1
Севернее Сэлема Тесла потеряла шоссе, проехав тридцать пять миль на Уилламин, прежде чем поняла ошибку и развернулась. К тому времени, когда она въезжала в Эвервилль, было уже начало второго, и она, злая и голодная, ми нут десять искала, где перекусить, пока случайно не увидела ресторанчик Китти. Там было полно народу, и ее вежливо попросили подождать минут десять.
— Без проблем, — сказала она и вышла на солнышко.
Там было на что посмотреть. Ресторанчик располагался на углу Мейн-стрит, на пересечении двух главных улиц. По обеим двигался почти непрерывный поток людей и машин. «Оживленное местечко», — подумала она.
— Здесь проходит какой-то фестиваль, — отозвался Рауль.
— Откуда ты знаешь?
— Написано прямо у тебя перед носом.
— Где, черт побери? — Тесла осмотрела все четыре угла перекрестка.
— В двух шагах над головой, — сказал Рауль.
Тесла подняла голову. В трех футах над землей был растянут плакат с надписью синими буквами: «Добро пожаловать на Эвервилльский фестиваль выходного дня!»
«Как же я его не заметила?» — подумала Тесла, изумленная (впрочем, как и всегда) тем, что Рауль, глядя на мир ее глазами, видит то, чего не видит она.
— Ты слишком сосредоточилась на желудке, — отозвался Рауль.
Она проигнорировала это замечание.
— Это не случайно, — сказала она.
— Что не случайно?
— То, что мы попали сюда именно в дни фестиваля. Здесь есть определенная синхронность.
— Тебе виднее.
Она какое-то время молча смотрела на поток машин. По том спросила:
— Ты ничего не чувствуешь?
— Например?
— Не знаю. Ничего необычного?
— Я что тебе, охотничий пес?
— Ладно, — сказала она, — проехали.
Они замолчали оба. Потом, очень тихо, Рауль сказал:
— Посмотри выше, над плакатом.
Она посмотрела выше — выше плаката с синими буква ми, выше домов.
— Тора? — спросила она.
— Да…
— Что там не так?
— Не знаю, — ответил он. — Но что-то не так.
Она посмотрела внимательнее. Вершину было плохо вид но, ее окружала дымка.
— Потом, — сказала Тесла. — Я слишком голодная, ничего в голову не лезет.
Она оглянулась на закусочную. Двое посетителей как раз поднялись и болтали с официанткой.
— Примерно десять минут и есть, — буркнула себе под нос Тесла и направилась внутрь.
— Вы одна? — спросила официантка, проводив ее к освободившемуся столику и положив меню. — У нас все вкусно, но куриная печенка сегодня просто отличная. И кобблер с персиком.
Тесла смотрела, как та лавирует между столиков — там словечко скажет, там улыбнется.
— Счастливая, бесхитростная душа, — сухо заметил Рауль.
— Похоже, у них тут Иисус за шеф-повара, — ответила Тесла, глядя на простой деревянный крест, прибитый над стойкой.
— Тогда лучше закажи рыбу, — посоветовал Рауль, и Тесла громко прыснула.
Несколько посетителей оглянулись в ее сторону, но ни кому из них не показалось странным, что женщина, сидящая в одиночестве, засмеялась.
— Что вас рассмешило? — спросила подоспевшая официантка.
— Так, вспомнила кое-что, — промолвила Тесла и заказала рыбу.
2
Эрвин никак не мог вспомнить, что произошло, пока он был дома. Помнил только, что ему страшно хотелось уйти.
В полном смятении стоял он перед закрытой входной дверью, точно зная, что должен был взять какую-то вещь, прежде чем уходить; но что именно, никак не мог вспомнить. Он оглянулся назад, в коридор, в надежде, что там что-нибудь наведет его на мысль.
Конечно! Признание. Как же он уедет из дома, не взяв признание Макферсона? Эрвин двинулся по коридору, соображая, куда подевал документ. Но возле двери гостиной желание найти бумаги вдруг испарилось, а сам он непостижимым образом снова оказался на улице, под жаркими лучами солнца. Лучи были еще и яркими, так что Эрвин сразу принялся искать в карманах солнечные очки и вдруг обнаружил, что на нем старый твидовый пиджак, который, как ему казалось, он давно отдал на благотворительность. Отдал, не подумав (что с ним случалось редко), и почти сразу же пожалел об этом. Тем более приятно, что пиджак снова оказался на нем, пусть самым загадочным образом.
Очков он не нашел, зато обнаружил рассованные по карманам разные памятные мелочи: билеты на концерт в Бос тоне, куда он ходил двадцать лет назад; изжеванный окурок сигары, выкуренной в честь первого посещения бара; маленький кусочек свадебного торта, завернутый в салфетку; красная шпилька от женской лодочки; пузырек со святой водой, которую, умирая, сжимала в руке его мать. В каждом кармане оказалась даже не одна, а четыре-пять таких мелочей, связанных с каким-либо воспоминанием — запахом, звуком, лицом, чувством, — и все они изумляли его так, что он и думать забыл про таинственное возвращение пиджака. Эрвин точно знал, что отдал его. Но даже если не отдал, даже если сунул куда-то, и тот провалялся, позабытый, в шкафу лет десять, а сегодня утром он его почему-то достал и надел, — от куда взялись в карманах эти вещи?
Происходило что-то очень странное, что-то чертовски странное.
В соседнем доме на порог вышел Кен Маргосьян и, насвистывая, двинулся с ножницами в руках вдоль своих розовых кустов, выбирая цветы.
— Розы у вас в этом году хороши как никогда, — сказал ему Эрвин.
Маргосьян, обычно по-соседски приветливый, даже не повернул головы.
Эрвин подошел к ограде.
— Вы в порядке, Кен?
Маргосьян наконец выбрал розу и осторожно нащупывал место, где срезать. Глядя на него, можно было подумать, что он не слышал ни звука.
— Что за представление? — удивился Эрвин. — Если вы за что-то обиделись…
Тут появилась миссис Семевиков, встречи с которой при иных обстоятельствах Эрвин непременно постарался бы избежать. Она была женщина говорливая и каждый год в фестивальную субботу устраивала благотворительный аукцион детских вещей, пожертвованных ей разными магазинами. В прошлом году она пыталась привлечь и Эрвина, убеждая его, что он должен потратить на благое дело несколько своих рабочих часов. Эрвин пообещал подумать, а потом не отвечал на ее звонки. Она и сейчас наверняка пришла просить о том же. Миссис Семевиков поздоровалась с Кеном и не обратила никакого внимания на Эрвина, хотя тот стоял в пяти шагах.
— Эрвин дома? — спросила она у Маргосьяна.
— Вряд ли, — ответил тот.
— Что за шутки! — возмутился Эрвин, но Кен продолжал:
— Я слышал у него ночью странный шум. Будто там была драка.
— На него это не похоже, — отозвалась миссис Семевиков.
— Утром я стучал к нему, чтобы проверить, все ли в порядке, но он не ответил.
— Хватит, — сказал Эрвин.
— Может быть, он ушел на работу? — предположила миссис Семевиков.
— Я сказал; хватит! — закричал Эрвин.
Его выводило из себя то, что они говорят о нем так, будто его нет. И что за чушь несет Кен про какую-то вчерашнюю Араку? Вчера он совершенно мирно…
Он сбился с мысли, в памяти смутно забрезжило чье-то имя, и он оглянулся назад, на дом.
Флетчер. Господи, как он мог забыть про Флетчера?
— Пойду поищу его в офисе, — говорила тем временем миссис Семевиков. — В прошлом году он мне обещал…
— Послушайте, — взмолился Эрвин.
— …что пожертвует на благотворительность…
— Я не понимаю, зачем вы это устроили, но послушайте меня.
— …несколько рабочих часов.
— У меня в доме чужой человек.
— Прекрасные, между прочим, розы. Вы не собираетесь участвовать в конкурсе садоводов?
Больше Эрвин не мог этого вытерпеть. Он подошел к Кену и заорал:
— Он пытался убить меня!
Потом потянулся через ограду и схватил Кена за рубашку. Точнее говоря, попытался. Пальцы прошли сквозь ткань, сомкнувшись в пустой кулак. Эрвин повторил попытку. С тем же успехом.
«Я схожу с ума, — подумал он. Потом потянулся и ткнул Кена пальцем в щеку. Ткнул сильно, но тот не почувствовал. — Флетчер что-то сделал со мной».
В нем поднималась паника. Нужно немедленно найти виновника и все исправить, пока не поздно, пока не случи лось непоправимого. Оставив Кена и миссис Семевиков беседовать о розах, Эрвин пошел назад по дорожке к парадной двери. Дверь казалась закрытой, но чувства, похоже, окончательно обманули его, потому что через два шага он оказался у себя в коридоре.
Он позвал Флетчера. Тот не ответил, хотя явно был где-то в доме, Эрвин в этом не сомневался. Все углы в холле как-то искривились, а стены обрели странный желтоватый оттенок. Что же это, как не работа Флетчера?
Вдруг он понял, где его искать: в гостиной, где тот насильно его держал, чтобы поиграть с его психикой. В Эрвине закипал гнев — как посмел этот проходимец вторгнуться в его дом и в его сознание? Он решительным шагом подошел к двери. Дверь стояла нараспашку. Эрвин вошел внутрь.
Шторы были задернуты наглухо, так что единственным источником света служил догоравший в камине огонь. Тем не менее Эрвин сразу разглядел своего мучителя. Тот сидел на полу, скрестив ноги, одежда его лежала рядом Сильное тело, заросшее волосами, покрывали шрамы; некоторые из них были длинные, дюймов шесть. Флетчер сидел, закрыв глаза, но белки его двигались. Перед ним лежал холмик экскрементов.
— Ах ты, грязное животное! — в бешенстве завопил Эрвин, но Флетчер не реагировал. — Я не знаю, что за номер ты со мной выкинул, но хочу, чтобы ты вернул все на место. Немедленно, слышишь? — Флетчер открыл глаза на радость Эрвину, которому надоело быть невидимым. — А потом ты должен…
Он замер от омерзения, когда Флетчер зачерпнул пригоршню собственного дерьма и размазал его по животу. Эр-вин отвел глаза, но то, что он увидел, оказалось еще хуже скатологических упражнений Флетчера.
Он увидел тело, лежавшее лицом к стене. Тело, которое он узнал.
Нет слов, способных выразить его ужас, когда он понял, что произошло. Эрвин всхлипнул, но негодяй не обратил на это никакого внимания.
Теперь Эрвин знал почему. Он умер. Его безжизненное иссохшее тело лежало в углу. Он сохранил сознание, потому что оно еще привязано к телу, но для мира живых его больше не существовало. Он стал призраком.
Он сел на пол напротив Флетчера и вгляделся в его лицо. Низкий лоб, уродливый рот — несоразмерно большой, похожий на звериную пасть.
— Кто ты такой? — пробормотал Эрвин.
Усилия Флетчера — теперь Эрвин видел, что тот мастурбирует, — не прошли даром. Дыхание его стало быстрым и прерывистым, оно сопровождалось кряхтеньем. Не в силах наблюдать подобное зрелище, Эрвин поднялся, вышел из гостиной, прошел по коридору и встал на крыльце под лучами солнца.
Миссис Семевиков ушла, Кен направлялся к дому с охапкой роз, и откуда-то доносился тоненький плач. Кому-то больно, подумал Эрвин, и эта мысль странным образом утешила его: приятно сознавать, что страдаешь не один. Он осмотрелся и быстро обнаружил источник звука. Плакали розовые кусты, и Эрвин понял, что мертвые слышат их.
Утешение было слабое. Из глаз потекли слезы; вернее, его сознание вспомнило, как бы он сейчас заплакал, будь у него глаза, Эрвин решил сделать все, хоть вступить в союз с дьяволом, только бы отомстить мерзкому извергу, лишившему его жизни. Не важно, когда и сколько придется ждать. Он заставит этого ублюдка рыдать так, что слезам миллиона розовых кустов не заглушить его воплей.
3
В пятницу накануне фестиваля у доктора Пауэлла всегда выдавался легкий день. В начале следующей недели, сразу после праздников, народу в приемной было полно, и у всех что-нибудь сложное: перед фестивалем люди откладывали болезни на потом, и порезы успевали загноиться, а запоры — вызвать интоксикацию. Но в пятницу к нему обращались только в самых крайних случаях.
Никто из пациентов ни намеком не показал Фебе, что осведомлен о скандале, но она прекрасно понимала, нет в Эвервилле такого мужчины, женщины или ребенка, кто не знал бы о случившемся. Доктор Пауэлл говорил с ней пре дельно кратко. Он сожалеет о смерти Мортона, сказал он, и готов пойти ей навстречу, если нужен отпуск на несколько дней. Феба поблагодарила и попросила разрешения уйти около двух, чтобы съездить в Силвертон в похоронную контору. Ответ, разумеется, был положительным.
На самом деле она собиралась не только в контору. Больше, чем раньше, ей сейчас требовалась помощь человека юридически грамотного, способного прояснить ее положение. И Феба решила: чем ждать понедельника, лучше встретиться с Эрвином немедленно. Неизвестно, что еще случится за семьдесят два часа, какая беда обрушится на ее голову. Лучше сразу узнать, что ее ждет, и подготовиться заранее.
4
Рыба была вкусная. Тесла ела с удовольствием, одновременно прислушиваясь к разговорам, гудевшим за пятью соседними столиками. Это стало у нее привычкой еще в бытность сценаристом, когда Тесла быстро смекнула, что в обыкновенных разговорах можно услышать такие перлы, каких не выдумать ни одному автору. Потом во время путешествий она не раз так развлекалась, когда не было ни музыки, ни телевизора, ни подходящей компании.
На этот раз, к ее удивлению, за тремя столиками из пяти разговор шел об одном и том же: о некоей Фебе Кобб, которую все винили в скоропостижной кончине мужа.
Рядом с Теслой вдруг вспыхнул спор, и она сосредоточилась на нем Она сидела и слушала рассуждения о мораль ном аспекте адюльтера, когда в зале появился сухопарый субъект — судя по важному виду, хозяин заведения. Он принес спорщикам гамбургеры, а на обратном пути забрал у нее пустые тарелки и спросил невзначай, понравилась ли ей рыба. Тесла ответила, что да, конечно, и наудачу спросила:
— Извините за любопытство… Не знаете ли вы, случай но, человека по фамилии Флетчер?
Человек с пришпиленной к груди карточкой, где было написано «Босли», на минуту задумался.
— Флетчер… Флетчер… — забормотал он. Пока он вспоминал, ее окликнул Рауль:
— Тесла!
— Погоди минуту, — отозвалась она.
— Но тут что-то…
Он не закончил, потому что как раз в эту секунду Босли произнес:
— Нет, не знаю такого. Он живет у нас в городе?
— Нет. Он приезжий.
— У нас полно приезжих.
Она поняла, что дальше спрашивать бесполезно. Но раз уж он стоял перед ней, она решила узнать хоть что-нибудь.
— А что случилось с Фебой? Улыбка на лице у Босли погасла.
— Вы знакомы с ней?
— Она заходила к нам иногда, — неохотно признался Босли.
— А какая она?
По лицу его было видно, что он не хочет показаться не вежливым, но и отвечать не желает тоже.
— Все только и говорят о ней.
— В таком случае, надеюсь, ее история послужит уро ком, — сухо сказал Босли. — Господь видит ее грех и покарает ее.
— Ее уже признали виновной?
— В глазах Господа…
— Да забудьте про эти гребаные глаза! — воскликнула Тесла, разозлившись на его лицемерие, — Я спросила, какая она.
Босли поставил тарелки на стол и тихо проговорил:
— Думаю, вам лучше уйти.
— Почему это?
— Вам здесь не рады, — ответил он.
— Да почему?
— Из-за ваших слов.
— А что в них не так?
— Не слов, а слова «гребаные», — подсказал Рауль.
Она громко повторила вслух, проверяя его предположение:
— Вы про слово «гребаные»? Вам оно не нравится? Босли вздрогнул, будто его ужалили.
— Уходите, — сказал он.
— Но что тут такого? — медовым голоском вопросила Тесла. — Что плохого в этом слове?
— Я хочу, чтобы вы ушли, — настаивал Босли, повысив голос. — Ваш грязный язык нам здесь не нужен.
— А нельзя ли мне попробовать персиковый кобблер? — спросила Тесла.
— Вон! — гаркнул Босли.
Сплетники вокруг затихли и с любопытством повернулись к ее столику.
— Говорите свои гнусности где угодно. Но не здесь.
Тесла откинулась на спинку кресла.
— В «гребаном» нет ничего гнусного, — возразила Тесла. — Это просто слово, обыкновенное, полезное слово. Признайте, Босли. Иногда оно просто необходимо.
— Я хочу, чтобы вы ушли.
— Слушайте, по-моему, гораздо лучше и куда более энергично звучит: «Я хочу, чтобы вы убрались отсюда к чертям».
Послышались смешки. Кто-то нервно закашлялся.
— Что вы говорите жене вечерком в субботу? «Не хочешь ли совокупиться, дорогая?» Нет, ведь вы говорите: «Я хочу тебя трахнуть».
— Вон! — рявкнул Босли.
К нему на помощь уже спешили официанты во главе с поваром, который выглядел так, будто он осиян огнями святого Квентина* (* Христианский мученик III века н. э.). Тесла поднялась из-за стола.
— Ладно, ухожу, — сказала она и широко улыбнулась повару. — Рыба великолепная, — добавила она, медленно направляясь к двери.
Она стояла на углу, размышляя, откуда лучше начать по иски Флетчера, когда Рауль позвал ее шепотом:
— Ты не слышала, что я тебе говорил?
— Я защищала свои конституционные права, — ответила Тесла.
— Раньше, до того.
— И что же ты говорил?
— Не знаю точно, что там было, — сказал он, — но я почувствовал чье-то присутствие или…
— Ты что-то нервничаешь, — заметила Тесла, окидывая взглядом улицу. Поток машин на перекрестке стал еще плот нее. Вряд ли в этом месте станут разгуливать духи, подумала она По крайней мере, среди бела дня. Ночью — другое дело…
— Не хоронили ли здесь на перекрестках самоубийц? Рауль не отвечал.
— Рауль?
— Послушай.
— Что я…
— Просто послушай, хорошо?
Здесь было что послушать. Гудели клаксоны, шуршали шины, смеялись и болтали люди, в окнах играла музыка, из открытой двери несся чей-то возмущенный голос.
— Нет, я не о том, — сказал Рауль.
— А о чем?
— Слышишь чей-то шепот?
Она попыталась вслушаться, не обращая внимания на людей и машины.
— Закрой глаза, — предложил Рауль, — в темноте проще.
Она так и сделала. Уличный шум никуда не делся, но ей все-таки удалось отвлечься от него.
— Вот, — прошептал Рауль.
Он был прав. Слабый, еле заметный посреди этой какофонии звуков голос пытался добиться, чтобы его услышали. Тесла разобрала его «ай». И еще что-то, похожее на «кетчуп». Она сосредоточилась, настроив на него слух, как настраивалась на разговоры в закусочной.
— Ай, — услышала она. — Аю… аю…
— Он что-то знает, — шепотом сказала Тесла.
— Кетч… кетч, — произнес голос.
— Кетч?
— Кетч… э…
Нет, это не «кетчуп». Это «Флетчер».
— Слышишь? Он знает про Флетчера, — сказала она Раулю. — Вот о чем он говорит. Он знает про Флетчера.
Она снова прислушалась, настраиваясь на частоту голоса. Он был рядом, но стал еще тише. Она затаила дыхание, настраивая каждый нерв на прием. На этот раз она услышала не слова, а цифры. Два Два, Шесть.
Она повторила их вслух, чтобы голос знал, что она услышала его.
— Два-два-шесть, правильно?
Дальше последовали два каких-то слова. «Ел» или «чел». И что-то вроде «три».
— Повтори еще раз, — попросила она тихо.
Но то ли она устала, то ли голос утомился. Снова послышалось «три». Потом он исчез. Тесла продолжала прислушиваться в надежде, что контакт повторится, но голос молчал.
— Черт, — пробормотала она себе под нос.
— Нам нужна карта, — сказал Рауль.
— Зачем?
— Это адрес, Тесла. Он сказал тебе, где найти Флетчера.
Она оглянулась на ресторанчик.
Тамошняя официантка увидела Теслу, как только та от крыла дверь.
— Пожалуйста… — начала официантка.
— Не беспокойтесь, — сказала Тесла. — Мне нужно только вот это. — Она вытащила из проволочной стойки у двери брошюрку про городской фестиваль. — Хорошего вам дня.
— Кстати, с чего ты вдруг так взъелась на Иисуса? — поинтересовался Рауль, когда Тесла села в седло своего мотоцикла и принялась изучать карту на обороте брошюрки.
— Я не взъелась, — пробормотала она. — Я сама люблю всю эту муру. Просто я думаю, что слово… это…
Она замолчала. Пристальнее всмотрелась в карту.
— Митчелл-стрит, — прочла она вслух. — Вот что он говорил: Митчелл.
Сложив карту, она сунула ее в карман и включила зажигание.
— Поехали. Ты готов?
— Бесценный дар.
— Что?
— Ты хотела сказать, что слово — это бесценный дар.
— Разве?
— Отвечаю: нет, я не готов.