровати надо мной. С той самой поездки в одной карете до Эверлесса она решила давать мне непрошеные советы.
– Она излишне самоуверенная, – говорит Ингрид.
Но предложение Беи прочно засело в моих мыслях. Я никогда не подберусь близко к Королеве, если останусь на кухне; мне повезет, если я хотя бы услышу отрывки фраз между бокалами вина.
Если я хочу узнать хоть что-то о том, зачем отцу понадобилось пробираться в хранилище и как это может быть связано с Королевой, не помешало бы подобраться к ней поближе. Тихий голос рассудка в голове предупреждает меня, что я встаю на очень опасный путь, но разве можно оставить без ответа вопросы, терзающие мое сердце? Кроме того – что мне терять, когда уже и так все потеряно?
С этими мыслями я с головой забираюсь под одеяло и засыпаю.
Лора больше не делает мне никаких поблажек, хоть и предоставила свою комнату после смерти отца. Кажется, она, как и Хинтон, считает, что тяжелая работа – лекарство от горя. Я пытаюсь забыться: каждый раз, когда свите Королевы требуется что-нибудь с кухни, я вызываюсь услужить, но пока так и не смогла попасть в покои, охраняемые похожим на быка стражем с каменным лицом. Как бы я ни изнуряла себя целый день, пытаясь угодить Лоре и размышляя о Королеве, ночью сон часами не идет ко мне. Дни проходят как в тумане, перетекая один в другой. Не помню точно, когда Лора подходит ко мне на кухне: на лице тревога.
– Я устроила так, что у тебя будет свободное время после обеда, – тихо говорит она. Рядом со мной Ингрид прекращает работу и с любопытством смотрит на нас, и Лора прикрикивает на нее: – У тебя что, своих дел нет?
Она тянет меня в коридор и наклоняется ближе:
– Возьмешь телегу и лошадь, поедешь назад в Крофтон и… заберешь вещи отца у ростовщика времени, – заканчивает она, похлопав меня испачканной в муке рукой.
По пути к конюшням я гадаю, что меня ждет у ростовщика: у папы не было ничего, кроме долгов. Заставят ли меня смотреть, как разбирают коттедж, черепица за черепицей, доска за доской, на моих глазах? Заберет ли Дуэйд – если он уже поправился после того, как у него отняли время, – мою кровь в счет возможного долга? Мысль растворяется в горе, словно кровавое железо в чае. Мне нужны все силы, чтобы не упасть.
В конюшне уже ожидают лошадь и телега, как обещала Лора. Мой старый друг Тэм сидит на козлах. Он быстро, но крепко обнимает меня: возможно, услышал о том, что случилось. Тэм хватает меня за плечо, поддерживая, пока мы залазим в телегу, и я прислоняюсь к нему, чувствуя ткань грубой шерстяной накидки, в надежде впитать хоть часть его силы.
День необычайно теплый для этого времени года. Снег вокруг нас превратился в грязь, и несколько птичек храбро чирикают на ветру. Слабые лучи солнца сверкают в бело-коричневом месиве.
Минула неделя с того дня, как я покинула Крофтон, но кажется, что прошли годы. Когда мы наконец проезжаем через сломанные ворота, низкая каменная стена по обеим сторонам вдруг кажется мне жалкой. Она не сможет удержать даже корову. Улицы Крофтона выглядят ничтожными, тихими и серыми. Я пытаюсь представить, какими могли быть наши жизни – моя и папина, – если бы мы не оказались здесь, сбежав из Эверлесса. Если бы жили в другом мире, в котором Королева не изолировала Семперу от других государств, чтобы защитить тайны кровавого железа. В мире, где мы могли бы просто брести вдоль дороги, пока не доберемся до моря, а потом сесть на корабль и отправиться в плавание. Я знаю, что должно быть другое место, где нет кровососов, Герлингов или Королевы. Но фантазии, выходя за границы моих знаний, растворяются в тумане.
В деревне Тэм привязывает лошадь к столбу рядом с лавкой мясника. Я подумываю побежать к Амме, но у меня нет сил, чтобы все ей рассказать. Или она уже и так знает?
Тэм чистит кобылу. Я благодарна, что он без лишних объяснений понял, что мне нужно побыть одной.
Возле лавки ростовщика времени я в нерешительности замираю. Воротничок черного платья, которое мне дала Лора, кажется очень тугим. После зарплаты у меня в кошельке больше денег, чем когда-либо за многие годы, даже после щедрого подарка Хинтону, но я бы обменяла Эверлесс и всех в нем на шанс вернуться в тот миг, когда последний раз стояла на этой площади. Я никогда не ушла бы на рынок, к поджидавшим телегам, разрешила бы отцу продать несколько месяцев или убедила бы его позволить сделать это мне. Мы выжили бы. Как всегда и бывало.
Я беру себя в руки и захожу в лавку – я проходила мимо нее, должно быть, тысячу раз, но никогда не заглядывала внутрь. Здесь тесно, в воздухе улавливается запах меди, на грязном полу следы запекшейся крови.
По телу пробегает дрожь, несмотря на жар от очага, но я иду к прилавку с высоко поднятой головой. Пожилая пара – две женщины со сгорбленными от тяжелой работы спинами и отнятыми годами – склонилась над маленьким столиком в углу. Они по очереди режут друг другу ладони и сцеживают кровь в пустые сосуды. Интересно, откладывают ли они время для своих детей? Женщины наблюдают за мной с любопытством и жалостью. Полагаю, что все еще выгляжу слишком юной для этого места.
– Мой отец умер четыре дня назад, – говорю я Эдвину Дуэйду, надеясь, что голос звучит твердо. – Я пришла, чтобы забрать его вещи.
Мы встречаемся взглядами, а потом он утыкается в бухгалтерские книги.
– Его полное имя. И ваше.
Никаких слов утешения и прочей чепухи. Я замечаю красную линию на ладони Дуэйда. Еще одно напоминание, что лишь неделю назад все было по-другому и одного приказа Лиама было достаточно, чтобы потрясти меня.
– Пер Эмбер, – в этот раз мой голос дрожит. – А я Джулс.
Дуэйд исчезает в задней комнате, и слеза – две слезы катятся по моей щеке. Я быстро вытираю их, когда он снова появляется, держа в руках письмо и холщовый мешок размером с два моих кулака, который, судя по звону, полон кровавого железа.
– Тебе повезло, – говорит он. – Его долги были оплачены сборщиком.
Я в недоумении:
– Но… кем?
Дуэйд недобро смеется.
– Все было оплачено. Только это и должно тебя волновать.
Могла ли Лора заплатить? Но, что еще более важно, где все остальные вещи?
Он склоняет голову, глядя на меня:
– Это все.
Я в недоумении.
– Что вы имеете в виду? – Я думаю о нашем доме. – У нас был коттедж. Рисунки на стенах, сломанные карманные часы. Вы забрали их?
Он снова фыркает и делает в воздухе жест руками, словно я муха, от которой нужно отмахнуться.
– Эти вещи не для тебя.
– Что… – слезы вот-вот снова польются. Я делаю глубокий вдох, беру себя в руки. – Должно быть, это ошибка. Вы сказали, что его долги были оплачены, а это значит, что его вещи переходят ко мне. – Я хватаюсь руками за прилавок. – Больше родственников у него не было – только я.